но во всей этой истории, судя по вырвавшемуся у Гиты вопросу, ее потрясло только одно обстоятельство:
– Зачем Рамешу покупать питьевой фонтанчик?!
Салони хлопнула себя по лбу:
– Да какая тебе разница? Это же твое алиби!
– Какое облегчение для тебя, правда, Гитабен? – заулыбалась Прити. – Ты не убивала мужа!
– Видишь ли, я это и так знала, ясно? – испепелила ее взглядом Гита.
Прити подтолкнула локтем Салони:
– А об остальном ты ей уже сказала?
– Значит, так, – глубоко вздохнула Салони, – Прити будет счастлива всенародно объявить о том, что она видела Рамеша, и тем самым обелить твое имя…
– Отлично! – воскликнула Гита. – Спасибо. Это поможет мне…
– Однако, – перебила Салони, – взамен ей нужна от тебя маленькая услуга.
– Какая?
Прити, вспыхнув, порывисто повернулась к Гите:
– Помоги мне, как ты помогла Фарахбен. Помоги снять кольцо из носа!
Гита чуть не задохнулась.
– Что? – выдавила она. – Что?! Ты ей рассказала?
Салони вскинула руки, словно защищаясь:
– Мне пришлось!
Вбежала дочка Прити; одна косичка выбилась у нее из прически и расплелась.
– Осторожно, Пиху, у мамы мехенди[92] еще не высохла! – возопила Прити.
– Мам, я есть хочу!
– Попроси Архана тебя угостить, у него всегда где-нибудь снеки припрятаны.
Салони настороженно оглядела кухню, как будто означенный правонарушитель мог скрываться прямо здесь:
– Правда?
– Тебе тоже надо поесть, мам.
– Мама не может, Пиху. Мама сегодня постится, чтобы наш папочка долго жил, помнишь? Беги скорей. – Прити снова повернулась к Гите. – Ну, ты его убьешь или нет?
– Во-первых, это не «маленькая услуга», – отрезала Гита. – Во-вторых, вымогатели из вас обеих паршивые, потому что вы уже выболтали мне, где искать Рамеша. В Кохре. Зачем мне нужны твои свидетельские показания, Прити, если я сама могу его найти?
– Погоди. Разве это было «вымогательство»? – озадачилась Салони. – В сериале «Си-Ай-Ди» это называют «шантаж».
– Нет, – тоже задумалась Прити, – наверное, это был бы «шантаж», если бы я, типа, пригрозила рассказать, что она убила Рамеша.
– Тогда это какой-то «шантаж наоборот».
– А может, «взятка»? Ну, типа, мы же предлагаем ей что-то хорошее, вместо того чтобы угрожать плохим.
– Гм… Окей, пусть все-таки будет «вымогательство». – Салони милостиво махнула Гите рукой: – Ты была права.
– Спасибо большое.
– Но при этом ты не права, – заулыбалась Прити, и рубцы от ожогов вокруг ее рта сморщились; кожа выглядела странно – одновременно неровной и туго натянутой. – Мы видели Рамеша в Кохре, но живет он не там.
Гита всплеснула руками:
– Ладно, давай еще раз. Зачем тебе вообще понадобилось убивать Даршана? Салони тут полчаса впаривала мне, что ты вертишь им как хочешь. У тебя лучший муж в мире, насколько я поняла с ее слов. Просто удивительно, что сегодня постишься ты ради него, а не он ради тебя.
– Лучший муж в мире? – Улыбка Прити исчезла, взгляд сделался колючим. – Ты посмотри на мое лицо, Гитабен.
Но Гита поняла, что не может. Она сконфуженно уставилась в безупречно чистый пол на кухне Салони.
– Я… э-э… прости, – пробормотала она. – Я думала… ну, не знаю… думала, что ты вроде как примирилась с этим. Или типа того. Ну, как-то простила.
– Нет, Гитабен. Я не простила. Может, в следующей жизни прощу, а в этой я хочу увидеть, как этот чутья сдохнет. – Прити помолчала и добавила: – А перед смертью пусть помучается. Но главное, чтобы сдох.
– Я… Окей, слушай, у тебя есть полное право злиться на него. Но я всё еще…
– Меня зовут Прити. «Прити», блин! Ты понимаешь, каково мне представляться людям: «Здрасьте, я «Прелесть»!»?
– А ты понимаешь, о чем меня просишь? – процедила Гита. – Чтобы всем доказать, что я никого не убивала, ты предлагаешь мне кого-то убить!
К ним заглянула Прия:
– Рам-Рам! Ну, что я пропустила? Она согласилась? – Взгляд Прии упал на руки сестры: – О-о, какая прелесть, Прити!
– О, нет! Она тоже в курсе? – прорычала Гита, шагнув к Салони. – Есть хоть один человек, которому ты не разболтала?
Салони пожала плечами:
– У нас комплексная сделка. Пакетное соглашение. Девчонки входят в пакет.
Прити подступила к Гите, молитвенно сложив руки:
– Я каждый день вижу свою сестру и понимаю, как я могла бы выглядеть, если бы не этот мудак, с которым я сплю в одной постели каждую ночь…
Прия сглотнула и тоже уставилась в чистый кухонный пол.
– …если бы не этот мудак, чьих детей я должна растить! – Прити закашлялась. – Конечно, материнство – это великая привилегия, – запоздало добавила она.
Салони закивала:
– Высокая награда!
– Да просто высочайшая, типа, – поддержала в своей манере Прия.
– Я хочу, чтобы он сдох, – заключила Прити.
– А ты думала, как будешь жить после этого? – спросила Гита. – Фарах – мусульманка, она может выйти замуж во второй раз. А ты – нет. Ты даже разноцветную одежду не сможешь носить. Тебе придется обрить голову. Все будут считать, что ты приносишь беду. Тебя перестанут приглашать на праздники и вечеринки. Даже на свадьбы твоих детей тебя не пустят.
Прити закатила глаза:
– Да кто теперь бреет голову? Мы не в двадцатые годы двадцатого века живем, Гитабен. Ты драматизируешь.
– Да просто театр тут развела, типа, – поддержала сестру Прия.
– Ах да, прошу прощения, – поджала губы Гита. – Я забыла, что мы живем в Лондоне. Конечно же, ты накрасишь губы помадой и будешь плясать в ночных клубах две недели напролет, после того как снимешь кольцо из носа.
– Она некоторое время будет безутешно скорбеть, а потом заживет нормальной жизнью. Как Фарах, – сказала Салони.
Прия скорчила гримаску:
– У моей сестры это получится лучше, чем у Фарах. Прити умеет круто притворяться!
– Ты что, не поверила, что Фарах скорбит? – спросила Гита и почувствовала, как ее охватывает паника: если эта дурочка не купилась на ужимки Фарах, что говорить о прочих жителях деревни?
За Прию ответила Салони.
– О, прекрати! – фыркнула она. – Я видела, как Фарах в десять раз убедительнее рыдала над порванной сандалией! Когда траур закончится, мы по-прежнему будем приглашать Прити на все праздники. Остальные женщины последуют нашему примеру, а мужчины не обратят на это внимания. Любой, кто начнет сплетничать о Прити и всячески ей досаждать, будет иметь дело с нами. К тому же все знают, как она настрадалась, так что никто ее не упрекнет, если она наденет красное на свадьбу дочери.
– Мы же друзья! – Прити подтолкнула Гиту локтем.
– Нет, не друзья! Вы всегда меня игнорировали!
– Неправда. Это ты нас игнорировала, всегда отказывалась от приглашений.
Гита недоверчиво уставилась на Прити, и голос у нее чуть не дал петуха:
– Каких приглашений?
Прити вскинула расписанную узорами ладонь:
– Я приглашала тебя на Навратри.
– Ты никогда не приходила к нам на Холи[93], – развела руками Прия. – А потом мы и звать тебя перестали, потому что было ясно, что тебе с нами неинтересно.
Гита считала подобные приглашения ничего не значащей формальностью, фальшивой вежливостью в лучшем случае, а в худшем – ловушкой, в которую ее хотели заманить, чтобы еще больше унизить. Память о том, как она шла домой от тети Дипы, стряхивая с себя мусор и объедки, в свое
