Когда фильм кончился, Уэсс сидел в глубокой задумчивости. Он понимал с какой целью устроен кинопоказ. Понимал, что его хотят склонить к добровольному сотрудничеству. Целая буря взбудораженных мыслей роилась в его голове, он подспудно искал в просмотренном фильме подвохи, неувязки и следы постановок. Искал и не находил. А ещё он гадал, на кой чёрт его хотят склонить к предательству. В эти минуты, пока капитан-"охотник" заряжал следующую бабину, Уэсс как упёртый баран ещё больше запротивился идее сотрудничества с ГРУ. И в то же время в его душе проросли первые робкие росточки сомнений в правильном доселе восприятии своей страны и картины войны. Он не мог понять, какая необходимость и, главное, чей изощрённый и изуверский ум мог подвигнуть велгонский генералитет на создание этих накаченных химией штурмпехотинцев.
Последующие фильмы также были предназначены для служебного пользования. Фильмы Уэсс смотрел с ледяным спокойствием, он давно привык к реалиям войны. Но всё же, когда раз за разом показывали отрытые могилы с массовыми захоронениями гражданского населения и трофейные съёмки, захваченные у "серых", скорлупа спокойствия начала трещать. Спокойно смотреть на полуразложившиеся трупы женщин и мужчин, как молодых так и стариков, Уэсс долго не мог. Массовых захоронений было слишком много, разбросанных практически у каждого города Аргивеи или Хаконы. И Вежецкой губернии Новороссии. Как-то это всё не вязалось с тем, что он знал. "А что, собственно, я знаю?" – подумал он. Уэсс знал, что на оккупированных территориях проводились чистки. Расстреливали саботажников и подпольщиков, заброшенных агентов и лиц показавших свою враждебность Велгону. Так поступала любая армия, но… Расстреливать целыми улицами? Или выжечь всё село? В велгонской армии "серых" и так не любили, среди солдат ходили слухи, что те не раз стреляли в спину драпающим. Но Уэсс знал, что это не слухи и что "серые" на корню пресекали панику. Он также знал, что бывали случаи, когда "серые" расстреливали для устрашения каждого десятого. Такие случаи замалчивали, но, как говорят здесь в Новороссии, шила в мешке не утаишь.
И всё-таки Херберт сомневался, что эти отобранные для него фильмы не состряпаны с целью пропаганды. В голове не укладывалось, зачем уничтожать столько потенциальных граждан Великого Велгона. Разве принесёшь счастье и справедливость соседям, вырезая их под корень? Уэсса снова грызли сомнения. Даже когда ему вспомнились обезлюженные сёла и хутора восточных провинций Аргивеи.
Последний фильм был снят на юге Реммской провинции, когда в начале войны русская армия ворвалась в Южный Велгон. Небольшой городишко Серт, по-своему уютный и вдруг затихший под пятой солдат противника. Уэсс хорошо знал этот городок, он был родом оттуда. Отца и мать он помнил как смутные образы, слишком мал он был, когда они умерли. Он рос в интернате и уже будучи курсантом пехотного училища приезжал в отпуска в родной, но малознакомый поначалу Серт. Жалел ли он, что остался без родни? Да, жалел. Но поскольку никого из родных не помнил достаточно ясно, особой тоски не испытывал. Плохо было, что даже остановится не у кого, и приходилось ночевать в гостинице.
Из воспоминаний его выдернули съёмки раскопок захоронений. Изгиб мелкой речушки Езы, что текла за сертским лесом, он узнал сразу. Ещё курсантом он начал ухаживать за Ниа – миловидной и весёлой девушкой, с которой познакомился в летнем кафе. Однажды Ниа пригласила его на берег Езы, где она с друзьями решила устроить маёвку с ночёвкой. Выход на природу удался на славу, они разбили становище недалеко от изгиба реки и вволю накупались, порыбачили, побренчали на девятиструнках и погудели на губных гармониках, а потом была сказочная ночь…
Уэсс до боли сжал челюсть. На подборье, где росли не только хвойные деревья, недалеко от того самого места, где он провёл незабываемое время с Ниа, столпились селяне из ближайших деревень. Они указывали на землю и что-то говорили русским офицерам. И вот в кадре появилось до двух взводов полевой жандармерии и взвод автоматчиков простой пехоты. Потом привели пленных велгонских солдат, раздали им лопаты, кирки и, видимо, на всякий случай респираторы. И приказали копать.
И они копали. Уэсс смотрел отрешённо, в голове у него в эти мгновения было пусто. Он сейчас ни о чём не думал и только чувствовал, как всё сильней сжимается сердце.
Из разрытой земли, комья которой бросали на вырезанный дёрн, начали извлекать первые тела. Вернее, останки тел – серовато-бурые кости в полуистлевшей одежде не пойми какого цвета. Судя по одежде, здесь были мужчины и женщины. Раскопки велись на довольно большой территории. И уже позже, когда снимали, по всей видимости, на следующий день, кинооператор взял ракурс со взгорка, охватив всю картину разрытых захоронений.
Уэсс закрыл глаза, он не хотел больше смотреть на многоярусные кучи трупов, которые не везде даже были облиты негашёной известью. Сколько их там? Тысячи?
Херберт подозревал, что раскопки под Сертом – не единственные, что вели русские в то лето первого года войны. Но из всех захоронений ему решили показать именно это – под его родным городом.
Когда закончился фильм и офицер-"охотник" зажёг яркий свет, Уэсс посмотрел на него ненавидящим взглядом. В душе Херберта возникла пустота, словно вырвали из неё нечто живое и безжалостно отбросили. В эти секунды он проклинал про себя того, кто придумал этот кинопросмотр. Уэсс тщательно давил ожёгшую огнём мысль.
Мысль, что его родители и другие родственники могли лежать там – в лесном захоронении у реки Езы.
– Кто это придумал? – спокойно спросил Уэсс, рассматривая новое действующее лицо в чине полковника. Офицер счёл нужным представиться, назвав свою фамилию – Семёнов.
Они находились в комнате, что отстояла от палаты Уэсса через две двери. Вечернее солнце било в окно и сидевший лицом против света Херберт щурил глаза, но всё же радостно поглядывал на осеннее небо и открывающийся вид из окна. Только сейчас он понял, что госпиталь расположен где-то за городской чертой. За далёким забором виднелись исполинские деревья. В городских парках Светлоярска таких великанов не было.
– Вы про последний фильм, капитан? – уточнил Семёнов.
– Так точно, – по въевшейся привычке ответил Уэсс и немного смутился, оттого что ответил уставной формулой. Причём, по-русски. Может причиной тому послужило то, что полковник назвал его по званию?
– Скажу честно, это не я придумал, – произнёс Семёнов и даже не подумал назвать автора идеи – Безусова. – Вас беспокоит, почему вам показали именно про окрестности Серта?
– Я догадываюсь, почему.
– Хорошо. И что же вас гнетёт? Что вы остались живы или что не стали дебилом?
– И то, и другое. Я знаю наверняка, что при попытке влезть мне в мозги, я "сотрусь". Это знают все мои коллеги… Я добровольно пошёл на это. Но я жив. И здоров. Значит вы нашли способ обойти установку. Я прав?
– Совершенно верно.
– И пока я был в отключке, порылись в моей памяти.
– Самую малость, капитан. Только самую малость. Может нам и хотелось бы покопаться в вашей головушке поглубже, но это было бы очень опасно. Опасно для вас.
– Значит блок снят?
– Да. Вы теперь свободны от всех пси-установок.
– Что значит "всех"?
– Это значит, что самые опасные устранены, а другие уже подверглись запуску саморазрушения, – Кочевник увидел, что Уэсс не совсем его понимает. – Ну, хорошо. Что вы делали вчера вечером после кинопросмотра? Не говорите, я скажу вам: вы ходили взад-вперёд в своей палате и пытались слепить заново тот замок из известных вам фактов, то бишь пси-программ, что превратился из камня в кашу и совершенно расползся.
– Да. Где-то как-то так, – честно признал Уэсс.
– Потом вы легли спать и продрыхли до самого завтрака. У вас крепкая психика. А что вы делали сегодня весь день? Вы думали, думали, думали… И сейчас вы похожи на обезумившую лошадь, которой сняли шоры и она увидела, что несётся галопом по узкому мосту над пропастью.
Уэсс нервно потеребил пальцами мочку уха.
– Ладно, – сказал он. – Давайте к сути. Что вы от меня ждёте?
Губы Кочевника расплылись в улыбке.
– Чтобы ответить на этот вопрос, мне придётся пообщаться с вами очень долго. Во всяком случае, не один день.
– По-моему, вы ушли от ответа.
– Нет. Я ответил вам правдой. Просто с вами не всё так просто, капитан. Я и подобные мне с некоторых пор стали считать вас не просто пленником. Отныне вы для нас фигура, имеющая несколько большее значение, нежели просто пленный офицер. Пусть даже и "стиратель".
Семёнов усмехнулся и подначил:
– Ну, как? Прониклись собственной значимостью?
– Напустили вы тумана, господин полковник… Я мало что понял. Почему?
– Почему, вы? Всё просто: нам приглянулись ваши душевные качества. Иными словами, вы не мясник, как многие офицеры Велгонской Народной Армии.
