— Я догадывался, — кивнул Сокол.
— Представь теперь, — продолжил Калика. — Что случится, если на земле не останется последователей у какого-нибудь из богов.
— И что тогда?
— Бог умирает. Несмотря на своё бессмертие. Он умирает вместе с последним человеком, что верит в него, вместе с последним адептом. Бог умирает, когда рвётся связь с нашим миром.
— Слишком всё просто, — заметил чародей. — Я уже слышал подобное утверждение. Но боги ведь принадлежат не только нашему миру, и даже не столько ему.
— Да, — кивнул архиепископ. — И даже вовсе ему не принадлежат. Именно поэтому бог всё же бессмертен. Даже когда умирает.
— Ты противоречишь сам себе, — буркнул Сокол. — У тебя, верно, вновь начался жар.
— Нет. Просто боги живут по иным законам. И людям их не постичь. Лишаясь последнего своего слуги среди смертных, бог не умирает совсем, он просто теряет сущность. И продолжает пребывать без оной, носясь по мирам, годами, веками, эпохами, пока какой-нибудь случай, подчас совершенно нелепый, не позволит обрести ему новую сущность. И какова она будет, не может предугадать никто.
— Это любопытно, но причём тут Чернобог?
— Слушай же, — рассердился Калика. — Бога, даже чёрного убить невозможно. Убить нет, а вот заключить вполне осуществимо… Ты ничего не знаешь о Чернобоге, потому что его пленили задолго до твоего рождения. А ты ведь не веришь в то, что тебе не удалось увидеть своими глазами, потрогать руками. Ты себе и представить не можешь, сколько ещё таких богов и демонов ждут своего часа. Ты и в Спасителя нашего не больно то веруешь? Так ведь? Признайся! Не встретился он тебе в странствиях, вот ты и не веруешь. Потому как самонадеян ты, колдун, словно бычок племенной.
— Про бога вашего разговор отдельный, — заметил Сокол, пропуская мимо ушей насмешку.
— Ладно, — просипел Калика. — Ну так вот. Жил когда-то на свете полоцкий князь Всеслав, прозванный чародеем. Он, хоть и принял христианство, колдовских замашек своих не оставил, с силами тёмными водиться не перестал, что и помогало ему до поры брать верх над соперниками. Науськивал он на них Чернобога, словно пса охотничьего. Не спрашивай как. Я не знаю.
Но Сокол больше не перебивал, слушал, запоминая каждое слово.
— А потом Всеслав помер. В больших муках помер, как и положено колдуну. А тайна вместе с ним ушла. Но не вовсе. Оставил он наследство мрачное — записи свои чернокнижные. Правда, никто в них разобраться не смог. Пока не взялась за это дело его внучка, Предслава. Умная была девочка, но такое учудила. Решила она силу Чернобога на благо веры использовать. Действуя по дедовым записям, она этого бога призвала, да и заточила в монастырском храме. А тайну никому не доверила, одному лишь патриарху цареградскому. Но как-то её рукописи и до киевского митрополита дошли, а вместе с ним и до Москвы добрались. Наложили на сокровенную тайну московские иерархи лапу. Силы им захотелось, чудес подавай. С тех пор и пошла Москва в гору. И продолжалось бы так до скончанья веков (заклятия крепкие Предслава наложила — не вырваться было богу), но не всё она предусмотрела.
Василий прокашлялся.
— Не предусмотрела, что бог умереть может. А со смертью своей и вериги сбросить, освободиться. Видимо так и случилось. Умер последний адепт и началась эта заварушка. А кем Чернобог стал теперь, не скажет никто. Тут уж соображай сам…
Калика замолчал. Потом открыл глаза и сказал:
— Вот тебе, колдун, и вся церковная тайна. Владей.
На сей раз молчание длилось долго. Пока не прогнали тишину утренние птицы. Светало.
— А как сладить с ним ты, конечно, не знаешь? — спросил после раздумий Сокол.
— Знал бы, сладил бы, — ответил Калика. — Думаю, этого и московские сановники не знают.
— Ну, хоть намёк, какой?
— Бог переродился. Чтобы с ним справиться, следует, прежде всего, понять его новую сущность. Ведь это уже не Чернобог. Даже если повезет, и добудешь ты записи Всеслава или внучки его — тебе они мало помогут.
— Этот, что на летучем коне спустился, назвался Мстителем… — вслух подумал Сокол. — Но что за Мститель, кому?… И где в таком случае сам Чернобог, или кто он теперь…
— Может и Мститель… — равнодушно заметил священник и вернулся к тому с чего начал разговор. — Знаешь, есть что-то в твоём змеевике такое, что способно помочь. Вспомни, как демон желал получить его. Они точно связаны между собой. Крепко связаны. Подумай над этим…
— Колдун, который мне змеевик передал, сказал, что он, мол, последний, — припомнил Сокол. — Последний адепт?
Но Калика больше не отвечал. Заснул или забылся.
* * *
Подобные продолжительные разговоры давались архиепископу нелегко. Кашель раздирал грудь, а кровавой мокроты на белом платке оставалось всё больше. Сокол часто останавливал возок, давая Василию отдохнуть от тряски. Но передышки уже не помогали.
— Эх, Гришка, — посетовал чародей, — не уберёг я тебя, не уберёг.
— Гришка, — священник, открыв глаза, улыбнулся. — Ты так впервые меня назвал, когда сам был уже стариком. И вот я умираю, а ты, вроде как, и не спешишь.
Сокол промолчал.
— Наверное, тяжело видеть, как старятся и умирают твои друзья, — продолжил Калика. — Не хотелось бы мне оказаться на твоём месте…
Сокол по-прежнему молчал.
— Ты вот что, колдун, — сквозь хрип и кашель сказал Василий, уже через силу проталкивая слова. — Позаботься о крестнике моём, о Михаиле Лексаныче. Молодой он ещё, а власти, те, что в Москве сидят, его не больно-то жалуют. Боюсь, как бы в беду князь не попал через это. Потому тебя и прошу. Тебе верю. Хоть и колдун ты поганый, и не встретиться нам на свете том никогда.
Василий и на пороге смерти взялся за старый спор.
— Не прорицай, — возразил Сокол, хотя не имел привычки перечить умирающим. — А насчёт Михаила, будь спокоен, помогу, если нужда случится. Слово даю.
— Ухожу я. Так хотел разыскать дорогу в рай в обход смерти. Не преуспел… Врата… Крестник мой… не оставь крестника…
* * *
Василий затих. Умер. Сокол окликнул монаха. Повозка встала. Вместе с ней остановился и весь отряд. Никому не потребовалось объяснять причину. Смерти владыки, видя пожирающую его болезнь, ожидали с часу на час. И всё же никто не хотел верить в случившееся, настолько несокрушимым казался людям новгородский владыка. Слишком великим он был, чтобы просто так умереть, слишком долго властвовал в этих краях.
Один за другим, люди подходили к повозке и, склонив головы, вставали вокруг. Скоморох, который и оставил-то хозяина ненадолго, растолкав народ, вскочил на повозку, обнял мертвого владыку. В душах людей лютовала тоска, многие почувствовали пустоту от потери пастыря. Никто не знал, что же им делать дальше.
