Закинув за спину еще дымящуюся тушку огромной птицы, Канче двинулся дальше. Тропинка казалась мне теперь бесконечным ручейком, по которому я плыл, не раздумывая, механически переставляя ноги с камня на камень. Оглядываясь по сторонам, я заметил, как все время меняются джунгли. В одном месте они были сухие и не очень высокие, в другом — буйные и непроглядные, но в общем, чем дальше мы уходили, тем гуще и влажнее становился лес, выше деревья, обильнее лианы, а подлесок превратился в сплошную, непроницаемую стену. Оказавшись у развилки, мы свернули налево и пошли по узенькой тропинке. Тропа направо вела к Чунйашче. Сейчас мы держали путь к мильпе Канче, которая находилась в глубине джунглей, в стороне от дороги, соединяющей Чумпом и Тулум.
Джунгли тут были особенно густые, а тропинка настолько сузилась, что ее мог заметить только опытный глаз. Мы петляли между стволами деревьев, поднимались на каменистые холмы, встречая иногда в углублениях среди камней маленькие естественные колодцы. У одного из них мы остановились напиться. Сначала я пить боялся, потому что вода в колодце была покрыта толстым слоем пенистой слизи. Канче отодвинул эту пленку в сторону и стал пить не очень свежую на вид воду. После шестичасовой ходьбы пить мне, конечно, хотелось ужасно, и я рискнул последовать примеру Канче. К моему удивлению, вода оказалась свежей и очень вкусной. На этой последней остановке мы сели перекусить. Несколько штук холодных лепешек были не очень-то роскошным пиром, однако я не чувствовал потом голода до самого вечера.
Около четырех часов дня, совершенно измученные, мы увидели наконец большую поляну — целое море обугленных пней, среди которых кое-где поднимались огромные деревья. Это была Хонсо-Пок, мильпа Пабло Канче. Выглядела она унылой и неприютной. Среди черных пней виднелись маленькие зеленые побеги, больше похожие на сорную траву, чем на кукурузу. Отдельные участки мильпы были обнесены невысокой оградой из земли и веток веерных пальм, что не позволяло игуанам и другим мелким животным и насекомым объедать побеги. Когда мы вышли на мильпу, Канче издал тот странный крик, какой я впервые услышал на «Лидии», и декоре откуда-то с другого конца расчистки донесся ответный гортанный возглас.
Мы пошли в ту сторону и встретились со старым индейцем. Это был двоюродный брат Канче. Он с улыбкой поздоровался с нами и повел по узкой тропинке к хижине. Она представляла собой лишь крышу на четырех столбах. Под крышей висело два гамака и курился дымок небольшого костра, у которого сидела молодая, полная и совсем миниатюрная женщина. Вот тут и жил Канче и все его родственники, когда приходили работать на мильпу. Эта открытая хижина была единственным пристанищем и признаком человеческого жилья на многие мили вокруг.
Вскоре мы уже ели теплые тортильи, а полная женщина принялась резать на мелкие куски фазана, подстреленного нами по дороге.
После еды Канче позвал меня посмотреть «санто де мильпа», то есть «святого полей». Спустившись по узенькой тропке, мы подошли к провалу вроде грота среди выходов твердых горных пород. На дне провала я увидел лужицу воды. Это было не что иное, как сенот, откуда брали воду люди, работавшие на мильпе. Канче вошел в грот и с гордостью показал мне четырехугольный каменный алтарь у края сенота. К своему удивлению, на алтаре я увидел искусно вырезанную, из камня голову на длинной шее.
Идол прекрасно сохранился. От волнения я почти не мог слушать Канче, который объяснял мне, что идол этот священный, он охраняет мильпу, чтобы на ней хорошо росла кукуруза и чтобы никто не болел, пока работает в джунглях, Я лихорадочно соображал, как бы получить эту скульптуру, ведь она наверняка представляла значительный интерес для археологов Мексики. Если идол тут останется, его непременно разобьют или украдут.
Я прибег к довольно бесчестной уловке. С сомнением посмотрев на скульптуру, я сказал, что она не может быть священной, и попросил разрешения рассмотреть ее поближе. Канче не возражал. И вот я взял в руки замечательного идола. Это была голова без волос с огромными круглыми глазами. Надо лбом возвышалась диадема, а у основания длинной цилиндрической шеи виднелось большое отверстие.
Голова была вырезана из твердого тяжелого камня, похожего на мрамор. Меня прежде всего и поразило, что это не юкатанский известняк. Кроме того, в чертах ее не было никакого сходства с теми изображениями майя, которые я видел прежде в Паленке и на Юкатанском полуострове. Трудно сказать, откуда появился этот странный идол. Был ли это след иной цивилизации, более ранней, чем культура майя? Я видел только одно: идол не был подделкой.
Канче сказал мне, что голову эту нашел его тесть в земле у сенота рядом с тем местом, где он теперь стоит. Никакие слова не могли поколебать веры Канче в священные и чудодейственные свойства скульптуры. Как я ни старался его уговорить, было совершенно ясно, что Канче ни за что на свете не расстанется со священным идолом. Весь вечер проспорили мы с ним при мерцающем свете маленького костра. Было, наверно, не меньше десяти часов, когда я наконец забрался в свой гамак.
Из гамака я мог свободно обозревать необъятные таинственные джунгли, подступающие к хижине со всех сторон. На бледном небе вырисовывались темные контуры огромных деревьев, залитых лунным светом. Я думал об этой древней священной земле богов майя и о том уединенном месте, где я спал, таком пустынном, таком далеком от внешнего мира — мира, в котором я всегда жил, но который казался мне теперь чем-то нереальным, бледным воспоминанием, сном. Он был где-то там, за пределами мира джунглей, и странно, что я не тосковал о нем. Глядя на другие гамаки под крышей, я опять воображал себя индейцем майя. Наконец я заснул под благословенной охраной маленького загадочного идола с круглыми глазами, который и по сей день оберегает поля кукурузы и помогает индейцам в их битве за пищу против упорно наступающих джунглей, — странного каменного лица из глубокого сенота в безвестном районе Кинтана-Роо.
Когда я утром проснулся, солнце уже взошло. Из джунглей медленно подымался легкий туман. Отрываясь от верхушек гигантских деревьев, он исчезал в голубом лучезарном небе.
Мне на всю жизнь запомнится это великолепное утро. Тихо струящийся туман и маленькая открытая хижина, где я провел ночь, — приют в глубине сурового леса, маленький плацдарм человека среди необозримого океана всесокрушающей растительности.
Наскоро позавтракав, мы отправились в путь. Канче шел впереди с моими вещами на спине. Голову его охватывал широкий ремень, на боку висел мачете, а в руке он легонько сжимал ружье. Мы пробирались через густые заросли, оставив позади себя древнего идола стеречь мильпу. Под его строгим надзором должна расти кукуруза, чтобы дать пищу детям Канче, самому последнему среди бесчисленных поколений майя, этого загадочного народа, который вдали от нашей цивилизации, вне пределов христианского мира создал в джунглях собственную удивительную вселенную, питаясь кукурузой и поклоняясь своим богам.
