губой говорить решительно невозможно. Зато почувствовала, как по ее виску скользнул поток воздуха от его шумного выдоха. — Что, здоровый и зрячий я тебе не нужен?
— Что ты такое говоришь?! — его слова так обескуражили Свету, что даже слезы куда-то отступили. Ими был полны глаза, но не лились.
— А как тебя еще понимать? — Артур говорил все громче. — Ты обещала меня ждать! А вместо этого — прячешься, не хочешь разговаривать, говоришь о расставании. Что изменилось? Только я. Я теперь зрячий. Со мной уже не надо возиться, меня уже не надо опекать. Все, тебе перестало быть интересно?! — под конец он уже орал.
От абсурдности таких его слов Света резко развернулась.
Смотри, Артур. Вот смотри. Хорошенько всю меня рассмотри. Она хотела что-то ему сказать — такое же резкое, громкое. И замерла. Потому что теперь, именно теперь — его увидела. Прежде всего, его глаза — сердито прищуренные, но такие красивые, в обрамлении пушистых ресниц. Он смотрит. Он в самом деле на нее смотрит. Видит.
Это же самое главное. В самом деле.
— Ты сказал, что я совсем не такая, как ты представлял… Совсем не такая красивая, как тебе казалось…
Он несколько секунд смотрел на нее. Смотрел. И ей казалось, что время остановилось. А потом резким движением Артур притянул ее к себе.
— Дура. Я не думал даже, что ты ТАКАЯ красивая.
Она замерла. Света поняла, что вот сейчас ее личный край. Или она поверит Артуру сейчас — или не поверит никогда.
— Правда? — спросила она тихо. И подняла голову.
У него был такой взгляд… Не может ее Артур говорить неправду. Не может. С таким взглядом не лгут.
Артур ничего не ответил. Наклонил голову и принялся целовать все ее лицо, без разбору — веки, щеки, виски, подбородок. И между поцелуями шептал.
— Самая… самая красивая… никого нет красивее тебя… Свет мой Светлана… никуда я тебя не отпущу.
* * *
Он не думал, что у нее такой трогательно маленький подбородок. И брови дугой вразлет. И серые, с какой-то дымкой глаза. Это не дымка, это слезы. Господи, ну что ты там себе придумала, дурочка?
Нет тебя красивее никого на всем белом свете, Свет мой Светлана. Дай только мне как следует тебя рассмотреть. И она дала. Как-то разом обмякла в его руках, едва держась за его плечи, и позволяла себя целовать. И Артур целовал, упиваясь этими поцелуями, не закрывая глаз, шалея, хмелея. А когда губы коснулись губ, тогда он потерял голову окончательно.
Как же он соскучился, стосковался по своей Светлане. Как мечтал о близости с ней, теперь новой, совсем полноценной. Рассмотреть ее всю. Ласкать не только пальцами и губами, но и взглядом. Войти в нее, глядя в ее глаза — серые, он теперь это знает.
— Светка, — он с трудом оторвался от ее губ. Подхватил на руки. — Ты совсем ничего не весишь!
Она лишь всхлипнула, уткнувшись ему шею. Впрочем, до кровати всего три шага. До наслаждения три шага. Три шага до счастья.
* * *
Она им любовалась. Она им всегда любовалась. Но сейчас, когда он смотрит… Когда она видит его потемневший от страсти взгляд… Взгляд, полный восхищения… На нее впервые смотрели так. И от этого взгляда кружилась голова. И все же…
— Не заставляй меня связывать тебя, — Артур мягко, но уверенно отвел в стороны ее руки, которыми Света неосознанно попыталась остановить его — потянувшие вверх ее футболку. — Последние несколько недель я не сошел с ума только потому, что представлял, как увижу тебя голой.
От этих его слов, таких откровенных, Света почувствовала, что краснеет. Но руки — руки стали совершенно безвольными. Как и все тело. Артур приподнял ее, стаскивая футболку. И, тут же, без паузы, завел руку ей за спину. Щелкнула застежка бюстгальтера, который через секунду улетел в сторону.
Света замерла. Чувствовала, как кожа груди становится «гусиной». Как твердеют соски.
Замер и Артур. Над ней, опираясь локтем о матрас. Его взгляд уперся ей в грудь. Он молчал, молчала и она, только дыхание становилась все тяжелее, а грудь поднималась все чаще и выше. А потом Артур вдруг плотно зажмурился, резко мотнул головой.
— Ты бы хоть предупредила заранее, — низким хриплым шепотом произнес он. — Что ты НАСТОЛЬКО красивая.
А потом открыл глаза, резко наклонил голову и без предупреждения втянул ее сосок в свой рот. На этом месте вся Светкина рефлексия куда-то рассосалась. Точнее, ее рассосал Артур Балашов.
* * *
Нет, у него фантазия не просто скудная. Она у Артура полностью отсутствует. Он же все это трогал, гладил, целовал. Но даже не представлял, насколько его Света… идеальная.
Везде.
Какая у нее упругая, пышная грудь. Тяжелая — но ровно настолько, чтобы почувствовать вес этого совершенства в своих ладонях. Дерзко торчащий сосок — Артур думал, что темнее. Почему-то. А он — идеального розового цвета.
Дело дошло до головокружения. Мозг просто не справлялся. Хотелось смотреть. Хотелось гладить, сжимать в руках, чтобы чувствовать всей кожей, каждым пальцем эту упругость и полновесность. Хотелось ласкать сосок — гладить языком, втягивать в рот, слегка сжимать зубами.
И все это — одновременно. Чуть не чокнулся, пока приноровился. А Света только подливала масла в огонь своими беспомощными вздохами, тихими стонами, шепотом с его именем.
Она потянула вверх его джемпер. Правильно, свет мой, на нас слишком много одежды. Его полетела в стороны стремительно. И Артур замер, как тогда. Как в их первый раз. Упираясь коленями в матрас, а кулаками — в расставленные бедра.
Смотри. Вот такой я. Я нравлюсь тебе?
В ее горячем взгляде можно было утонуть. Она потянулась к нему, а он — к ней. Вот, держи меня за шею, пока я делаю тебя совсем голой.
Я, правда, об этом мечтал каждую ночь. Покажи мне себя всю. Совсем.
* * *
Он делал с ней это много раз. Но теперь Артур видел. Он смотрел. Он развел ей колени и смотрел. Свете казалось, что смотрел бесконечно долго.
А потом выдохнул одно слово.
— Совершенная.
И наклонил голову.
В плотном тумане чувственного наслаждения, которое охватило ее потом, почему-то случались проблески. Краткие. И тогда она слышала, с каким пошлым и одновременно прекрасным звонким звуком Артур ласкает ее. Или внезапно ощущала, что у нее абсолютно мокрая спина. Ну ладно в другом месте, но вот спина…
Под конец вдруг совершенно неконтролируемо затряслись колени. А затем волна горячей дрожи смела все.
Потом Света лежала
