Я не питал никаких надежд на возможность пообщаться с инженером, и потому письмо от него для меня стало настоящим сюрпризом. Оно упало на коврик в моей прихожей вскоре после того, как я ознакомился с содержанием конспектов. Письмо было написано на бланке отеля «Ройял Александрия» в Каире. На месте даты стояло 15 апреля 1859 года, то есть оно шло три недели.
Дорогой Филиппс!
Надеюсь, у вас все хорошо. Несмотря на мои сомнения относительно этого путешествия, оно оказалось весьма интересным, и я почти благодарен людям, которые уговорили меня отправиться в него. С юга Франции мы отплыли в Александрию — древний город, основанный человеком, который к тридцати двум годам совершил такие завоевания, о которых не мог мечтать даже Наполеон. Я надолго запомню плавание по Средиземному морю — наше судно попало в сильнейший шторм, который французы называют «мистраль». Но, как говорится, все бывает неспроста. Мне представилась идеальная возможность своими глазами увидеть, как ведет себя корабль во время бури. Я стоял у штурвала, привязанный, чтобы меня не смыло за борт. Оттуда я мог наблюдать за движением судна, а также определять силу ветра и высоту волн. Просто уморительный поступок для человека, которому доктор прописал постельный режим из-за жестоких приступов морской болезни.
Из Александрии мы отправились в Каир, где я и написал это письмо. Мы только что вернулись из экспедиции по Нилу. Я специально нанял судно под названием «Дахаби», которое обеспечило бы нам некое подобие комфорта. К сожалению, корабль не доставил нас до пункта назначения — ему не удалось преодолеть пороги в верхней части великой реки. Однако я не сдался. Купив более маневренное судно, я велел сделать на нем каюты (если бы работу над нашим кораблем можно было закончить так же быстро). Теперь мы свободно плыли по течению и, наконец, добрались до Луксора, где провели несколько дней, осматривая достопримечательности. Мы были потрясены видом величественного храма, построенного из сотен огромных каменных колонн, каждая из которых имела причудливую форму и была исписана древними письменами, которые называются иероглифами. На другой стороне реки лежали Фивы. Говорят, что в горных долинах за ними хоронили царей Древнего Египта.
Но больше всего чудес ожидало нас в Гизе, расположенной неподалеку от шумного Каира. Пирамиды — это настоящее чудо, они сделаны из огромных каменных глыб, каждая из которых была вырублена самыми примитивными инструментами. Каким же ничтожеством чувствует себя современный инженер, глядя на эти великие творения, созданные людьми много столетий назад! Сколько труда потребовалось, чтобы сдвинуть камни весом в тысячи тонн и построить из них искусственные горы? Я решил, что подробнее займусь изучением этого древнего народа, как только вернусь.
Между прочим, если Вы изголодались по серьезным разговорам (я шучу!), Вам стоит отыскать мистера Оккама. Он ведет себя очень замкнуто на наших встречах, но на самом деле это удивительный человек, и я сожалею, что не смог толком представить Вас друг другу. Вы можете отдать ему посылку, которую получили в Бристоле, за что я Вам еще раз приношу свою благодарность. Он знает, что делать, и будет рад получить ее от Вас.
Ваш друг
Изамбард Кингдом Брюнель.
Наконец-то я получил ценные сведения! Интересовавшая меня информация содержалась в заключительном параграфе, который, очевидно, был добавлен в последний момент, но именно он послужил для меня дальнейшим руководством к действию и помог определить курс, над которым я размышлял в последнее время. Я хотел встретиться с мистером, или, лучше сказать, лордом Оккамом, но не для пустых разговоров и не для того, чтобы передать посылку, которой у меня не было, а для того, чтобы получить у него ответы на некоторые вопросы. После прочтения конспектов и его заметок на полях все мысли о новом изобретении были неразрывно связаны с этой загадочной личностью, и просьба Брюнеля отдать сверток ему лишь укрепила взаимосвязь между этим человеком и изобретением.
Несмотря на хвалебные рекомендации Брюнеля, я не мог пока исключить Оккама из списка подозреваемых. Брюнель писал, что на свете все случается неспроста, — так оно и было. Несколько месяцев назад я исключительно из любопытства следил за Оккамом на верфи, и теперь, когда он на самом деле был мне нужен, знал, где его найти.
Спуск корабля был подобен театральной трагедии. Но теперь корабль, когда-то игравший роль живописных декораций, давно уже стоял на воде, и моему взору открывались река и очертания южного берега. Платформа все еще не была убрана — сотни деревянных досок, поперек них лежали рельсы, по которым корабль совершил свой долгий и печальный путь к воде. Понадобилось девяносто дней и почти все гидравлические лебедки Англии, чтобы спустить его в реку, и все равно он двигался с неохотой, подобно ленивой женщине, с трудом поднимающейся с кровати, пока наконец не достиг воды.
С начала спуска прошло уже больше года, но повсюду виднелись следы этого отчаянного предприятия. Вдоль берега были разбросаны обрывки канатов и цепей, разбитые бочки и деревянные доски, из которых когда-то был сделан помост, помогавший подняться на борт корабля. Каркасы сломанных домкратов все еще оставались на местах, их легкие взорвались, не выдержав веса корабля. Прежде здесь повсюду суетились люди; сегодня верфь и река выглядели совершенно пустынными.
Помимо открытых ворот единственным ориентиром для меня теперь служили ангары по обе стороны верфи. Я надеялся, что снова найду Оккама в одном из них и он будет обрабатывать железные детали, полировать сталь или чем он там занимается, когда играет роль рабочего, но в ангарах, как и на верфи, почти никого не было.
Внутри несколько человек заколачивали деревянный ящик, и один из них с удовольствием ответил на мои вопросы касательно Оккама. Оказалось, что он вместе с остальными рабочими перебрался на корабль, где они налаживали двигатели и проводили другие работы, готовя корабль к плаванию.
— Поищите его там, — посоветовал он, указывая в дальнюю сторону ангара, где у дверей виднелись силуэты людей. Они толкали тележку, нагруженную ящиками.
К тому времени, когда я подошел к двери, они уже спустились по дощатому помосту к деревянной пристани. Около нее была пришвартована паровая баржа, на палубе которой тоже лежали ящики. Капитан согласился отвезти меня на корабль, и я разместился среди груза.
«Великий Восток» стоял на якоре в сотне ярдов вниз по течению. Треть его корпуса находилась под водой, и можно было предположить, что в реке он уже не будет выглядеть таким исполином, но здесь, вдали от берега, эффект создавался прямо противоположный. На земле корабль сливался с городским пейзажем, его окружали люди, дома и другие приметы человеческого бытия, а в реке он находился в своей стихии и совершенно не поддавался измерению, если только рядом не проплывали другие суда. Пять труб поднимались из его недр как огромные смотровые башни неприступной крепости. Ряд труб тянулся от носа до кормы, между ними были расположены мачты. На полных парусах они могли нести корабль, в случае если из строя выйдут двигатели, а при хорошем ветре и течении увеличивали бы скорость корабля. Мачт было шесть, и каждая называлась в честь дня недели: с понедельника по субботу. Я спросил у одного из матросов, что случилось с воскресеньем, и он ответил, что в море воскресений не бывает.
Когда баржа подплыла поближе, я заметил подъемные краны и лебедки, свисавшие с мачт и снастей. Внизу на воде, как пробки, покачивались баржи, с них поднимали груз на палубу корабля-гиганта. Большое зубчатое колесо, вроде того, над которым в свое время работал Оккам, висело у борта корабля, и два толстых каната медленно поднимали его вверх. Подобный способ подъема грузов заставил меня вспомнить о строителях пирамид, описанных в письме Брюнеля. Сомнений не было: корабль доказывал, что у древних народов, построивших чудесные монументальные сооружения, были достойные последователи.
Баржа остановилась у платформы, с которой на палубу поднималось несколько деревянных лестниц. Я спустился с баржи и стал взбираться вверх на палубу. Поднимаясь по лестнице, я смог лучше рассмотреть огромные лопасти гребного колеса, не совершившего пока ни единого поворота.
Когда я очутился наверху, то снова изумился размерам корабля: два экипажа могли без всяких помех разъехаться на палубе. Трубы поднимались из низких кабин, располагавшихся в центре корабля. Вскоре я узнал, что они служили отнюдь не для размещения пассажиров — там находились рулевая рубка, капитанский мостик, помещения для животных и вестибюли с большими лестницами, ведущими в недра корабля.
На палубе бурлила жизнь. Люди работали у кранов, по меньшей мере два из которых были паровыми. Одни рабочие загружали ящики на палубу, другие стояли у открытых люков и спускали в трюм детали, которые, по всей видимости, предназначались для двигателей. Несколько рабочих красили трубы и мачты. Они были привязаны веревками или держались за снасти. Я решил, что найду Оккама в машинном отделении, и стал спускаться вниз. Но не успел я покинуть палубу, как кто-то окликнул меня по имени. Я тут же узнал шотландский акцент Рассела.
