под моими ногами.
– Мэрибет, ты работаешь на королеву Трис?
Она открывает рот, замерев в такой позе на несколько секунд. Затем издает сдавленный стон и кричит:
– Я не могу сказать!
Кровь в моих жилах становится ледяной, как и мой тон.
– Это королева Трис убила моего отца?
Слезы выступают на глазах моей горничной. Опустив подбородок, она качает головой.
Я не уверена, стоит ли ей верить.
– Ты знаешь, кто его убил?
Мэрибет нервно сглатывает. Когда она начинает говорить, ее голос звучит тихо. Слабо.
– Я не помню, как сделала это.
Глядя на нее, я моргаю, силясь понять, что именно она хочет сказать. Правда пронзает мое сердце, как железный клинок.
– Мэрибет… это ты убила его? Ты добавила яд в мой пирог?
Она больше не в состоянии сдерживать слезы, которые теперь струятся по ее щекам. Голос Мэрибет срывается от рыданий.
– Я этого не помню. Хотя в любом случае у меня не было другого выбора.
От ярости, пронзающей мое тело, у меня закипает кровь.
– Что значит, у тебя не было другого выбора?
Мэрибет падает на колени.
– Я назвала ей свое настоящее имя.
На трибунах слышится волна вздохов, за которой следует полная тишина.
Мое тело будто бы становится деревянным. Несколько десятилетий назад раскрытие своего истинного имени, как и все другие формы ментального принуждения, были запрещены. До того как последняя война на острове объединила людей и фейри, первые жили в страхе от того, что фейри поработят их разум. Поговаривают, что фейри могут заставить человека делать то, что им нужно, просто установив с ним зрительный контакт. Такая магия либо перестала существовать, либо стала неэффективной из-за повседневных мер предосторожности, которые после объединения острова стали обычным явлением. Речь идет, например, об обогащении всей питьевой воды зверобоем, который, как известно, защищает от принуждения и другой вредной магии фейри. Однако, в отличие от обычного принуждения, которое длится только до тех пор, пока сохраняется зрительный контакт, раскрытие истинного имени человека дает фейри право принуждать его к чему угодно, когда им заблагорассудится.
Тогда как зрительный контакт может быть применен против воли, раскрывать ли свое истинное имя или нет, зависит только от самого человека. Речь не о том, чтобы открыть какое-то мистическое тайное имя и получить над кем-то абсолютный контроль. Эта своего рода обязательная сделка заключается, когда человек произносит конкретную фразу: «Я даю тебе свое истинное имя». С раннего возраста дети учатся никому не говорить этих слов и никогда не подтверждать, назвали ли они свое истинное имя, потому что это один из способов обманом заставить человека скрепить сделку. Это означает, что Мэрибет либо добровольно пошла на незаконную сделку, либо оказалась достаточно глупа, чтобы угодить в ловушку.
Ни то, ни другое не вызывает у меня сочувствия, пока я смотрю на девушку, которую считала своим единственным другом.
– Ты назвала королеве Трис свое истинное имя, а она приказала тебе убить меня?
Мэрибет качает головой.
– Я не могу рассказать. Определенные вещи мне приказано хранить в секрете. Но яд бы тебя не убил, Астрид. Я знала об этом. Твоя жизнь была вне опасности. Разве ты не понимаешь?
Что все это значит? Подчинялась ли Мэрибет приказам моей мачехи?
Использовала ли она настойку пурпурного малуса только потому, что знала, что та мне не навредит?
Но ведь я сказала Мэрибет, что пеку пирог для своего отца. Только она знала об этом. Значит, даже если она использовала пурпурный малус, чтобы выполнить приказ моей мачехи, при этом не навредив мне, моя горничная все же знала, что этот яд убьет моего отца. У нее имелась возможность добавить его в пирог. Мэрибет была среди тех, кого моя мачеха выгнала из кухни, чтобы поговорить со мной. Но если эти двое в сговоре, Трис могла приказать Мэрибет вернуться после того, как я в гневе выбежала из комнаты. Мэрибет могла войти на кухню до того, как вернулись работники.
Я так сильно сжимаю пальцы в кулак, что ногти впиваются в ладони. Ярость наполняет каждую частичку моего тела.
– Ты убила моего отца, – процеживаю я сквозь зубы.
– Я себя не контролировала. Я все еще себя не контролирую. Но клянусь, там, куда мы отправимся, тебе не причинят вреда.
Каждая унция моей крови кипит от охватившего меня гнева. Я едва осознаю, что делаю, когда бросаюсь к девушке. Почти не слышу голос Торбена, который умоляет меня остановиться, умоляет отойти от Мэрибет подальше и немедленно сдаться. Я даже не знаю, что собираюсь сделать – ударить ее, встряхнуть или дать пощечину. Мне известно только одно – я не могу остановиться, не могу удержаться от того, чтобы не схватить ее за ворот блузки и не поднять на ноги.
Все еще всхлипывая, она позволяет мне это сделать. Я смутно осознаю внезапный рев поддержки, эхом отдающийся с трибун. Они наконец-то получили то, за чем пришли. Я сжимаю воротник блузки Мэрибет, но внезапная вспышка ослепительного света заслоняет ее лицо. Я чувствую, как она хватается за мое предплечье. Свет становится ярче.
Я зажмуриваюсь.
Голос Торбена доносится из-за арки, перекрывая поднимающийся из зала шум.
– Гостиная мадам Фьюри.
Это последнее, что я слышу, прежде чем рев трибун сменяется тишиной. Песчаное дно ямы смещается под моими ногами, мгновенно становясь твердым. Вскоре ослепительный свет начинает гаснуть.
Я открываю глаза и вижу стоящую передо мной Мэрибет. Она все еще сжимает мое предплечье и дико озирается по сторонам.
– Нет, нет, нет!
Воспользовавшись ее растерянностью, я вырываю свою руку из ее хватки. Только тогда я понимаю, что мы больше не в бойцовской яме. Вместо этого мы…
Последние слова Торбена, как и волнение Мэрибет, мгновенно приобретают смысл.
У сообщницы королевы Трис не получилось перенести нас во дворец Фейрвезер, как она намеревалась.
Вместо этого мы оказались не так уж далеко.
В гостиной мадам Фьюри.
Глава XIX
АСТРИД
Я быстро осматриваюсь по сторонам. В гостиной нет никого, кроме нас с Мэрибет. Все точно такое же, каким было сегодня, когда мы с Торбеном пришли поговорить с мадам Фьюри. Если не считать разбросанные по залу тарелки и стеклянные стаканы, оставшиеся от посетителей, которые заглянули сюда перед матчем.
– Черт возьми! – вскрикивает Мэрибет, топая ногой. – Он обманул меня, заставил представить неправильное место.
Я отступаю, образуя между нами несколько футов дистанции, и останавливаюсь только тогда, когда упираюсь бедром в стол, уставленный недоеденной выпечкой и растаявшим фруктовым мороженым. Я улавливаю блеск серебра под скомканной салфеткой…
