— Когда вам понадобится совет, обращайтесь ко мне.
На секунду она поджала губы, затем возразила:
— Не думаю, что в данном случае это уместно.
— Что, черт побери, это означает?
— Мистер Сидонс…
— Джеймс, — буркнул он.
— Джеймс, — поправилась она. — Не знаю, что привело вас в такое скверное расположение духа, но мне не нравятся выражения, которые вы себе позволяете. А также ваш тон.
Он испустил протяжный вздох, ужаснувшись тому, как содрогнулось при этом его тело. На протяжении последних двадцати четырех часов все его естество пребывало в скрученном состоянии, и все из-за какой-то пигалицы. Да она, прости Господи, не достает ему даже до плеча!
Все началось с того поцелуя. Хотя нет, угрюмо признал он, все началось намного раньше, со смутного предчувствия, изумления и невольных фантазий: каково это — прикоснуться к ее губам?
И разумеется, этого оказалось недостаточно. Совсем недостаточно. Вчера ему довольно успешно удалось изображать равнодушие — не без помощи устроенного Элизабет холодного душа, который несколько усмирил его желание.
Но наступила ночь, и он остался один на один со своим воображением. А на воображение Джеймс никогда не жаловался.
— Да, у меня скверное настроение, — ответил он наконец и, стараясь избегать прямой лжи, добавил:
— Я плохо спал этой ночью.
— О! — Казалось, ее удивила лаконичность его ответа. Она открыла рот, чтобы расспросить подробно, но передумала.
И правильно сделала, сердито подумал он. Прояви Элизабет хотя бы слабый интерес к причинам, лишившим его сна, Джеймс выложил бы все как на духу. Не утаил бы ни единой детали своих мучительных сновидений.
— Очень жаль, что вы страдаете бессонницей, — вымолвила она наконец, — но я считаю, что нам необходимо обсудить ваше намерение помочь мне с поисками мужа. Вы же понимаете, что это крайне необычное предложение.
— По-моему, мы договорились, что не позволим всяким предрассудкам влиять на наши поступки.
Элизабет проигнорировала его слова:
— Мне нужна определенная стабильность, мистер Сидонс.
— Джеймс.
— Джеймс, — повторила она, вздохнув. — Я не могу находиться в постоянном напряжении, опасаясь, как бы вы не набросились на меня в любую секунду.
— Набросился? — Уголок его рта приподнялся в едва заметной улыбке. Пожалуй, ему понравился образ, возникший у него в голове, когда она произнесла это слово.
— К тому же едва ли с нашей стороны разумно, что мы стали настолько…
— Близки? — подсказал он с единственной целью поддразнить ее.
Сработало. Взгляд, которого он удостоился, мог уложить на месте.
— Итак, — произнесла Элизабет повышенным тоном, словно могла таким образом пресечь его реплики, — наша цель состоит в том, чтобы найти мне мужа.
— Не беспокойтесь, — мрачно сказал он. — Мы найдем вам мужа. — Но, произнося эти слова, Джеймс ощутил неприятный привкус во рту. Он мог представить себе уроки, которые дает Элизабет, каждую минуту и во всех подробностях, но при одной только мысли, что она достигает поставленной цели и выйдет замуж, ему становилось тошно.
— Из этого логически вытекает следующий пункт, — сказала она.
Джеймс скрестил руки. Еще один пункт, и он не ручается за себя.
— Насчет этих уроков, чтобы помочь мне найти мужа… Мне не совсем удобно быть у вас в долгу.
— У вас нет никаких оснований для этого.
— Есть, — твердо сказала Элизабет. — И я настаиваю на том, чтобы заплатить вам.
В улыбке, которой он ее одарил, было столько чисто мужского начала, что у нее подогнулись колени.
— Каким же образом, — протянул он, — вы намерены расплатиться со мной?
— С помощью шантажа.
Джеймс ошарашенно заморгал. При виде его изумления Элизабет ощутила прилив гордости.
— Шантажа? — повторил он.
— Леди Дэнбери говорила, что попросила вас разоблачить шантажиста. Я хотела бы вам помочь.
— Нет.
— Но…
— Я сказал — нет!
Элизабет свирепо уставилась на него, а затем, не дождавшись ответа, поинтересовалась:
— Почему же нет?
— Это может быть опасно, вот почему.
— Но вы же этим занимаетесь.
— Я мужчина.
— Вот, значит, как! — воскликнула она, стиснув кулачки. — Какой же вы лицемер! Все, что вы говорили вчера — будто уважаете меня и считаете, что я умнее большинства женщин, — просто ворох лжи, которую вы наплели, рассчитывая усыпить мою бдительность, чтобы вы могли… чтобы вы…
— Уважение здесь совершенно ни при чем, Элизабет. — Джеймс уперся руками в бока, и девушка отступила на шаг при виде странного выражения в его глазах. Словно за какие-то пять секунд он превратился в совершенно другого человека — которому приходилось иметь дело с опасностями и опасными людьми.
— Я ухожу, — сказала она. — А вы можете оставаться здесь и делать что вам угодно.
Он поймал ее за свободный конец пояса.
— Не уверен, что мы закончили разговор.
— А я не уверена, что хочу находиться в вашем обществе.
Он издал долгий раздосадованный вздох.
— Уважение не означает, что я готов подвергнуть вас опасности.
— Как-то не верится, что преследователь леди Дэнбери настолько опасен. Едва ли графиня в курсе государственных тайн или чего-то в этом роде.
— Почему вы так решили?
Она застыла с открытым ртом.
— Она в курсе?
— Разумеется, нет, — буркнул Джеймс. — Но вы-то этого не можете знать, не так ли?
— Еще как могу! Я пять лет работаю у нее. Неужели вы действительно думаете, что я бы не заметила подозрительного поведения леди Дэнбери, если бы таковое имело место? Боже правый, да вы только вспомните, как я отреагировала, когда она начала спать днем.
Джеймс вперил в нее грозный взгляд темных глаз, пресекая возможные возражения.
— Вы не будете заниматься расследованием шантажа. Это исключено.
В ответ она скрестила на груди руки, не проронив ни слова.
— Элизабет!..
Более осторожная женщина, возможно, уловила бы прозвучавшее в его голосе предостережение, но Элизабет была не в том настроении, чтобы вести себя осмотрительно.
— Вы не можете запретить мне помогать леди Дэнбери. Она мне как мать и… — Она чуть не подавилась словами, когда он вдруг прижал ее спиной к столу, вцепившись в ее плечи с поразительной силой.
— Я свяжу вас и воткну вам кляп в рот. А если понадобится, привяжу вас к дереву, чтобы не совали свой нос, куда не надо!
Элизабет проглотила слюну. Она никогда не видела, чтобы человек приходил в такой гнев. Глаза сверкали, руки тряслись, шея так напряглась, что, казалось, достаточно пустячного щелчка, чтобы его голова соскочила с плеч.
