К большому удивлению чародея, беглецов набралось всего лишь около двадцати человек. Все остальные предпочли умирать. Сокол же умирать не собирался, он уходил из Пскова без душевных терзаний. Не его это бой, не его сражение. Он узнал почти всё, что нужно и теперь мог помочь другим. А здесь, при всём желании, большего ему не сделать. С Борисом вышло сложнее. Юноша втянулся в схватку, рвался вернуться в бой, а отступление называл не иначе как трусостью. Чародею стоило больших трудов убедить его в необходимости покинуть обречённый город, чтобы послужить собственной земле.
Пока он разговаривал с Борисом, все кто решил уйти, попрощались с товарищами и собрались возле тайника. Скоморох и монашек, единственный из духовенства, кому настоятель позволил нарушить запрет, привели еле живого Калику.
— Пора, — сказал священник и благословил беглецов скопом, не разбирая, кто из них добрый прихожанин, а кто поганый колдун.
Запалив факелы, люди по одному стали спускаться под землю. Когда голова последнего из них скрылась в тайнике, настоятель сделал знак монахам, и тяжёлая плита со скрежетом встала на место.
* * *
Возглавлял шествие псковский ополченец, который хоть ничего и не знал об этом ходе, зато в другие бывало, спускался. За ним следовали наиболее крепкие воины, среди которых и Сокол с Борисом. В середине отряда несли раненных и больных, здесь же шла единственная на весь отряд женщина. Ещё несколько ополченцев прикрывали тыл.
Поначалу, высеченные прямо в скале ступени вели вниз. Затем долгий спуск прекратился, а сплошная скала сменилась каменной кладкой. Ход выглядел очень древним. Ноги то и дело спотыкались об отвалившиеся от стен камни. За века, прошедшие со времени постройки, стены покрылись какой-то слизью, плесенью, а стыки между каменных плит заросли отвратительного вида грибами. На сводах собиралась влага. Капли часто срывались вниз, треща на факелах; падали на людей, отчего очень скоро вся их одежда насквозь промокла.
Четыре десятка ног шлёпали в разнобой по щиколотку в воде. Звуки шлепков, отражаясь многократно от стен, исчезали во тьме. Сокол опасался, что если ход опустится ещё глубже, то поднимется и вода, а значит, подземелье может оказаться полностью затопленным.
Через некоторое время они почувствовали нехватку воздуха. И без того затхлый и спёртый, он стал совсем непригодным для дыхания от чадящих факелов. Дым выедал глаза, раздирал горло и грудь.
— Нужно погасить все светцы кроме одного, — предложил проводник. — Остальные и в темноте смогут идти вслед за нами, а если что-то случиться пусть дадут знать.
Разумное предложение никто не оспорил. Факелы сунули в воду и дальше пошли осторожно, стараясь не наскочить на товарища, но и не отстать от него.
— Мы, верно, уже под руслом реки, — заметил проводник через сотню шагов. — Если так, то осталось…
Договорить он не успел. Раздался далёкий гул, земля содрогнулась. Многие, потеряв равновесие, попытались схватиться за стены, но руки скользили и люди с проклятиями падали в воду. Набежавший затем из-за спин мощный напор горячего воздуха ударил по ушам, сбил с ног тех, кто устоял мигом раньше. Единственный факел мигнул и погас, оставив беглецов в кромешной тьме. Проклятья и крики тотчас стихли, и только тяжёлое дыхание да плеск воды нарушали тишину. И теперь стали слышны далёкие раскаты грома и жуткий вой.
На людей накатил страх.
— Что это было? — спросил кто-то в хвосте отряда.
Никто не решился высказать догадку вслух, но каждый подумал об оставленном городе. Беглецы долго молчали, переживая окончательное падение Пскова. Уже утих гром, смолк пугающий вой, а они продолжали сидеть в оцепенении. Но вот проводник вновь зажёг светец. Тени заметались на влажных стенах, словно призывая людей продолжить путь. И они побрели дальше.
Через полчаса вода поднялась до колен и стала потихоньку отступать. Самое глубокое место они, похоже, миновали. По отряду прошёл ободряющий шёпот.
И тут они упёрлись в завал.
Рухнувший свод полностью перекрыл путь. Сперва даже испугались — не пробилась ли в тот конец подземелье река. Раздались голоса, что нужно бы вернуться, поискать другой ход, или даже подняться на поверхность и принять последний бой с чёрным воинством, что, мол, куда лучше, чем погибать просто так во тьме.
Однако, внимательно обследовав завал, ополченцы обнаружили, что камни прилегают друг к другу не слишком плотно, а огонь факела в ряде мест отклоняется.
— Завал невелик, — объявил отряду один из воинов. — По крайней мере, воды по ту сторону не больше чем здесь.
Те, у кого оставались силы, принялись растаскивать камни, передавая их из рук в руки в хвост отряда. Работа тяжёлая и опасная. В любой миг свод мог обрушиться вновь. Воздуха не хватало, люди падали в обморок, но дело понемногу двигалось.
Используя вынужденную остановку, чародей протиснулся назад, где занялся осмотром больных и раненых. Первым делом он склонился над Каликой. Сознание то пробуждалось на короткое время, то вновь покидало старика. Тело пылало, а кашель терзал архиепископа намного сильнее, чем прежде. Рядом с владыкой находились монах и Скоморох, которые упорно тащили его на себе всю дорогу, но оказались бессильны перед недугом.
— У кого-нибудь остался уксус? — громко спросил Сокол.
Из хвоста отозвался дружинник и передал по цепочке плошку. Чародей, смочив обрывок ткани, протёр Калике лицо.
— Держи тряпицу на лбу, — наказал он Скомороху. — Смачивай почаще и протирай виски, грудь и горло.
— Он выберется? — спросил монах.
— Как знать. Для лечения необходимы травы и коренья, которых у меня с собой нет. А ещё ему нужен воздух, хороший уход. И уж во всяком случае, что-нибудь посуше этого подземелья.
Оставив Калику, Сокол осмотрел других. Ещё двоих изводил похожий кашель. Оба бредили и горели. Жизни остальных пока ничего не угрожало.
Тем временем в завале проделали узкий проход. Всю груду, опасаясь повторного обрушения, расчищать не стали. Друг за другом люди переползали через дыру, перетаскивали раненых. После чего долго отдыхали, восстанавливая силы. Затем побрели дальше.
Когда беглецы почуяли слабенький поток свежего воздуха, они уже с трудом передвигали ноги. Ход закончился глубоким земляным колодцем. Со стороны он и выглядел как обычный колодец, даже ведро висело под воротом.
Они едва смогли подняться наверх по деревянной лестнице. Но выбрались, вытащили раненных. Повалились на землю. Промокшие, грязные, перемазавшиеся в слизи, глине и копоти факелов.
А город уже пылал. Молния из вновь поплотневшей тучи ударила в Троицу, и по храму прошли, видимые даже отсюда, трещины. Деревянная звонница завалилась и рухнула вниз. Последний раз коротко грохнул набатный колокол. Защитники храма видимо погибли. Их и так оставалось немного, когда каменная плита потайного входа захлопнулась за теми, кто решил уйти.
