Турки спешно грузились на катера и отваливали от причалов. Из семи пришедших уцелело пять; один турки бросили, самый дальний от места боя. Четыре продолговатых судна, ревя двигателями, выходили на рейд, разворачивались и на глазах удирали в море, через узкую щель между двумя волноломами, мимо маяка на самом краю одного из волноломов.
Над волнами с криками носились чайки.
Последний из турецких катеров, сильно накренившийся, медленно погружался. Швартовочные канаты натянулись в струну, и вскоре не выдержали и лопнули.
Бой затих. Джипы сбрасывали обороты и останавливались. Живые выходили на пирсы.
Пард тоже вышел, разгоряченный недавним боем. Ружье он все еще держал в руке.
— Ну, Манфред! — послышался радостный крик. — Ну, вы вовремя!
Высокий вирг в синем комбинезоне, тоже не выпуская из рук автомата, обнял начальника порта.
— Это не меня благодари, а вот их… — Он кивнул в сторону Вольво. — Знакомься, Андертон, это Вольво, знаменитый машинолов из свиты Техника Большого Киева. А это — его команда.
Вольво сдержанно кивнул.
— Потерь много? — спросил Манфред озабоченно.
— Много. Половина, если не больше.
Манфред помрачнел.
Рядом с Пардом встал матрос Маноло, пристально глядя на дальние пирсы.
— Что-то я не пойму, где «Гелиодор»?
— «Гелиодор»? — переспросил кто-то из местных, тоже в комбинезоне портовика. — Это посудина, что швартовалась вчера вечером у четырнадцатого?
— Ага.
— Они пытались уйти, с час назад примерно. Один катер турков погнался за ними. Вдоль берега, на запад — в открытом море им от турков не уйти.
«Вот куда делся седьмой катер!» — понял Пард с опозданием.
Вольво, слышавший все, сжал челюсти так, что кончики клыков впились в кожу щек. В глазах его читалось всего одно слово: «Система…»
— Вы еще можете их догнать, — вдруг сказал Манфред. — На запад песчаное побережье тянется миль на сорок. И нет ни одного залива, ни одной бухты. Попробуйте… Там дорога вдоль берега, не асфальт, не бетонка, но проехать можно, тем более у вас такие джипы…
— Маноло, дорогу знаешь?
— Плохо, — растерялся тот. — Я ведь моряк…
— Витька! Покажешь! — велел Манфред молодому виргу, скорее всего своему сыну.
— По машинам! — рявкнул Вольво, и Пард рванулся к джипу. Прямо рядом с ним на бетоне врачевали раненого Шлему.
— Спасибо, хлопцы! — негромко поблагодарил один из врачевателей, когда Гонза, Пард и Маноло захлопывали дверцы.
— Даст жизнь — сочтемся.
Вирг Витька сел, конечно же, в машину к Вольво.
Ворота порта были по-прежнему открыты. Да и кто бы их мог закрыть, пока у пирсов шел бой?
Улочки, ведущие к морю, ничуть не отличались от тех, что тянулись к жиденькой трассе на Херсон. Не прошло и десяти минут, как шестерка все еще неповрежденных джипов покинула Голую Пристань и оказалась в степи. В приморской степи.
Слева плескалось море — водная равнина до горизонта. А справа раскинулась степь. Земляная равнина до горизонта. Разница состояла лишь в том, что справа, если заглянуть за горизонт, начинался Большой Киев. А слева было только море. Если не считать, конечно, острова Крым.
Но кто в здравом уме стал бы считаться с островом Крым? С легендарным, невозможным… Невозможным больше, чем море, островом?
Никто.
Кроме команды Техника Большого Киева.
Рация, искажая голоса, доносила до слуха все, что говорили в остальных машинах. Гонза расставил уши пошире и прищурился, словно это могло ему помочь. Пард с опаской косился то на стремительно рвущуюся под колеса дорогу, то на черную ребристую панель рации.
— Гони, Иланд, гони… — цедил сквозь зубы Вольво. Наверное, не отрывая взгляда от пыльной «дороги», больше похожей на две параллельных тропинки. — А колея действительно прямая?
— Не беспокойтесь, сударь. Прямая, до самого Бугского лимана…
Вирг Витька успокаивал Вольво. Словно Вольво нуждался в успокоении. Пард не видел ничего этого — ни как шеф цедит слова сквозь зубы, ни как глядит на землю перед капотом джипа. Глазами — не видел. Но он догадывался, что сейчас происходит в передней машине. За минувшие дни Пард неплохо научился предсказывать реакцию этого сдержанного вирга и его поступки. Возможно, это еще одна странность человеческой расы — обостренное чутье и наблюдательность.
Жаль, мысли Пард еще не научился угадывать.
Песчаный пляж оставался слева, а еще левее плескалось море.
— Я никогда раньше не видела моря, — донесся из рации голос Инси. — Оно красивее, чем я думала.
Ей никто не ответил. Впрочем, Пард и не надеялся, что ей ответят.
Джипы мчали так, что дух захватывало. Пард не рискнул вмешаться в управление. Он не знал, доверили ли переднему джипу гнать самостоятельно или за рулем сидит живой. Если живой — то Пард заочно уважал такого шофера.
Степь справа имела много лиц, непохожих друг на друга: солончаки сменялись обширными песчаными пустошами, пустоши сменялись островками хилой южной травы. Только море оставалось прежним: синим и слегка волнующимся.
Пард раньше видел море. Даже купался в нем неоднократно. Как-никак родственники отца уже лет сорок жили в Скадовске, районе Большого Киева, вплотную прилегающем к Азову… Конечно же, Пард там частенько гостил в детстве. Да и повзрослев, не раз заезжал.
Но то был все же Азов, а не Черное. А что Азов в сравнении с Черным? Лужа, не более.
Впрочем, в Черном Пард тоже купался. В Коблево. Правда, там он бывал реже, чем в Скадовске.
Джипы мчались вдоль береговой линии. Пенный след катера первым увидел эльф, конечно же. Вахмистр. Особое устройство глаз…
Второй эльф, Иланд, был занят: вел джип. Все-таки джипом управлял живой, Пард понял это по переговорам. За шесть тысяч лет можно было научиться водить машину. Виртуозно. Иланд так и вел: каждое прикосновение к рулю позволяло джипу еще глубже ввинтиться в южную весну, и будь у руля менее искушенный водитель или вовсе никакого, «Хорив» поспел бы сюда многими минутами позже.
Два катера напрягали все силы в стремлении успеть к западу. Двенадцатиметровая галоша «Гелиодор» и туркский торпедник, хищная остроносая посудина со спаренными пулеметами на верхней палубе. За пулеметами как раз колдовали два турка, укладывая ленты слоями восемьдесят на восемьдесят, как принято в боевых выходах.
— Трыня, Беленький, Мина, металлорезки к залпу! — рявкнул в рацию Вольво.
— Готово, шеф. Турков топить, или как? — холодно отозвался половинчик Трыня, с виду мирный и безобидный.
— Топить.
В голосе Вольво не оставалось места колебаниям.
— Топить, Трыня, топить ко всем живым и мертвым! Залп!
Чуть позади ухнули металлорезки; раз, другой, третий… Туркский торпедник, получив в борт и по надстройкам, сбился с ритма, зачихал и сбросил обороты, а значит, замедлился. И отстал, конечно же.
И тут пущенная особо искушенным стрелком ракета с шипением плюхнулась в воду и разорвалась у борта туркского катера. Катер словно споткнулся, клюнув носом и сразу же завалившись на правый борт.
А потом у него рванул не то двигатель, не то топливные баки. На месте изящного стремительного кораблика вспух огненный цветок, и только металлические ошметки взвились высоко в небо. Впрочем, небо металл не приняло. Оно швырнуло металл в воду.
Туркский катер переломился пополам и затонул за какую-то минуту. Кое-кто из матросов сумел выпрыгнуть за борт, но не успел отплыть достаточно далеко. Жадная воронка поглотила все: и живых, и плавучие обломки. На «Гелиодоре» радостно взревели, это было слышно даже на берегу.
— Ну, — сказал Маноло, — считайте, что вы уже в Крыму. Капитан Фран не хотел вас высаживать, но после такого…
— Эй, матрос! — позвал Вольво из переднего джипа. — На какой частоте ваша корабельная станция фурычит?
И Парду стало вдруг легко и радостно. И еще — немного не по себе. Не то от незнакомых формул, не то от непонятного жаргона моряков.
Но все равно радостно.
25. Гунгашань (Миньяк-Ганкар) — Тиричмир
Моряки «Гелиодора» носили звучные многоступенчатые имена — Ксавьер Сьерра Фумеро Сандро, Хосе Рико Перес Каминеро, Луис Мария Лопес Рекарте. Да тот же Маноло, которого полностью звали Мануэль Мойя Атенсио Маноло. Исключением были двое, имена у которых почему-то были односложными: Феликс и Рауль. Эти двое вечно пропадали в трюме, где было темно, сыро и грязно, и Пард сначала решил, что занимаемое на иерархической лестнице положение впрямую зависит от длины имени. У моряков иерархия соблюдалась весьма жестко — жестче, чем на берегу.
Но потом Пард узнал, что капитан Фран носит трехступенчатое имя, в отличие от других живых на «Гелиодоре»: Сальвадор Глезиаз Фран. А боцман — и того непонятнее: Де ла Фуэнте Маркос. То ли двухступенчатое, то ли трех. И тем не менее боцману подчиняются и Дани Алонсо Мичел Сальгадо, и Игнасио Ортега Мартин Домингес… В общем, все подчиняются, кроме капитана Франа и старшего помощника Сандро. Друг к другу матросы обращались коротко, по последней ступени имени. К капитану — просто «Капитан». К боцману — просто «Боцман». К старпому — просто «Старпом». К Феликсу и Раулю — чаще всего просто «Эй, ты!». Пард в первые же минуты не стал выяснять — почему. Потом, решил он. Потом все прояснится. Само собой.
