Глава двадцатая
Первое, что Бруни поняла, проснувшись — что они не на вилле: незнакомая тумбочка перед носом… и потолки невысокие…
Огляделась — в окно пробивался свет, а на соседней подушке виднелся знакомый белобрысый затылок. Выходит, ей все-таки удалось затащить его в постель?! Обидно: она ничегошеньки не помнила! И вообще, из того, что происходило вчера вечером, четко помнилось лишь, как они ехали в Ниццу, и она просила его ехать быстрее. А что было дальше?
Ладно, потом выяснить можно! А что плохо помнятся подробности соблазнения белобрысого — так это дело поправимое: что может быть лучше, чем начать день с хорошего секса!
Она потерлась носом об его затылок и погладила ногой по бедру.
— Му-рр…
Виду Филиппа, когда он повернулся, был сонный и не слишком любезный.
— А, очухалась уже…
— Му-рр! — подтвердила Бруни и поцеловала его в плечо.
К ее удивлению, он откатился от нее, а потом и вовсе полез из-под одеяла.
— Ты чего?! — возмущенно спросила она, прежде чем вспомнила, что по утрам его всегда тянет на хамство.
Вместо ответа белобрысый молча прошлепал в ванну.
Бруни села и огляделась, пытаясь обнаружить свою одежду. На тумбочке лежал кулон, внизу, у кровати, стояли босоножки… а платье где?!
Этим вопросом она и встретила вернувшегося Филиппа.
Тут же вспомнила и добавила:
— И вообще — где мы?!
— Мы в мотеле. Километров пятнадцать до Вильфранш. — Он сел на кровать, собираясь надеть носки, но вздрогнул и застыл, когда Бруни подползла к нему и обняла сзади, прижавшись щекой к его уху. — Ты вчера была в таком состоянии, что я решил тебя на виллу не везти.
О каком состоянии шла речь, было ясно: вчера она, похоже, здорово перебрала. Под ложечкой сосало, во рту было противно и кисло, и хотелось побыстрее позавтракать, чтобы отбить этот вкус.
Но даже завтрак мог подождать, потому что Филипп сидел рядом с ней на постели. Не оборачивался, не пытался обнять ее — но и не уходил. И было приятно гладить его мускулистые плечи и прижиматься к нему, такому большому и теплому — признаться, она здорово соскучилась по этому ощущению.
Встал он так внезапно, что Бруни чуть не упала. Потянулся к рубашке, спросил, не оборачиваясь:
— Я за кофе иду. Тебе принести?
Она вздохнула.
— Принеси. И завтрак какой-нибудь.
Когда он ушел, Бруни вылезла из-под одеяла, умылась и причесалась, потом поискала трусики и платье — тщетно. Странно — не нагишом же она сюда приехала, в самом деле?!
Впрочем, может, оно и к лучшему, что одежды нет…
Когда белобрысый вернулся с нагруженным подносом, Бруни встретила его, стоя перед зеркалом в одних босоножках, и томно попросила:
— Филипп, посмотри, что у меня там? Что-то сидеть больно… — помяла и пощупала себя в нужном месте, заставив его невольно взглянуть туда. — И, кстати, где моя одежда? Не могу же я в таком виде на улицу выйти! — Провела ладонями по телу и качнула бедрами: тоже пусть полюбуется, не абы что ему предлагают!
В зеркале она видела, что Филипп замер и смотрит на нее, но стоило ей обернуться, как он мгновенно отвел глаза и начал выставлять на стол содержимое подноса.
— Кушать подано, — усмехнулся, но словно бы не ей, а собственным мыслям, — госпожа баронесса.
Ну что ж… Посмотрим, сколько он продержится! Бруни танцующей походкой подошла к столу, словно ненароком задев белобрысого грудью, и мурлыкнула:
— А что ты мне принес?
— Яичницу, сосиски и пиццу, — взгляд его упорно не опускался ниже ее шеи. — Еще булочки и творожный торт с фруктами. В общем, все, что в буфете было. Ты что из этого будешь?
— Все!
При виде еды в животе у нее забурчало, рот наполнился слюной и показалось, что кто-то мнет ее желудок в кулаке. Теперь, даже если бы Филипп внезапно проявил какие-то сексуальные устремления, ему пришлось бы с ними подождать до конца завтрака.
Она села за стол и, больше не обращая внимания, смотрит он на нее, не смотрит, как именно смотрит — потянула к себе тарелку с яичницей. И была слегка разочарована, когда выяснилось, что вторая яичница предназначена не ей, а самому Филиппу. Он уселся напротив, перевалил на свою тарелку пару сосисок и тоже начал есть.
К тому времени, как Бруни расправилась с тортом и второй чашкой кофе, она была почти сыта. «Почти» могло бы превратиться в «совсем», если бы второй кусок торта тоже достался ей.
— Фили-ипп! — нежным голосом позвала она. — А можно я возьму этот тортик?
— Вот еще! — возмутился он. — Я тоже творожный торт люблю!
— Ты мужчина, тебе вообще сладкое не положено любить! — Она потянулась к куску.
— Брысь, обжора! — белобрысый хлопнул ее по руке. — Ну ладно, вот тебе еще кусочек… — Отломил ей вилочкой треть.
— И вон ту ягодку большую дай! — потребовала Бруни.
— На, жадина! — рассмеялся он, перекладывая на выделенную ей часть торта блестящую от желе клубничину.
— Филипп, ну что я все-таки натворила, чего ты меня сюда притащил?!
Ясно было, что раз он в хорошем настроении и шутит — значит, ничего особо страшного не случилось.
— Для начала ты выпила бутылку граппы, а потом…
— Ну что потом?! — с нетерпением спросила она — вместо того чтобы продолжить фразу, белобрысый подвинул к себе торт.
— А потом тебе не понравилось представление в кабаре, и ты решила показать им свое, — вздохнул он. Провыл противным тонким голосом: — Стррриптииз! Оррригинальный номеррр!
— И показала? — заинтересовалось Бруни.
— Угу. — Филипп сунул в рот кусочек торта, прожевал и, ухмыльнувшись, добавил: — Наполовину.
— Что значит — наполовину?!
— На верхнюю, — пояснил он все с той же ухмылкой. — Платье расстегнула, и грудь вся наружу. Тут я тебя в охапку схватил, вытащил из кабаре и в машину запихнул. А там тебя, не к столу будь сказано, травить начало… А ты что — вообще ничего не помнишь?
— Мало что помню, — созналась Бруни. — Вот как лицо мне мыл — помню. У тебя ладонь царапалась…
Филипп удивленно взглянул на свою ладонь, не обнаружил там ничего подозрительного и пожал плечами.
— Это на заправке было, я туда заехал тебя в порядок немного привести и спросить, где тут мотель есть поблизости. Дальше я тебя везти не мог — стоило с места тронуться, как тебя снова тошнить начинало. Сейчас мы доедим, я поеду и куплю тебе что-нибудь из одежды. Платье твое я выбросил…
— Ты что — с ума сошел?! Это же Баленсиага! — возмутилась Бруни.
— То, что мне пришлось заодно выбросить и собственный пиджак, как я понимаю, тебя абсолютно не волнует?! — сердито заметил белобрысый.
