1698 г., отметив, что ничего не изменилось, а сельское хозяйство "похоже, находится в нынешнем состоянии с очень давних времен".
Социолог Роберт Редфилд проводит различие между крестьянами, для которых сельское хозяйство - это образ жизни, а не предприятие, приносящее прибыль, и фермер, который занимается сельским хозяйством как бизнесом, рассматривая землю как капитал и товар. В этих терминах на протяжении большей части века большинство французов, обрабатывавших землю, и многие, владевшие ею, были крестьянами, сохранявшими старый уклад, производившими продукцию, не особо заботясь о рынке, полагаясь прежде всего на естественную продуктивность земли. Значительная часть из них стала привязывать свое производство к потребностям рынка лишь в конце века, поскольку рынок стал для них значимым и доступным. Так, вес живого скота, забитого в департаментах Лимузен - Коррез, Крез и Верхняя Вьенна - в период с 1840 по 1852 г. изменился очень незначительно; количество скота, специально откормленного для рынка, судя по всему, было вообще незначительным.® Целью труда было прокормить работника и его семью, а не получить деньги. Мы видим, что, например, мясо - главный источник денежной прибыли - практически не использовалось в этих целях. Производитель остался в экономическом плане на архаичной стадии. О том, когда все это изменилось, можно спорить. Согласно одной из точек зрения, это произошло в 1840-е годы - один из переломных моментов, период, когда в районах с преимущественно крупным сельским хозяйством произошла сельскохозяйственная революция. Однако такие районы, как мы знаем, находятся в основном на севере страны, а значительная часть, скажем, Марны и Эсны отказалась от смешанного земледелия и самообеспечения товарными культурами только в 1870-х годах. Но даже если принять теорию 1840-х годов, она применима лишь к ограниченной части страны. Практически весь центр, юг и запад страны исключены, а там, как показывает большое исследование 1848 г., прогресс XVIII в. объясняется тем, что методы работы в целом остались теми же, что и при старом режиме. Мишель Оже-Ларибе, человек, хорошо осведомленный о состоянии сельского хозяйства в своей стране, утверждал, что в 1860-1880 гг. крестьяне в бедных регионах, которые были "более распространены, чем принято считать", все еще были близки по своему быту и методам к позднему каменному веку. Это мощное утверждение, которое должно заставить задуматься всех, кто представляет себе сельскую Францию в период модернизации Второй империи".
Прогресс был. Но, как и во всех других сферах, он был медленным, разрозненным и достаточно существенным, чтобы проявиться лишь в очень ограниченных областях. Примерно до 1880 г. жизнь крестьянина была мало затронута. В 1882 г., отмечает Ален Корбин, Лимузен был мало затронут изменениями в сельском хозяйстве, за исключением тех, которые касались скотоводства. Условия труда не изменились, производительность почти не выросла, большинство усовершенствований в области сельскохозяйственных культур и удобрений были еще неизвестны, и большинство крестьян по-прежнему вели смешанное хозяйство, рассчитанное на удовлетворение собственных нужд.
Реальные изменения в сельской экономике произошли только в последующие десятилетия. Об этом свидетельствуют данные по Нижней Бретани, Лозеру, Оверни и Ландам, где водораздел между старым сельским хозяйством и новым (для крестьянской массы) проходит, по-видимому, в 20 с лишним лет до 1914 года. Именно в это время деревянные плуги были заменены усовершенствованными моделями, навоз и искусственные удобрения появились в значительных количествах, а орудия и методы, "настолько примитивные, что заслуживают того, чтобы их поместить в музей доисторического периода", уступили свое место. В Дордони древний симбиоз между бедными, покрытыми березами высокогорьями и более процветающей каштановой страной внизу сохранялся до 1900 года: племена горцев спускались вниз, чтобы работать на фермеров в долине, собирая каштаны по принципу 50 на 50. Но к этому времени замкнутая экономика разрушилась. Облегчение коммуникаций и импорт иностранного зерна привели к тому, что бедные горные районы перешли на молочное животноводство. А более широкий доступ к фертильным удобрениям позволил другим регионам, например, району вокруг Валенсоле, подняться выше прежнего уровня натурального хозяйства.
Руэрги и Кверси традиционно были разделены между pays fro-mental Causse, известковой равниной, где дороги были сухими и хорошими, а пшеница росла в изобилии, и плато Сегала, где каждый ливень делал дороги непроходимыми, а выращивать можно было только рожь (seigle). Дороги появились на Сегале в 1880-1890-х годах, а вместе с ними пришло и известкование, затем химические удобрения, чтобы вытеснить рожь, которая была бедным продуктом питания, более благородной пшеницей. К 1910 г. Сегала стала лишь географическим названием, а ее жители, как и коссенцы, ели белый хлеб. В Бурбоннэ бедные владения на бесплодных землях без дорог назывались Brame-faim (Bellow hunger) и, в некоторых местах, Tout-y-faut (All's wanting). "Сегодня, - писал местный фольклорист в 1908 году, - в результате сельскохозяйственных улучшений два таких поместья изменили свой характер и свое название на Rien n'y manque ("Ничего не нужно")!". Параллельную эволюцию можно проследить в Сентонже, богатом lieuxdits с аналогичными последствиями: Poussepenilles (Тряпки и лохмотья), Brusse-mistre (Жалкая кисть), Les Chiches (Нищие), Pain-perdu (Потерянный хлеб), Petit-gain (Маленький выигрыш), Porte-fache (Нарушитель спокойствия) и множество Tout-y-fauts и Toutlifauts, некоторые из которых впоследствии получили более безобидные названия Tour-Garnier и Beaumanoir".
Любая попытка систематизировать этот процесс или, тем более, дать его систематическое изложение неизбежно затушевывает то, насколько многообразной была реальность. Любая попытка теоретического упорядочивания превращает подлинную путаницу, сосуществование, взаимопроникновение в картину более искусственную и ясную, чем она была на самом деле. Читателю полезно помнить об этом. Однако если не разделить органическую мешанину на (некоторые) составные части, то можно и не понять, что произошло.
Даниэль Фоше, обсуждая подобные изменения, разделил "агротехническую революцию" на четыре этапа: первый - залежь или, точнее, ее отмена, которую он относит к XVIII веку. Второй - биологическая революция - пришелся на XIX век, когда были достигнуты успехи в выращивании корнеплодов и кормовых культур. Затем, в середине XIX века, произошла химическая революция, которая привела к улучшению почв, смене культур (например, с ржи на пшеницу) и повышению урожайности. И, наконец, в конце XIX века произошла машинная революция, которая завершила процесс модернизации. Эти категории как нельзя лучше подходят для тех, кто хочет увидеть, что же происходило на самом деле. Но первое, что бросается в глаза, - это то, что в целом периодизация Фоше предвосхищает события, представляя первые шаги, сколь бы значительными они ни были, как если бы они были нормой. Возможно, исключения из них были ближе к норме.
Безусловно, рост населения и земельный голод в XVIII веке привели к тому, что многие стали осваивать все менее продуктивные участки гор, болот
