— Угу. Дайяна об этом не знает, а они знают.
— Уверен, что не знает? А если знает, только ей там делать нечего? Как белоэмигранту в Советской России.
Долго бы они так могли перебирать неограниченное количество недоказуемых вариантов, если бы Андрей вдруг не насторожился.
— Кажись, началось. — Он спрыгнул на черный, будто из полированного гранита, пол, ощутив в груди знакомую вибрацию, сопровождавшую приближение «медуз».
— Давай для начала… — Они загнали на площадку подъемника два бронехода.
— Надо же, не удосужились до сих пор выяснить, какой у них боезапас, — посетовал Шульгин.
— На наш век хватит, — сплюнул Новиков.
По плавно поднимающемуся тоннелю квадратного сечения боевые машины выползли в тамбур, грамотно расположенный довольно далеко, но на прямой директрисе к парадному подъезду Станции.
Выбрались наружу, слегка сдвинули бронепластовый щит ворот. Только чтобы выглянуть через щель.
— Ну, я те дам… — удивленно выдохнул Сашка. — Подучили тактику, сволочи.
Да, весь их план боя разваливался на глазах.
Сразу три большие «медузы» начали высадку десанта, приземлившись на большом расстоянии друг от друга, причем две находились вне досягаемости выстрела гравипушки, прикрытые ребром корпуса Базы. Видны были только верхушки их куполов. Чтобы достать — придется выскакивать далеко на открытое пространство. Хуже того — операция плотно прикрывалась с воздуха. В поле зрения на разных уровнях болтались целых пять омерзительных аппаратов, того типа, от которых они недавно удачно скрылись. Так это только в поле зрения, а сколько их может плавать сзади и выше?
— Одно нам остается — действовать непредсказуемо, — решил Новиков. — Даже для самих себя. Вот какое сейчас у тебя решение?
— Элементарное, — ответил Сашка. — На текущий момент. Бьем по ближайшей… Смотри, смотри, посыпались!
Из-под купола «медузы» по нескольким аппарелям высаживались пока что «классические монстры», занимая плацдарм. Много, опять не меньше сотни, яростные, имеющие четко поставленную цель, вооруженные знакомыми митральезами. Начали разбираться по отделениям, чтобы двинуться звездно-лучевым маршрутом по направлению к цели.
— Так бей!
Шульгин вспрыгнул на лобовой лист, нырнул в люк.
Бронеход завелся без привычного для танков грохота дизеля, скользнул вперед, и щит сразу отполз еще на три метра в сторону.
— А ты куда? — крикнул Сашка Новикову.
— Сказал — непредсказуемость! Стреляй, сколько можешь, потом назад и задвигай ворота. Не подставляйся! Рация включена!
Андрей добежал до своего бронехода, развернул его на месте и на совсем не предусмотренной для подземного коридора скорости погнал к ангару. Все решало время. Ну и удача, само собой.
Он с первого посещения засек, что флигеры в подземелье стоят разные. И тяжелые, восьмиместные, на одном из которых погиб Лихарев с девушками, и поменьше, на четырех аггров, а еще он заприметил два совсем маленьких, размером с «Жигули»-«семерку».
В один из них Андрей запрыгнул, не закрывая фонаря, убедился, что гравипушка есть и на нем, светящиеся розовые колонки индикаторов подтверждали, что «горючее» под пробку, и «боезаряд» полный.
Строители и владельцы базы едва ли предполагали, что кому-то придет в голову протискиваться, цепляясь бортами за стены, вверх по «пожарной» фактически лестнице, предназначенной для аварийного входа-выхода. Новикову это удалось, то в одну, то в другую сторону креня машину и поднимая ее на дыбы в поворотах. Как в хрущевской пятиэтажке люди с трудом и не соответствующим обстоятельствам матом выносят гроб. Советские архитекторы, наверное, столь обязательной необходимости в виду не имели. Исторический оптимизм не позволял.
А уж по широкому пандусу Андрей полетел легко и красиво.
На седьмом, кажется, уровне, сплошь остекленном, остановился. Посмотрел, что же внизу творится.
Шульгин свою первую «медузу» уничтожил, что и неудивительно. Пятьдесят или сто «же» выдала его пушка на прямом выстреле — неважно. Одни ошметки раскидало по территории. Но не попавшие под гравиудар монстры продолжали осваивать окружающую местность. И не только они. Новикову куда больше не нравились мелкие ракокрабоскорпионы, сворами бегущие впереди отрядов своих соратников, или «псарей» — кто разберет?
На них угла раствора Сашкиной пушки явно не хватало. Да чему удивляться? Ведь и они сами на единственном «Леопарде» ухитрялись уклоняться от прямых выстрелов этих же бронеходов, составлявших теперь их главное оружие.
— Сашка, слышишь? — крикнул Андрей, не вынимая рации из кармана.
— Слышу, не ори.
— Завязывай, а то опоздаешь, я сверху смотрю. Закрывай ворота.
— Понял! Ах ты, мать…
Через мощный динамик, кроме мата, примитивного по причине отсутствия времени на хорошие конструкции, Новиков услышал короткие автоматные очереди.
— Что, Сашка, что?
В ответ грохнуло, звучно и с многократным эхом. Ничем иным, как разрывом гранаты «Ф-1», это быть не могло.
И — тишина в трубке. Глухая, полная.
— Сашка, Сашка… — кричал Новиков, как в старом кинофильме: «Звезда, Звезда, я Земля, отвечайте…» повторяла девушка-радистка.
Не получил ответа и он. Зато в окне была видна еще одна «медуза», идущая на снижение на расстоянии почти что вытянутой руки.
Вот ей он и врезал! Вышиб лобовиком флигера стекла и вдавил нужную кнопку. Не отпускал до тех пор, пока и это биомеханическое создание не шмякнулось на землю без признаков жизни.
Полвитка вверх по пандусу, и в поле зрения новая цель.
Никакой у этих мудаков реакции, совсем никакой! Бьем их, как тетеревов на токовище!
Не считая, сколько в запасе «снарядов», Андрей разнес в клочья очередную машину. И только потом увидел, что столбик указателя упал почти до нуля. Гравитоны, или как их там, кончились.
Сбегать за новыми? Прихватить ведро-другое?
Новиков сбросил с плеча ремень автомата.
Повоюем еще! Шесть магазинов, пистолет, гранаты имеются. Чтобы вниз снова прорваться — хватит. Там снова танки, флигеры… Помирать, так с музыкой. Уж не один скорпион до него жвалами не дотронется!
Он опустился на этаж ниже. Прислушался. В бесконечных коридорах, вьющихся вокруг барабана станции и пересекающих ее поперек под любыми углами, было неожиданно тихо.
Ни цоканья когтей боевых членистоногих по металлизированным и каменным полам, ни топота и тяжкого фырканья бегущих монстров. И самое главное — никаких признаков ментальных волн. Не только боевых, даже и прощупывающих.
Неужто урок извлекли? Хорошо бы, но что-то не верится.
Андрей вернулся к флигеру. Зарядов нет, так машинка еще бегает? Зачем же пешком идти?
Провел ладонью над сенсорными полями, и белая, острым концом обращенная вперед каплевидная машина заскользила вниз по пандусу.
На полдороге он увидел взбирающегося навстречу Сашку!
Восхищаться и устраивать сцену радостной встречи не было настроения. Война есть война. Живые — и ладно.
— Что там у тебя случилось? — Вполне деловой вопрос. Шульгин в ответ показал на рассеченный гранатным осколком карман, где помещалась рация.
— Таким вот образом. Бросал «феньки» прямо под ноги. Им и себе. Еще два по каске задели. Однако выжил, как видишь…
Они сели, прижавшись спинами к стене так, чтобы видеть пандус на всем протяжении, выше и ниже.
— Ракоскорпионам? — спросил Новиков.
— Кому ж еще? От монстров я бы из автомата отбился. А эти… До чего же верткие, суки!
— Всех кончил? — Андрей впервые за ужасно тяжелый день снял с ремня и протянул другу настоящую армейскую фляжку. Он предпочитал эту простую алюминиевую конструкцию в суконном чехле всяким прочим другим, хромированным, обшитым тисненой кожей и так далее. В которых уважающие себя эстеты носят полтораста грамм чего-нибудь ирландско-шотландского.
Был бы верующим — перекрестился бы, потому что сразу всплыло:
Когда в последний путьТы отправляешь друга,Есть в дружбе, не забудь,Посмертная услуга:
Оружье рядом с нимПусть в землю не ложится,Оно еще с другимУспеет подружиться.
Но флягу, что с ним дниИ ночи коротала,Над ухом ты встряхни,Чтоб влага не пропала.
И, коль ударит в дноЗеленый хмель солдатский, —На два глотка виноТы раздели по-братски.
Один глоток отпей,В земле чтоб мертвым спалосьИ дольше чтоб по нейЖивым ходить осталось.
Оставь глоток второйИ, прах предав покою,С ним флягу ты зарой,Была чтоб под рукою.
Чтоб в день победы смог,Как равный вместе с намиОн выпить свой глотокХолодными губами.[59]
Живой же Сашка, опять и по-прежнему живой, так к чему такие ассоциации?
