А вот дочь испанского короля Филиппа IV, которая приходилась Людовику XIV довольно близкой родственницей, становится его женой. Встретились жених и невеста где-то на полдороге из Испании во Францию. Ее родной отец, Филипп IV, сопровождал. Худой, лысый, одетый в серый, опушенный серебром фрак, черный берет с огромным бриллиантом и с болтающейся на золотой цепочке огромной жемчужиной, был полной противоположностью изящного красавца своего шурина. По дороге приказал Людовик XIV немного свернуть с пути и приехать в замок Брож, где когда-то Мария Манчини жила. И вместо того, чтобы на невесту смотреть и комплиментами ее осыпать, балюстраду террасы гладит, о нее ведь ручки его возлюбленной когда-то опирались. Вместо того, чтобы с невестой за застолье садиться и радостно бокал с шампанским поднимать, по комнатам бродит мрачный и злой. А потом ушел в пустую комнату, заперся там и заплакал по-настоящему. Плакал долго в доме той, которой уже с ним не было и никогда уже не будет и которую вынужден был оставить во имя политического супружества. Так нелюбимой женой та и умрет, хотя с неизменным подчеркнутым к ней почтением мужа-короля! Пробовал, конечно, влюбиться в свою супругу, но это ему не удалось. Больно уж объект не соответствующий: разжиревшая глупая гусыня с черными испорченными зубами, слабым умишком и никаким вкусом. И к счастью, что в 1683 году эта нелюбимая жена умирает от какой-то глупенькой болезни в возрасте сорока пяти лет. Вообще-то она заразилась оспой, ухаживая за своей невесткой, но придворные врачи, признав ее опухоль руки за иную болезнь, лечили своим известным методом: пусканием крови, ну и уморили голубушку насмерть.
Ведь тогда как было? Отворение крови — панацея от всех болезней. И если врачи никак ничего не могут с болезнью поделать, ни правильный диагноз поставить, все свое лечение сводили к пуску крови. И сколько великих мира сего они «обескровили»?! Уму непостижимо. Вот лежит умирающая маркиза Помпадур и, как «Дама с камелиями», в свой кружевной платочек кровью харкает. И кровушки у нее, бедной, высохшей, как вобла, почти что не осталось, а врачи, почитай, каждый день по три-четыре раза ей кровь пускали. Обескровили до смерти великую куртизанку, претендующую на государственный ум. Недаром Наполеон Бонапарт, не доверяя этому варварскому методу, все допытывался у врачей: «Да знают ли они предел пуску крови? Сколько крови можно выпустить из человека, чтобы он не умер?» Не знали, конечно.
И эта серенькая птичка ничем в истории не выделилась, и совершенно прав был один из хроникеров того времени, который писал: «Ее измятое лицо напоминало лицо старого ребенка. После двадцати лет о дворе и о народе она знала не больше, чем когда во Францию прибыла. Свои увлечения ограничивала приготовлением шоколада, выращиванием маленьких обезьянок и устройством браков своих карлов».
Чувствуете, дорогой читатель, какой неинтересный альков с нелюбимыми женами? И он почти везде одинаков, как дома в хрущевскую эпоху, такие же серые, невзрачные и неудобные. Альков такой ни холодный, ни горячий, едва тепленький и вообще-то никакой. Так что неудивительно, что короли старались заполнить эту гнетущую скуку и пустоту законного алькова незаконными связями. Так было испокон веков, и ничего удивительного в этом нет. Удивительное в том, что Людовик XIV вознес институцию метресс до ранга государственного учреждения. Это была вполне легальная и очень даже хорошо оплачиваемая должность. В эпоху его абсолютизма, когда король — это бог и царь и все его действия никакой ни критике, ни анализу не подвергаются, он с величайшим цинизмом и смелостью популярно называемый разврат вознес до ранга добродетельной институции. Тут даже разговора быть не могло о каких-то там законспирированных связях с фаворитками, законспирированными были только «не главные» фаворитки, так называемые временные любовницы, которые на короткое время занимали место в его ложе, когда официальные метрессы или рожали, или беременными ходили. Официально у короля было три семьи: своя, законная, королевская; семьи его фавориток Ла Вальер, имеющей от него четверых детей (двое умерли в раннем возрасте), и Монтеспан, родившей королю семерых детей, что с ее двумя, родившимися от законного супруга, составляло уже девять человек детей. Так будет на протяжении долгих лет, хотя с Ла Вальер он жил только шесть лет. Эта совершенно бесцветная, скромная, кроткая личность, может быть, даже своей именно обыденностью, будничностью, ничегонезначенностью будет возбуждать пристальную заинтересованность позднейших поколений. При дворе Наполеона Бонапарта каждая дама наряду с неотъемлемой Библией на своем ночном столике, как постоянное «чтиво», держала жизнеописание Ла Вальер и ее собственный труд о милосердии божьем. Она интриговала умы именно своей незначительностью, как другая какая мировая куртизанка своей гениальностью. В самом деле, никакими ни внешними, ни внутренними признаками Ла Вальер не обладала, чтобы возбудить у короля искреннее, глубокой, доселе им не изведанное даже с Марией Манчини, чувство любви. В какие лабиринты ее души заглянул Людовик XIV, чтобы эту антикрасавицу с попорченным оспой лицом (кстати, лицо Людовика XIV тоже слегка носило следы оспы, которой он болел в раннем возрасте), непомерно большим ртом, хроменькую и плоскогрудую сделать королевой Версальского дворца! Ба! Именно для нее построен этот дворец, и правы те историки, которые говорят: «Не было бы Ла Вальер, не было бы Версаля».
В какую бездну ее глубоких голубых глаз заглянул король, чтобы загореться таким глубоким чувством! Не знаем, ибо не изведаны пути любви! Скромная фрейлина при дворе жены его брата Генриетты Английской, дочери казненного короля Карла I и сестры ныне действующего Карла II, по логике и должна была оставаться вечной фрейлиной, играя роль «ширмы», какую-то роль ей первоначально предназначил Людовик XIV.
Когда при его дворе появилась обольстительная жена его брата Филиппа Орлеанского, он и не думал о Ла Вальер. Он сейчас увлечен Генриеттой, но, конечно, пока еще их отношения не перешли рамок «дозволенного». Так, Просто вместе проводят дни за приятной беседой, вместе купаются в Сене, иногда блеснет то в его, то в ее глазах огонек понимания, и это пока все. Но ревнивый муж, хотя и омотан бисексуальными склонностями, короля ревнует к жене, жалуется матери Анне Австрийской, она делает старшему сыну выговор, и вот, чтобы закамуфлировать свой невинный флирт, решено было выбрать Ла Вальер, на которую понарошку, как в детской игре, переносится внимание короля. Но случилось неожиданное и непредвиденное: король первый раз в жизни по-настоящему полюбил. И эта горячая любовь со всеми атрибутами рыцарского романа: с похищением любимой из монастыря, с борьбой соперниц, с преодолением препятствий на своем пути, вроде едких замечаний матери короля Анны Австрийской, негодующей по поводу нового увлечения короля. Людовик XIV парировал: «Упрекая меня в моем увлечении Ла Вальер, не мешало бы вам, матушка, самою себя вспомнить в мои годы». Между влюбленными нет никаких недомолвок; они очарованы друг другом, а тот печальный инцидент, когда Ла Вальер в припадке отчаяния ринулась в монастырь кармелиток, чтобы стать монахиней, канул в прошлое. Ссора произошла из-за придворной дамы Монтам, склонной к интригам, которая считалась подругой Ла Вальер. «Король рассердился, что она вечерами встречается с Монтам, и не пришел к Луизе (Ла Вальер. — Э. В.). Луиза сочла себя погибшей, потеряла рассудок и поехала в кармелитский монастырь в Шайо. Король узнал, что Ла Вальер скрылась, и никто не знал, куда. Монтам сказала королю, что видела утром Ла Вальер бежавшей по коридору с сумасшедшим видом и кричавшей: „Я погибла! Погибла из-за вас!“ Наконец, королю сказали, в какой монастырь она бежала, и в сопровождении одного пажа он пустился верхом отыскивать беглянку. Он нашел ее в приемной зале, распростертой на полу, лицом вниз и почти без чувств. Примирение состоялось. Он вынудил Генриетту взять Ла Вальер обратно. Он подвел Ла Вальер к Генриетте и сказал: „Любезная сестрица! Прошу вас впредь смотреть на эту особу, как на самую для меня дорогую на свете“[70].
Любовь разгорелась с новой силой! Для Ла Вальер устраиваются блестящие празднества, ей предлагается быть королевой всех балов, ее возят рядом с королем в королевской карете. Она стесняется такого внимания и поклонения. Ей блеска и пышности не надо. Ей бы тихонько сидеть где-нибудь в своем скромном домике и любить короля, ожидая его вечерами (к своим метрессам король хаживал начиная с трех часов пополудни). Как же прекрасно работает у короля фантазия! Король возомнил свою Ла Вальер новой Розамундой, и все для предмета его любви. Ослепительные празднества, турниры, балы, маскарады, подарки, бриллианты, особняк, лакеи, кареты, роскошные платья — все для новой Розамунды! Она стесняется, она особа несмелая и скромная. Она ведь, заметьте, из вечных фрейлин. Про нее ведь писательница госпожа Севиньи, будучи тогда придворной дамой, сказала: „Это — хилая фиалка, укрытая в траве, — стыдно ей быть любовницей, матерью, герцогиней“[71].
