Церковная организация, с которой столкнулись саксы в Англии. была не столь сильна, ей еще только предстояло найти свое место в новой культурной среде. Но и саксы на Британских островах, и франки и готы, которые оседали на землях Галлии, были хорошо знакомы с христианством как одним из влиятельных местных религиозных течений.
Беда рассказывает, как в 587 году на пути из Рима в Кент Августина и сопровождавших его «вдруг охватил ужас. Им захотелось вернуться домой вместо того, чтобы идти к варварскому, свирепому и недоверчивому народу, говорившему на непонятном для них языке». Однако благодаря раскопкам в таких местах, как Уэст–Хеслертон в восточном Йоркшире или Уэст–Стоу в Саффолке, мы знаем, что мир, в котором обитали язычники–англосаксы, был не более опасным и воинственным, чем любой другой. Они вели относительно спокойный образ жизни и имели вполне стабильные общественные структуры; их ценности были тесно связаны с окружающей природой, они обладали превосходными художественными навыками и глубокой и изощренной устной культурой. Некоторые англосаксонские вожди действительно могли быть враждебно настроены по отношению к христианским эмиссарам, поскольку видели в их деятельности угрозу своим ценностям — не будем забывать, что Августин был послан обращать англичан из Рима, города, символизирующего внешнюю власть и подчинение.
Если английская часть Британии усвоила германскую культуру саксонских пришельцев, то на западе острова и в Ирландии развивалось христианство, которое признавало Рим центром церкви при том, что сама эта территория никогда даже не входила в состав империи. Удивительным образом обитавшие здесь «атлантические» племена смогли принять новую религию — возможно, благодаря ее редкой гармонии с местными обычаями, — одновременно оставаясь неподвластными ни римскому, ни саксонскому влиянию.
Христианские общины, не сгинувшие вместе с римской администрацией, тем не менее очутились в мире, в котором отсутствовал координирующий центр, и внутри церкви, которая утратила властную инстанцию. Представление о Риме продолжало жить в умах, и каждая община черпала силу из связи с этим почти мифическим городом, однако на столетия у христиан исчезло какое‑либо ощущение, что церковь управ- ляется и направляется из Рима. Легендарные трансальпийские путешествия миссионеров, а потом и пап, несмотря на символическое значение, которое они приобрели в дальнейшем, не сыграли практически никакой роли в жизни христианства севернее Италии. Постепенно, наощупь, христианские общины выстраивали собственные отношения с правителями европейского Севера и Запада. В частности, по мере того как каждое западное королевство возникало из объединения владетельной знати вокруг одного двора, христианские книжники, монахи, епископы и даже миряне становились для новых монархов привлекательными кандидатами на место в свите. Знаменитое обращение в 627 году нортумбрийского короля Эдвина у Беды описывается как результат долгого обсуждения достоинств новой религии между королем и его мудрыми советниками. На самом же деле жена Эдвина, сестра короля Кента, к тому времени уже была христианкой, и скорее всего то же самое касалось многих членов двора. Очень вероятно, что крещение Эдвина в Йорке, как и крещение Константина за три столетия до того, было признанием растущего влияния христианской религии среди подданных.
Еще раньше, в 496 году, состоялось обращение франкского короля Хлодвига — век спустя Григорий Турский изобразил это событие как великую победу католической церкви.
Племя франков, занимавшее нынешнюю территорию северо–восточной Германии и стран Бенилюкса, в результате исчезновения имперских границ прирастило свои владения за счет северной Галлии. К концу V века под его контролем находилось большинство ключевых торговых маршрутов и плодороднейшие угодья северной Европы. На большей части тогдашней Галлии имперские наместники и епископы, несмотря на происходивший распад империи, как ни в чем не бывало продолжали выполнять свои функции. Юг на какое‑то время был оккупирован остготами, осевшими в нескольких областях и подчинившими себе несколько других; при этом, несмотря на исповедуемое ими арианство, о сколько‑нибудь серьезных столкновениях на религиозной почве между ними и христианами–католиками нам не известно. Что касается франков, то они, по уверению Григория, якобы не знали христианства вообще — но это очень мало похоже не правду. Ремигий, епископ Реймса и правитель части Галлии, убедил Хлодвига, что королю будет весьма выгодно заручиться поддержкой местных христианских общин. Обращение явно склоняло на его сторону мнение простых людей в Галлии, к тому же от католических епископов он получал статус светского лидера христиан и церковную санкцию на «освобождение» паствы от «оккупантов» — ариан. По всей видимости, Хлодвиг счел для себя правильным принять главенствующую религию новых подданных, — его обращение стало таким же политически разумным шагом, как обращение Константина и Эдвина. Королевское крещение случилось на Рождество 500 года в Реймсе, и из его описания у Григория Турского мы видим, что церковь к тому времени была давно устоявшейся частью жизни: «На улицах развесили разноцветные полотнища, храм украсили белыми занавесями, баптистерий привели в порядок, разлили бальзам, ярко блестели и пылали благовонные свечи, и весь баптистерий полнился божественным ароматом».
Эта яркая картина придает истории христианства романтический ореол, однако она отвлекает внимание от ощущения единой цели, которое все больше связывало христианские общины Запада, с одной стороны, и земельных магнатов, знать и монархов, с другой. Помимо заботы о политических нуждах, от религии ждали наставления и практических результатов — у верующих того времени христианство ассоциировалось не столько с прощением, сколько с авторитетным суждением и решением насущных вопросов. Вскоре христианские епископы уже могли приводить успех франков в доказательство того, что Бог если Ему подчиниться, оборонит от врагов любого вождя и дарует победу его войску. Кроме того, у христианства имелась в запасе такая чрезвычайно эффектная вещь как грамотность — наличие в свите умеющих читать и писать священников и епископов наделяло властителей дополнительным престижем как в глазах подданных, так и в глазах равных по статусу.
В отличие от предшествующей римской эпохи и последующего высокого Средневековья, ранние средние века за исключением монастырей почти не оставили после себя памятников зодчества. Однако сооружение каменных построек как символов могущества и покровительства не было стандартом тогдашней культуры — в ней доминировал обычай принесения даров. Одаривание церкви золотыми украшениями, чашами, ткаными гобеленами, книгами, священными реликвиями, даже поручение ее заботам своих сыновей связывало церковь и знать взаимовыгодными отношениями. При этом дарители, в благодарность получавшие благословение и устроение заупокойных служб по умершим родственникам, не чувствовали необходимости строить для церкви величественные каменные базилики или соборы. Благодаря подношениям, религиозные ордена могли расширить свою работу среди мирян, в частности, устраивать приюты и лечебницы, где больных просили молиться за души жертвователей.
Кроме того, что западное христианство вобрало в себя многие культурные традиции людей Запада, преобладающая неграмотность населения сделала средоточием укоренившейся религии не слова, а образ, зрелищность и обряд—форма поклонения вышла на первый план по сравнению с содержанием. Католическая служба превратилась в пышный спектакль; крест занял место конфессионального символа; слова богослужения и псалмов стали не проговариваться, а пропеваться; наконец широкое распространение получила икона —визульное представление священных фигур. Чтение слов Христа сделалось не таким важным, как ощущение их смысла, разыгрываемого в драматической обстановке. Иконы, мощи и другие реликвии, наделенные чудотворными свойствами, заполоняли средиземноморский и западный мир по мере того, как христианство все больше становилось магической религией, а епископы и священники — непосредственными представителями нового Божества в этом мире. Именно в этой атмосфере и создавалась мифология святых: для монастыря или аббатства связь с каким‑либо святым была очень важным достоянием, повышавшим его духовное могущество и, следовательно, число и ценность приносимых даров.
Раннесредневековая церковь традиционно не избалована вниманием исследователей интеллектуальной истории. Находящееся в промежутке между деятельностью латинских отцов церкви IV и V веков — Иеронима, Амвросия, Августина —и философией высокого Средневековья —Абеляр, Аквинат, Оккам, — ее идейное наследие и вправду представляется чрезвычайно скудным. Однако неимоверно сложная задача, которую удалось решить церкви в этот период, носила прежде всего практический характер. Кроме приведения под знамена веры простого народа, знати и монархов Западной Европы, а также создания системы сотрудничества и взаимообмена между светским и духовным мирами, тогдашние христиане сумели шаг за шагом выработать сложный набор правил христианской жизни — совокупность того, что один историк назвал «прикладным христианством». Августин сделал достоянием всех свое умозрительное понимание христианской жизни, но что оно должно было означать на практике? Бенедикт, основатель аббатства в Монте–Кассино и отец западного монашества, написал «Монашеское правило», в середине VI века, а вскоре после этого Григорий Великий, бенедиктинский монах, ставший папой, обнародовал свое «Пастырское правило», предназначенное стать справочником для клира в делах духовных. Эти сочинения настраивали облеченных саном христиан в определенном ключе: живя по обязанности среди мирян и предлагая им духовное руководство, они не должны были позволить увлечь себя таким светским соблазнам, как богатство и власть. Производными из этих правил также оказывались многочисленные конкретные советы и наставления: когда не является грехом убийство из самообороны в нарушение шестой заповеди; един ли по сути всякий грех или у него существуют градации; отличается ли грех от преступления и кому надлежит выносить решение о наказании; возможно ли лживыми средствами достичь благочестивых целей; является ли грехом дача денег в рост; как следует смотреть на изваяния Христа — как на идолов или как на подспорье в молитве — и суждения еще по тысяче других практических вопросов. Учитывая мстительность христианского Бога, человеку было важно понимать, на какие правила поведения стоит опираться, чтобы избежать вечного проклятия.
