— Вы не знаете, кто такой Оккам? — спросил я.
— Я все ждал, когда вы спросите меня об этом, и вот наконец дождался.
— Он кажется немного… необычным.
— Эксцентричным, я бы сказал. Да, ему в этом не откажешь.
— Его манеры и одежда не совсем соответствуют его положению.
— Можно и так сказать, — согласился Броди, а затем спокойным тоном добавил: — Но он виконт.
— Виконт?
Броди кивнул.
— Вам следовало бы называть его «лорд Оккам». Он унаследовал этот титул от своего отца, герцога Лавлейса. А его дедушкой был лорд Байрон.
— Тот самый лорд Байрон?
— Да. Их фамильная усадьба находится на Оккам-парк, в Суррее.
— Тогда почему же он трудится простым рабочим на верфи?
— А вот это, я думаю, может объяснить только он сам или Брюнель. Насколько я знаю, Оккам пришел однажды к нему в контору и предложил свои услуги.
— Это правда, что он был одним из основателей Лаза… клуба?
Броди нахмурился.
— Кто вам это сказал?
— Витуорт.
— Полагаю, в этом есть доля истины.
— Весьма необычный молодой человек, — заметил я.
— Эксцентричный, — напомнил мне Броди.
— Да, эксцентричный, — согласился я.
— У них с Брюнелем есть несколько… странных идей.
— Эксцентричных?
— Нет. Просто очень странных. — Кеб остановился. — Кажется, мы приехали, доктор. Я вам одно про него скажу. То же самое можно было бы сказать про его дедушку, и, боюсь, он унаследовал от него эти черты.
— Что вы имеете в виду, сэр Бенджамин?
— Он безумен, порочен и очень опасен. А теперь спокойной ночи, доктор.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
У Генри Уэйкфилда были заостренные черты лица и располагающие манеры. Он был одним из самых надежных помощников Брюнеля, и я обрадовался, когда встретил его в конторе инженера на Дюк-стрит. Я в первый раз посетил это место, но совсем не удивился тому, насколько это просторное помещение соответствовало высокому статусу инженера. Все столы, чертежные доски и ящики для хранения чертежей были сделаны из полированного дерева, у стены стояли шкафы с ячейками для писем, где хранились корреспонденция и документы. Здесь были полки с книгами и журналами, а на стенах висели большие картины, изображавшие корабли Брюнеля «Великий Запад» и «Великая Британия». Однако нового корабля среди них пока что не было. Я был уверен, что Брюнель наверняка захотел бы рассказать о своей работе и, возможно, показал бы мне один из больших чертежей, которые были свернуты в рулоны и висели под потолком. Однако в его отсутствие мне пришлось иметь дело с молодым Уэйкфилдом, и я надеялся, что он окажет мне помощь в поиске убийц Уилки.
Мы встречались с ним один лишь раз во время неудачной попытки спустить корабль на воду. Тогда он оказал большую помощь после происшествия с бобиной. Молодой человек оторвался от своих бумаг и поприветствовал меня.
— Доктор Филиппс, не так ли? Рад снова встретиться с вами, сэр.
— А вы мистер Уэйкфилд? — ответил я, принимая его предложение сесть на стул. — Я рад, что мистер Брюнель нашел для вас занятия в свое отсутствие.
Он посмотрел на лежавшую перед ним смету с бесконечными рядами цифр.
— Да и не говорите. Меня оставили ответственным, и сейчас все взбудоражены. Мост в Солташе будет введен в эксплуатацию через два месяца, да еще этот корабль.
— На прошлой неделе я встречался с Расселом. Кажется, он доволен, как проходят работы на корабле.
Губы Генри изогнулись в улыбке.
— Уверен, мистера Рассела обрадовал отъезд мистера Брюнеля.
— Да, иногда они не сходятся во взглядах.
Уэйкфилд прошел в угол комнаты, где в котелке на пузатой печке начала закипать вода.
— Можно сказать и так. Но я думаю, у них просто разный стиль работы. Корабль с самого начала принес им слишком много неприятностей… и это продолжается до сих пор, — сказал он, наливая воду и заваривая чай.
Он поставил чайник на стол и кивнул в сторону колонок с цифрами.
— Мистер Брюнель оставил мне список с указанием, какие расходы на оборудование корабля нужно сократить. Сразу же после этого явился мистер Рассел со своим списком, где он сократил затраты еще больше. Мистер Брюнель наверняка будет недоволен. — Уэйкфилд явно переживал из-за того, что оказался меж двух огней, и я мог его понять.
Все это было, конечно, любопытно, но пока я не выяснил ничего нового. Я и сам знал, что иногда люди с трудом переносят друг друга, однако ничего необычного в этом не было. Достаточно взглянуть хотя бы на меня и Броди.
— Извините, доктор, — быстро проговорил Уэйкфилд. — Я могу вам чем-нибудь помочь?
— Надеюсь, что да. Вы, наверное, знаете о клубе, который время от времени посещает мистер Брюнель.
Уэйкфилд снова улыбнулся.
— Ах да, Клуб Лазаря. Ему нравится делиться новыми идеями. Вы знаете, что он не запатентовал ни одно из своих изобретений? Я надеюсь, что когда-нибудь он пригласит туда и меня. Судя по тому, что он рассказывает, на собраниях в клубе бывает очень интересно.
— Буду рад встретиться с вами в клубе. Я сам недавно вступил в него и исполняю роль секретаря или что-то вроде этого.
— Значит, он уговорил вас вести протоколы встреч?
Я кивнул и язвительно улыбнулся. Но на самом деле реакция Уэйкфилда обрадовала меня: он был осведомлен лучше, чем я думал, и это упрощало ситуацию.
— Не хотите чаю? — поинтересовался он.
— Чудесно, спасибо.
— Сам он ненавидит делать конспекты. На следующий день после каждой встречи он всегда жаловался мне. Но еще больше возмущался, когда протокол вел Рассел или кто-нибудь еще. Если он пригласил вас, доктор, то считайте это комплиментом. Но платит он не много, поверьте мне.
— Я верю, спасибо. На самом деле именно эти протоколы и привели меня сюда. Прежде чем уехать, мистер Брюнель попросил меня расшифровать их, чтобы удобнее было читать. Он сказал, что я могу зайти к нему в офис и забрать бумаги.
— Ох, — вздохнул Уэйкфилд. — Боюсь, это не так просто.
Меня огорчили его слова.
— Не так просто?
— Их здесь нет, — объяснил он.
— Плохо.
— Кое-кто уже опередил вас. Он приходил пару дней назад.
Обстоятельства складывались не в мою пользу, и мой оптимизм начал постепенно угасать, как смертельно раненный человек.
— Кто это был?
— Кажется, он ваш коллега. Сэр Бенджамин Броди.
Теперь на смену разочарованию пришло другое чувство.
— Он сказал, зачем они ему понадобились? — выпалил я.
Мои слова немного удивили Уэйкфилда.
— Он просто хотел их почитать. Разве он не член клуба?
— Верно, Уэйкфилд, верно, — сказал я, пытаясь успокоиться. — Простите меня, но я видел сэра Бенджамина сегодня утром, и он мог сказать мне об этом, избавив от лишних хлопот.
В конце концов, Уэйкфилд был прав: почему бы Броди не взять протоколы? Он имел на это такое же право, как и любой из нас. Возможно, Броди просто хотел сверить кое-какие детали для статьи, которую писал для «Ланцета», хотя за последние несколько лет он не опубликовал ни одной работы.
Какими бы мотивами ни руководствовался Броди, я не мог исключать его из своего списка подозреваемых. По крайней мере на тот момент. Между тем я еще больше утвердился в мысли, что протоколы помогут мне найти ответы на мучившие меня вопросы. Без сомнения, мне нужны помощники, но прежде чем я смогу их найти, надо выяснить, кто мои враги.
— А сэр Бенджамин часто заходит к мистеру Брюнелю? — спросил я, желая больше узнать об отношениях врача и пациента. — Как я понимаю, у мистера Брюнеля проблемы со здоровьем.
— В последнее время в его самочувствии случались резкие перепады. Он часто испытывал недомогания. Сэр Бенджамин делает все, что в его силах, но Брюнель не желает отдыхать и хотя бы на время отвлечься от работы. Он не любит передавать кому-либо полномочия и хочет все держать под контролем. Сэру Бенджамину стоило немалых сил уговорить его уехать на юг — это был единственный способ оторвать его от работы. Наконец мистер Брюнель сдался и решил следовать предписаниям врача.
— Полагаю, за время вашей совместной работы с ним вы немало повидали?
— Да и не говорите, — согласился молодой человек, отодвинув лист с цифрами, прежде чем поставить на стол чашку. — Сэр Бенджамин рассказывал вам историю с монетой?
— С монетой? Нет, кажется, не рассказывал.
— Это было еще до меня… наверное, лет десять назад. Мистер Брюнель любил показывать своим детям один фокус. Он убеждал их, будто может проглотить полсоверена, а затем доставал монету из уха. Кажется, это называется ловкостью рук. Он много раз повторял этот фокус во время рождественских праздников и дней рождений, но однажды у него не получилось. Он положил монету в рот и стал говорить с гостями. Мама часто говорила мне, что нельзя разговаривать с набитым ртом, и мистеру Брюнелю тоже следовало знать об этом, потому что он проглотил монету.
