— На самой границе Червленого Яра, в верховьях Цны, стоит городок. Ишма зовут его, и Польским городком называют… Пёстрый в нём народ обитает, много туда разных людей заносит… Вот и меня занесло однажды.
Повидал я всякого, но твоего дела касаемо, один случай припомню…
Рвущий нутро кашель, какой бывает при жестокой простуде, позволял больному говорить лишь урывками. После каждых нескольких слов, он замолкал, что бы сделать глоток-другой целебного снадобья, затем откидывался назад, тяжело сипел, и только после этого находил в себе силы продолжить рассказ.
— Шёл я по посаду и увидел, как на улице остановилась повозка. А из повозки два дюжих монаха паренька связанного вытащили. Огляделись, но меня не заметили, а никого больше на улице не случилось… Тогда они потащили его в домишко хлипкий. Странный такой, вроде как нежилой — окна заколочены, всё репьём заросло, а люди, видишь, заходят…
Не знаю, того парня ты ищешь, что у монахов гостит помимо воли, или другого, но пояс мне теплом отозвался.
Сокол кивнул, подтверждая догадку, а незнакомец хлебнув отвара продолжил.
— Дом тот нетрудно найти. Он один такой возле церквушки тамошней.
Человек надолго замолк, борясь с приступом кашля. Затем добавил:
— А потом, когда сюда шёл, слышал разговор в Кадоме, дескать, везли два монаха третьего — бесами одержимого.
— А про Серую Орду ничего не слышал? — спросил чародей.
— Ничего.
— А про Старицу?
Человек не ответил. Вновь начался жар. Он не проронил больше ни слова, даже в захватившем его бреду.
Сокол приставил к больному вурдов, а сам, несмотря на темень, поспешил к князю. Наконец-то появилась верная ниточка. Наконец-то есть, чем обнадёжить Ука.
* * *
Ночью стража в княжеской крепости удваивалась. Но что толку — в безлунную ночь уже за шаг ничего не видно, хоть с закрытыми глазами расхаживай. Стражники, позвякивая доспехами, прогуливались по стене и изредка перекликались. С посада доносился стук колотушки. Общинный сторож то приближался к крепости, то вновь удалялся от неё, обходя улицу за улицей. Мещёрск спал.
Никто не заметил, как с крепостной стены соскользнула тень. Рослый человек в чёрной монашеской рясе мягко коснулся ногами земли. Присев, он некоторое время прислушивался к ночным звукам. Похоже, пока всё шло гладко. Ни окрика, ни шума поднимаемой тревоги, ни подозрительной тишины на стенах. Подёргав конец верёвки из стороны в сторону, монах потянул её на себя. С лёгким шорохом та змейкой стекла к его ногам.
Неспешно сматывая верёвку, лазутчик попытался определить, в которую часть двора он попал. Темень мешала ему в той же степени, что и укрывала от глаз охраны. Через некоторое время, в оконце на верхнем ярусе терема монах заметил отблеск свечи или лучины, остальное домыслил сам. Выбрав по каким-то приметам направление, пригнулся и пошёл вдоль стены. Иногда вставал, вновь подолгу прислушивался, пока, упёршись в гладкий валун, не остановился совсем.
Камень был знатный. Большой. Подступиться к такому непросто даже втроём. Этот же справился один. Он напрягся так, что жилы набухли на шее и руках, но всё же отвалил камень в сторону. Затем, помогая рукам широкими ножнами, принялся осторожно разгребать землю.
Шум возле ворот заставил монаха затаиться. Кто-то в неурочный час заявился в крепость, и стражники, ругаясь, отворяли малую дверцу.
— Чародей с посада, Сокол, — донеслись до монаха слова воротного старшины. — К князю по спешному делу.
— Пропустить! — послышалось от терема.
Суета продолжалась ещё некоторое время, пока позднего гостя не проводили в покои. Когда всё утихло, лазутчик вернулся к работе.
Большинство людей до жути боится мертвецов. Ночной гость к их числу не относился. Чего их, мертвецов бояться, небось, не кусаются. Вот живых действительно надо остерегаться, особенно тех, что приходят тёмной ночью на беседы с князьями.
Раскопав могилу, монах высек искру и затеплил свечу. Он не опасался выдать себя. Заметить свет было можно, только глянув со стены отвесно вниз, а стражники обычно смотрели по сторонам.
Труп уже изрядно подгнил. Понять, вместилищем чьей души являлось тело до смерти, оказалось непросто. Монах внимательно осмотрел обувь, лоскуты, что остались от одежды, и особенно внимательно руки. На одном из пальцев он и заметил кольцо. Очистил от земли и праха, поднёс поближе к свече.
— Химарь, — тихо сказал монах.
Спрятав кольцо под рясу, он принялся спешно заваливать могилу. Скоро вернулся на место и камень.
Тенью перемахнув через стену, монах отправился дальше. Возле спуска к Оке, ему приглянулась куча камней и брёвен. Горожане давно приготовили их для починки мостовой. Но руки до работы как-то не доходили, а спуск ещё не размыло окончательно, чтобы заставить людей поспешить, и потому припас лежал здесь с самой осени.
За грудой, сунув под спину мешок, монах и устроился. Ему пришлось прождать долго. Только под утро послышался со стороны крепости шорох шагов. Осторожно выглянув из-за укрытия, лазутчик увидел Сокола.
Усталый от бессонной ночи тот шёл не спеша. Никакого оружия при нём не было видно, только простенький посох сжимал в руке чародей. Довольно хмыкнув, монах вытащил меч и замер, ожидая, когда враг поравняется с нагромождением брёвен. Он шевелил губами и покачивал головой, отмеривая оставшиеся шаги.
Сейчас!
Мягко скользнув из-за груды, монах отвёл меч для удара…
Но улица перед ним оказалось совершенно пуста.
* * *
То, что почудилось Соколу, когда он возвращался от князя, чрезвычайно его встревожило. Чародея определенно кто-то ждал. Причём ждал с тем, чтобы убить. Смог бы или нет — другой вопрос. Сокол искушать судьбу не стал и угрозы избежал известным чародейским способом — пошёл другой дорогой. Сейчас совсем не было времени, чтобы разбираться ещё и с этим.
Он надеялся расспросить поподробнее странного своего гостя об Ишме, о монахах, о пареньке, которого те тащили…
Однако к его возвращению человек уже ушёл. Не поблагодарив, не попрощавшись, да так и не назвав своего имени. Вурды на укор чародея только руками развели.
— Словно позвал его кто-то…
— Болезнь, не болезнь, ночь-полночь, встал и пошёл. Едва шубу на плечи накинул…
Москва. Апрель.
— Есть будешь? — спросила Настя. — Тогда вставай.
Рыжий высунул нос из-под одеяла и принюхался. Пахло отменно. Пахло пирогами с капустой и луком. И ещё чем-то мясным, от чего тут же заурчало в животе. Соскочив с кровати, Рыжий натянул штаны, рубаху, подошёл со спины к Насте и обнял.
— Мои любимые пироги с капустой, — сказал он хозяйке.
