Над всем этим монументом доминировал Орфей с лирой, который теребил струны, исполняя какую-то мелодию. Размещенные вокруг помещения зеркала отражали бесконечную ширь и глубь».
Знаете такую сказочку, дорогой читатель, когда принцесса, не оценив пение живого соловья, восхитилась пением искусственной золотой птички. Вот примерно так же решила Монтеспан: живые соловьи, вон их сколько во дворцах наплодилось! В России у господина Потемкина они даже в его Таврическом дворце не только поют, но и гнезда вьют, и птенцов выводят, что уж совсем соловьям не свойственно, непривычным рожать в неволе. У каждого, почитай, вельможи полным полно всяких диковинок во дворцах, начиная с белого грача и кончая полуметровым карликом. Эка диковинка! А вы, господа хорошие, попробуйте сделать, чтобы у вас позолоченные птички по саду порхали и искусственные зверюги натуральные вопли издавали. Это какое же мастерство требуется! Ошеломить! «Всегда и во всем ошеломлять!» — так охарактеризовала эту черту характера Монтеспан третья любовница короля Ментенон. У нее мыши белые по белоснежным ручкам бегают, а надоест по ручкам, пусть по столу бегают, запряженные в маленькие кареты, искусным столяром сделанные. У нас Петр III для своих мышек самолично маленькие виселицы стругал и вешал их без пардону, а тут чужими руками ведь «чудо» сделано. «Всегда она должна всех удивлять, — скажем мы словами писателя Хандернагора, вложенными в уста Ментенон, — не делать того, что все делают, и вводить людей в неописуемый восторг и удивление! Медведи во дворцовых апартаментах, скальные гроты в комнатах, платье все в бриллиантах, багаж, перевозимый на верблюжьих горбах, три миллиона, поставленные едва на три карты, кареты, запряженные мышами, и собственные дети, леченные ядом змей»[80].
Ну, насчет медведей в апартаментах Монтеспан историк немного слукавил, дорогой читатель. Насчет медведей мы ничего не знаем и не уверены, но что она коз и свиней в Версальских покоях держала — это нам точно известно. Помещения для зверюшек были, правда, без версальской мебели, и спали они на обыкновенной соломе, но потолки у них были, конечно, лепные и с позолотой. Ничего в этом нет удивительного. Выводила же маркиза Помпадур курочек в Версале и каждое утро свеженькое яичко королю Людовику XV заносила. Версаль хорошо, но еще несколько дворцов для Монтеспан лучше. И вот она получает фарфоровый, то есть построенный в китайском духе, Трианон. Его потом очень полюбит Мария Антуанетта и начнет там свои фермы на лугах строить и парным молочком из золотых кубков своих гостей поить.
Маркиза Помпадур.Какие-то хроникеры подсчитали с бухгалтерской точностью, сколько королевской казне стоила Монтеспан и ее безумные затеи. Мы в эти цифровые дебри не вдаемся, скажем коротко: много. По количеству истраченных на нее денег из королевской казны она только с метрессой Людовика XV маркизой Помпадур может сравняться. Но король так очарован своей любовницей, что все безумные траты ей прощал, а даже огромные ее карточные долги из своего кармана покрывал. Маркиза была азартным игроком, играла на большие суммы и проигрывать маленькие суммы считала ниже своего достоинства. Ну и радоваться бы своему, так негаданно выпавшему ей счастью, да бес ее попутал, собственно, не бес, а злой, капризный и невыносимый характер. Да, Монтеспан зла и капризна. Если куртизанка хочет надолго удержать в своих руках монарха, ей не следовало бы обладать этими чертами или, в крайнем случае, постараться их скрыть. Где там! Никому проходу нет от злого язычка Монтеспан. Раньше было очень модно остроумие, и, бывало, дамы соревновались друг с другом в разных каламбурах. Остроумие, но не злословие. У Монтеспан остроумие переросло в сарказм. Придворные говорили: «Пройти под ее окнами — это все равно что пройти сквозь строй». Совершенно испортились ее отношения с королевой. Если раньше, когда Монтеспан еще не имела такой абсолютной власти над королем, она считалась с Марией Терезой и не позволяла себе ядовитые замечания, то сейчас, войдя в силу, совсем распустилась. Марии Терезе беспрестанно докладывают, как осмеивает ее в глазах придворных Монтеспан, и даже король однажды не выдержал и заявил своей фаворитке по поводу неуместной шутки, причем далеко не лестной в адрес его жены: «Сударыня, не забывайте, что вы говорите о вашей королеве». Напрасно! Яд в крови Монтеспан. Она подсмеивается даже над самим королем. Издевается над его беззубым ртом. Откровенно заявляет, что у него плохо пахнет изо рта. У короля, действительно, были проблемы с зубами. «Вырывая его верхние коренные зубы, дантисты вырвали добрую часть его нёба»[81]. Постоянно происходило нагноение рта, но чтобы вот так во всеуслышание, при придворных заявить королю: «Сир, у вас дурно пахнет изо рта».
Ментенон полное отсутствие зубов у Людовика XIV принимала за белозубую улыбку и правильно делала, унижать королей не следует. Правда, мы согласны, что ничего приятного нет, если у любовника нехороший запах изо рта, и даже ортодоксальный Коран, не очень одобряющий разводы, в этом отношении делал уступку: «Если у супруга плохо изо рта пахнет, можешь, жена, брать с ним развод».
Польская писательница М. Вислоцкая, книги которой, переведенные на русский язык, с большим успехом читаются нашими современными дамами, поскольку эротические прописные истины тут преподнесены в демократической форме вседозволенности, об «аромате» из уст выразилась беспощадно[82]. Но не все же обладали необыкновенным свойством Александра Македонского и Наполеона Бонапарта, которые, в силу каких-то положительных испарений тела, имели очень свежее дыхание. В основном на эти вещи надо проще смотреть и копья не ломать. Конечно, контраст не в пользу короля, когда он в эдаком роскошном аксамитном костюме, усыпанном бриллиантами и драгоценностями, выступает, а изо рта несет, извините нас, хуже бочки ассенизационной. Это любви не прибавляет. Король пускается в поиски новой, какой-нибудь хорошенькой, но глупенькой дамы, которая не терроризировала бы его своими остротами и злословием. И нашел такое милое создание, про которую говорили: «Хороша, как ангел, глупа, как башмак». Она вошла в историю не тем, что стала кратковременной любовницей короля, а тем, что случайно совершенно ввела в моду новые прически, совершенно изменившие ранее существующие. И эта мода прокатилась по всей Европе, докатилась до России и надолго там прижилась. Однажды, во время верховой езды, ветер все время трепал ее волосы. Она взяла и перевязала их низко подо лбом шелковой ленточкой. Это так понравилось королю, что он попросил свою Фонтанж, так даму звали, быть в такой прическе во время бала. И все, «пошла писать губерния»: с этих пор все дамы начали носить такие прически. Случайность моды, дорогой читатель, нас ошеломляет. Редко бывало, когда какой академический дизайнер, усевшись за письменным столом, выдумывает что-то в моде новое. Часто новой моду делала чистая случайность. И мы вам представим весьма внушительные доказательства нашего тезиса. Та же Монтеспан, ненавидящая свою беременность и родившая королю, как мы уже говорили, семерых детей, придумала свой вечно округленный животик скрывать за широкими кофтами в складках. Конечно, эффект был совершенно обратным намеренному. Когда дамы видели Монтеспан в такой кофте, они говорили: «О, Франсуаза опять в тягости». Но поскольку все ее боялись, волей-неволей пришлось дамам напяливать эти широченные кофты. Так сказать, даже не жертвы моды, а жертвы тирании. Что поделаешь, такими жертвенницами были придворные дамы нашей русской царицы Елизаветы Петровны, которая когда-то издала указ, чтобы все они носили страшнейшие парики, которые она приказала в своей мастерской изготовить. И не потому, что Людовика XIV хотела перещеголять, а по причине собственного несчастья: она стала красить волосы, а краска оказалась плохой, и все волосы у нее вылезли. Пришлось надевать парик. А поскольку она считала себя неотразимой и первой красавицей, а парикмахерское париковое искусство в России было на очень низком уровне, пришлось довольствоваться не ахти каким париком, а чтобы дамы еще хуже ее выглядели, им и совсем никуда негодные парики на головки напялили. Плакали, конечно, одевая эти страшилища, но против воли царицы не больно-то попрешь! А вот Октавиан Август такому дикому унижению свою дочь Юлию, которая еще и его любовницей была, не подвергал. Он как только увидел, что слуги у нее из головки седые волоски выдергивают и вот-вот ее лысой сделают, приказал из снятого живого женского скальпа изумительный парик сделать. Человеческая кожа натягивалась на головку Юлии, и невозможно было определить, что это не ее волосы.
Словом, мода, дорогой читатель, возникает по случайности или по причинам превратности судьбы. Лукреция Борджиа, дочь римского папы Александра VI, запретила дамам своего королевства Феррары белила и румяна: «Лицо должно быть натуральной белизны», — так прокомментировала. Дамы, конечно, последовали ее приказу. Но совершенно случайно она ввела моду на пажеские штанишки. Если нашей Фонтанж мешали волосы при конной езде и она перевязала их ленточкой, то Лукреции платье мешало, все время выставляя белые панталоны под ним напоказ. И вот для удобства она надела под платье пажеские коротенькие штанишки. Дамам так это понравилось, что они начали не только во время конной езды в них щеголять, но и постоянно: вместо дезабилье они у них стали. Правительство испугалось: эдак заберут бабы у мужиков штаны. И вот во избежание узурпации мужского самолюбия был издан приказ — пажеские штанишки дамам не носить, и для этой Цели были приставлены сторожа, которые должны ощупывать дам, удаляющихся на охоту. Но чтобы искушение «щупать» несколько ограничить, к указу было дано приложение: если ощупанная дама окажется без штанишек, стражнику грозит отрубление ладони. Словом, стражник, если уж тебе невтерпеж дамочку какую «пощупать» — готовься ходить безруким. Иногда возникшая мода была так неудобна и негигиенична, что врачи прямо ее запрещали. Не действовало: на моду логика и рассудок не действуют. И в результате мы читаем, например, из дневника придворной дамы Монтадью такие вот чудеса моды: «Мода сегодняшнего дня ужасна и находится в совершенном противоречии здравому рассудку. На голову надеваются высоченные, целые трехэтажные или четырехэтажные строения из газа, и все это укрепляется огромным количеством тяжелых лент. Фундаментом этого строения служит предмет, который называется „Вульст“, выглядевший как валки, на которых английские молочницы ставят свои ведра, но вчетверо толще. Эту махину прикрепляют своими с большой дозой (фальшивых волос, поскольку сейчас считается красивым иметь такие широкие головы, которые заполнили бы большую бочку. Волосы обильно пудрят и прикрепляют их тремя или четырьмя рядами толстых шпилек, выступающих из волос, концы которых украшают жемчугом, бриллиантами, рубинами и прочими драгоценными камнями»[83].
