Так же обстояло дело в шерстяной промышленности Реймса и некоторых других городов. Зато в Руане и во всем департаменте Нижней Сены, а также в Верхнем Эльзасе введение механических станков привело к сосредоточению почти всего хлопчатобумажного производства в крупных фабричных предприятиях.
Районом крупного производства был и департамент Нор. В Париже, где преимущественное значение имело производство одежды, обуви, галантереи, парфюмерии, продуктов питания, предметов развлечения и роскоши, мелкое производство продолжало оставаться господствующим[263].
Успехи промышленного развития Франции тормозила политика правительства, оказывавшего предпочтение аграриям во всех случаях, когда их интересы сталкивались с интересами промышленников. Уже 25 ноября 1814 г. был издан закон, разрешивший вывоз шерсти из Франции, что вызвало вздорожание шерсти на внутреннем рынке. Это было весьма выгодно крупным овцеводам, но крайне невыгодно фабрикантам сукон.
В том же году в угоду крупным металлургам были установлены высокие ввозные пошлины на иностранное железо; в 1822 г. они еще более повысились. Следствием этого стал рост цен на железо во Франции. В 1826 г. были вдвое увеличены пошлины на привозной чугун и привозную сталь. Высокие протекционистские тарифы вызывали ответные меры со стороны других государств, затруднявшие сбыт французских товаров за границей. Обороты внешней торговли Франции, оценивавшиеся в 1806 г. в 933 млн. фр., составляли в 1814 г. 585 млн. фр., в 1819 г. — 755 млн., в 1824 г. — 896 млн. фр. Только в 1829 г. они превысили высший уровень наполеоновского времени и достигли 1224 млн. фр. [264]
Большой ущерб причиняло французской экономике нежелание правительства Реставрации установить дипломатические отношения с республиками Латинской Америки, добившимися независимости в ходе освободительной борьбы против господства феодально-абсолютистской Испании. Отказываясь под влиянием реакционных побуждений признать эти государства, Франция упускала выгодные рынки сбыта, которыми завладевала Англия. Начатое в 1830 г. завоевание Алжира было единственным крупным приобретением Франции за период Реставрации. Выдвигавшиеся в 1829–1830 гг. планы перекройки политической карты Европы и отчасти внеевропейских территорий (при этом Франция должна была получить Бельгию, Люксембург, Ландау и часть голландских колоний) потерпели неудачу из-за противодействия со стороны Англии, России и Пруссии[265].
Английская конкуренция сильно затрудняла для французов торговлю со многими европейскими и внеевропейскими рынками. «Большая распространенность машин, большая дешевизна сырья, наличность стародавних налаженных сношений, огромный торговый флот — все это было у англичан, и всего этого не было у французов»[266].
Росту оборотов внутренней торговли препятствовало слабое развитие путей сообщения и медленность перевозки грузов. За все время Реставрации не было проложено ни одного километра новых дорог и были открыты только две железнодорожные ветки.
Развитие денежного капитала во Франции в эти годы шло вперед быстрее, чем развитие промышленного капитала. О росте операций Французского банка свидетельствует тот факт, что учет коммерческих векселей увеличился с 209 млн. фр. (в 1815 г.) до 617 млн. (в 1830 г.). За то же время денежная наличность банка возросла с 50 млн. фр. до 145 млн. Ценность находившихся в обращении билетов Французского банка увеличилась с 41 млн. фр. до 234 млн. Вдумчивый наблюдатель французской жизни Бальзак мастерски изобразил в своей новелле «Гобсек» могущество ростовщиков того времени. Заметно расширились биржевые операции: в 1814 г. на парижской бирже котировалось 4 вида ценных бумаг, в 1820 г. — 13, в 1825 г. — 32, в 1830 г. — 38.
Растущее обогащение имущих классов вело ко все большему обнищанию широких слоев населения. Современники оставили нам многочисленные показания, рисующие бедственное положение трудящихся масс в период Реставрации. «Те, кому знакома нищета, царящая в деревнях и городах, — писал в 1827 г. один либеральный публицист, — знают, что во Франции имеется 20 млн. людей, дурно питающихся и плохо одетых»[267]. 20 млн. — это две трети населения Франции того времени.
В своем романе «Крестьяне» Бальзак с большой силой реализма изобразил в лице «дяди Фуршона» тип сельского бедняка того времени, оборванного и полуголодного. В том же романе выведены владелец поместья, генерал граф Монкорне, и сельский ростовщик Ригу. Высасывая все соки из закабаленной им бедноты, Ригу сгорает от зависти к Монкорне и мечтает завладеть его поместьем[268].
Крупные землевладельцы стремились быть полными хозяевами в деревне, где находился их родовой замок. На этой почве возникали частые конфликты, в которых власти неизменно принимали сторону помещиков. Типична судьба петиции жителей коммуны Маньи-ле-Френель, поданной в палату депутатов и рассматривавшейся на ее заседании 11 февраля 1822 г. Крестьяне жаловались на произвол помещика де Сен-Леже. Этот бывший эмигрант подал в суд на крестьян, которые завладели во время революции землями, входившими в состав его поместья, но составлявшими некогда собственность коммуны. Выиграв дело в суде, Сен-Леже вступил во владение спорным участком. Крестьяне, пытавшиеся отстоять свои посевы, были арестованы. Петиция крестьян была отклонена[269].
28 августа 1829 г. суд г. Вузье разбирал тяжбу между графом де Руже и жителями коммуны Нуари. Спор возник из-за леса д’Омон, расположенного на территории коммуны и издавна составлявшего ее собственность. Граф и графиня де Руже, ссылаясь на «права» своих предков, на постановление, принятое в 1541 г. парижским парламентом, оспаривали право нуарских крестьян на пользование этим лесом. Суд принял сторону графа и его жены, объявил их собственниками леса и приговорил коммуну к уплате им штрафа в размере 25 тыс. фр.[270]
Подобные случаи были в то время далеко не единичными.
Тяжелым бременем ложились на крестьян косвенные налоги. Налог на вино, увеличившийся с· 40 млн. фр. в 1814 г. до 109 млн. в 1830 г., составлял к концу периода Реставрации около 1/9 общей суммы государственных налогов. Огромные суммы уплачивали виноделы и в виде так называемого октруа — пошлины, взимавшейся за ввоз вина на городские рынки. Такими пошлинами облагались и другие продукты сельского хозяйства.
Ликвидация феодальных порядков в конце XVIII в. привела к улучшению экономического положения крестьянства. Но развитие капиталистических отношений уже в начале XIX в. вызвало ухудшение условий жизни большей части сельского населения. Снова, как и до революции, на дорогах появились толпы нищих.
Забитые нуждой, отстраненные от избирательной урны, массы крестьянства не принимали участия в политической жизни. Правительство Реставрации с помощью католического духовенства намеренно держало их в темноте. Около половины сельских коммун не имело в то время начальной школы. Из каждой сотни призывников только 42 умели читать[271].
Положение рабочего класса, численность которого заметно выросла за время Реставрации (в одном только Париже к началу 1823 г. насчитывалось более 244 тыс. рабочих), было очень тяжелым и становилось просто невыносимым в годы депрессий и кризисов.
Продолжительность рабочего дня составляла в среднем 13–14 часов, а нередко достигала 15–16 часов. Промышленный переворот вел к резкому снижению заработков рабочих, занятых в мелких ремесленных мастерских. Заработок работницы составлял обычно только 50–60 % заработка рабочего; подростки и дети получали еще меньше. В период с 1790 по 1830 г. средняя номинальная заработная плата рабочих увеличилась на 37 %, а стоимость жизни — на 111 %.
«Жадность мануфактуристов безгранична, они жертвуют своими рабочими ради собственного обогащения, — читаем в одной петиции, поданной в сентябре 1826 г. министру духовных дел и народного образования. — Мало того, что они доводят их до рабства, заставляя трудиться в нездоровых мастерских, куда нет доступа свежего воздуха, летом с 5 часов утра до 8, а иногда и до 10 часов вечера, зимой с 6 часов утра до 9 часов вечера; этих несчастных людей принуждают работать и часть воскресного дня…
Нельзя представить себе более жестокого рабства. Никогда у них нет ни минуты для своих личных дел, они постоянно дышат отравленным воздухом, и солнце светит не для них. Дети, работающие в этих мастерских, становятся хилыми и больными, а взрослые, лишенные чистого воздуха, гибнут»[272].
Современники оставили нам многочисленные описания ужасающей нищеты, царившей в рабочих кварталах промышленных городов. Префект департамента Нор вынужден был признать, что рабочие Лилля одеты в лохмотья, живут в погребах или на чердаках, в невероятной грязи, спят на досках или соломенных подстилках, питаются впроголодь, гибнут от лихорадки и тифа.
