Среди прочего засела в его голове и история, вычитанная им в журнале… «Наука и жизнь»? «Вокруг света»? – пес знает. В общем, одном из тех, что листал он иногда, развеивая скуку и серое однообразие службы, в библиотеке военгородка. История происхождения обращения на «вы» – обращения к одному человеку зачем-то во множественном числе. А зародилось оно после распада Римской империи на две части: западную, собственно Римскую, и восточную, Византийскую. Каждой правил свой император. И пошла мода, обращаясь к тому или другому императору, говорить ему «вы», имея в виду непосредственно его и равнозначного ему коллегу. Потом понравившееся обращение переняла знать, сделав его формой вежливости. Оттуда, из тех времен и народов, оно поползло дальше по Европе. А до того прекрасно обходились одним тыканьем. И ничего, жили как-то, не обижались.
На Русь-матушку, продолжал припоминать Сварог, выканье пригнал в петровскую эпоху мутный поток заимствований из европейских языков. И вместо патриархального, отраженного в сказках тыканья друг другу вне зависимости от чинов и званий («не вели казнить, царь-батюшка, вели слово молвить») стало утверждаться множественное число.
Вот и спрашивается: неужели на Таларе были свои Римские империи, два равновеликих императора? Или то же самое возникло у них, но по другим причинам? По каким, любопытно? Ни с того ни с сего ничего не появляется…
М-да, запал вопрос в душу, как заноза в задницу. Наутро, если вопрос не рассосется сам собой, надо будет расспросить Борна. А если и он не знает, придется тащиться в Магистериум. Когда и если выкрутимся из этой заварушки и вернемся в родной замок. У тамошних умников, глядишь, и разыщется в пыльных залежах разъяснение. Ну а если нет, придется заделаться интеллигентом и посвятить остаток семисотлетней жизни кропотливой изыскательской работе, чтобы в итоге написать и защитить в Магистериуме диссертацию – «История происхождения обращения на «вы» на Таларе». Ха-ха…
Удивительное дело, но Сварог и сам не заметил, как подкрался сон и укутал его своими бархатными крылами.
Сновидения, посетившие его, были странные, причудливые и очень реальные.
Сварог оказался в вечернем городе – ему совершенно не знакомом, однако, как это часто бывает во сне, он откуда-то знал здесь каждый переулочек.
Он неторопливо шел куда-то по широкой мощеной улице; его окружали суровые старинные дома в готическом стиле, из окон лился приглушенный свет и доносилась негромкая музыка с навязчиво повторяющимся контрапунктом – скрипки, валторны, клавесин, хор… За гардинами мелькали смутные тени – то ли танцующих, то ли неспешно прохаживающихся туда-сюда гостей. Звенели бокалы, слышался смех.
Солнце уже село, небо было серым, вдоль тротуаров зажглись газовые фонари. Накрапывал мелкий дождик, скрадывающий звуки, более похожий на туман, и вокруг каждого фонаря неярко горел желтоватый дымчатый ореол.
Несмотря на вечернее время, людей на улице было много – мужчины и женщины прогуливались под руку и поодиночке, но все почему-то шли навстречу Сварогу. Ни одного лица он разглядеть не смог – мешали широкополые шляпы, надвинутые на глаза капюшоны плащей и темные зонты. Когда люди проходили мимо фонарей, у них из-под ног выползали тени, удлинялись, деформировались… и исчезали под следующим фонарем.
Они вели размеренные беседы на различные философские и житейские темы – Сварог слышал только обрывки, но ему казалось, что все без исключения разговоры эти касаются напрямую его, хотя никто не обращал на самого Сварога ровным счетом ни малейшего внимания, словно его там и не было. Тем не менее он телесно присутствовал в этом городе – увлеченные диспутами пешеходы невежливо толкали его, раздраженно отпихивали и бесед не прерывали. И Сварог не мог ни остановиться, ни повернуть по течению толпы, прислушаться – отчего-то он должен был идти только вперед.
– …Дорогая моя, по-моему, вы заблуждаетесь, – мягким менторским тоном говорил статный, судя по всему, пожилой мужчина с тяжелой тростью своей молоденькой спутнице в короткой накидке. Из-под капюшона девушки выглядывали мелкие рыжеватые кудряшки, в которых запутались бисеринки дождевых капель. – В истории человечества еще не было случая, чтобы пришлый, пусть даже приглашенный, чужеземец смог разом изменить ход событий – кардинально и, самое главное, в лучшую сторону. Тем более чужеземец-одиночка. Вспомните, например, чудесную работу гносеолога Аскулама «К вопросу об индетерминизме в исторических процессах»…
Дальнейшего Сварог не слышал: парочка удалилась, но ритмичные удары трости о тротуар еще долго доносились до него.
– …А я ему на это: «Вы, сударь, говорите, говорите, да не заговаривайтесь, – бодро тараторил невысокий, крепко сбитый мужичок в мятом картузе. – Нешто это дело – людьми играть, что пасьянс раскладывать? Люди, – говорю ему, – и осерчать могут». А он мне: «Ты, Лабус, ни хрена в жизни не усекаешь, поэтому дураком и помрешь. Жизнь – это и есть одна большая игра в карты. А человеческие желания да намерения ни хрена в расчет не идут. Вот только кто с кем играет – вопрос…» – Приятель коренастого, дылда в коротком, не по росту плаще, неопределенно хмыкнул. – Я ему тогда и говорю…
– …Тут ведь как, – убеждала подругу дородная дама в шляпке с вуалью, – либо ты выходишь замуж за этого недотепу и век свой закончишь в хлеву, либо за господина Битула и безмятежно живешь в роскоши и довольстве. Или – или, иного не дано. Так что выбор за тобой, я никого не хочу неволить.
– Но, мама, – патетически возразила спутница (ага, значит, дочь, а не подруга), нервно теребя выбившийся из-под воротника платок, – как вы не понимаете, я люблю его! Люблю! И согласна на все ради нашей любви! Неужели сегодня слово «любовь» превратилось в пустой звук?!
– Милая, я же не заставляю тебя. У человека всегда есть выбор – бросить всех и вся ради какой-то неведомой цели, которая в конце концов может оказаться тем самым твоим пустым звуком, или принять то, что предлагает тебе судьба; подумать не только о себе и своих детских мечтах, но и об окружающих – например, о своих будущих детях, о том, как они будут прозябать в нищете…
– Но, мама…
– …А ведь был не на службе и ничьих приказов не исполнял, действовал сам по себе, – говорил один подтянутый молодой человек в форме гвардейца другому. – Так какого ж рожна он полез в эту свару?
Его соратник вздохнул:
– Ох и не люблю я людей, которые, видите ли, на все сто уверены, что борются на правой стороне. Где она, эта правда? Сколько их? Ведь нет только черного и только белого, существуют миллионы оттенков…
Старик в изношенном до дыр макинтоше скороговоркой бормотал себе под нос – не запинаясь, без пауз, гнал как по писаному; подошвы его разбитых сапог шаркали по тротуару:
