– У него не было выбора, Лаурин. Мы попали бы в руки Инквизитора Гота и погибли, но мне удалось перенести вас в безопасное место.
Гидеон решил вмешаться. Лаурин вполне могла ударить старушку или… Он уже представил, как его сестра с воплем выбегает в ночную темень. Девочку трясло от ярости, готовой вот-вот выплеснуться наружу.
– Лаурин…
– Что? – она резко обернулась. Это был вызов: – что, братишка, сумеешь меня утихомирить?
– Давай попросим Соррель доказать, что это правда, – тихо проговорил он, стараясь не глядеть на старушку. Он видел только прекрасные глаза Лаурин, слышал, как она тяжело переводит дух. – Пусть что-нибудь покажет – что-нибудь такое, чтобы мы поверили, что эта история про нас. Согласен: она больше напоминает глупую сказку. Но мне почему-то кажется, что Соррель – никакая не сумасшедшая. По правде говоря, мне в монастыре всегда было немного неуютно. Как будто я носил чужую одежду. Да, я был там счастлив. Но что-то мне говорит, что Соррели надо доверять. Я упираюсь, но ничего не могу поделать: мне очень хочется в это поверить.
Лаурин была готова сорваться. Она посмотрела на Соррель, снова ни Гидеона – так, словно желала испепелить их взглядом.
– Ты хоть слышишь, что говоришь? Только этим вечером ты строил глазки девице, которая подает эль в трактире. А теперь готов… отправиться в иной мир? Ты такой же сумасшедший, как и она, Гидеон.
Она помрачнела, но Гидеон был этому рад. Конечно, Лаурин очень не по нраву его слова, но она готова слушать. Надо только подождать. Соррель, кажется, задремала, хотя мальчик догадывался, что это не так.
Наконец Лаурин подняла глаза и посмотрела на него.
– Согласна. Пусть докажет.
Гидеон улыбнулся, но его сестра быстро отвела глаза.
– Соррель… Лаурин согласилась. Докажи нам, что мы – брат и сестра. Покажи, что связывает нас с твоей историей о Торкине и Элиссе.
Старушка открыла глаза и с нежностью посмотрела на Гидеона и Лаурин.
– Гидеон, скажи мне, что ты взял с собой, не считая одежды.
Вопрос был такой странный, что мальчик растерялся. Он заморгал, не понимая, о чем идет речь, и передернул плечами.
– Ну… угольный карандаш, новую пачку бумаги… больше ничего. Я не брал ничего лишнего, Соррель, – ответил он, почему-то чувствуя себя виноватым.
– Подумай получше. А пока ты думаешь, я задам тот же вопрос Лаурин.
Девочка фыркнула.
– Явзяла только сменное платье и книгу стихов, которые не собираюсь читать. Вы проиграли, Соррель.
Гидеон напряженно думал, и тут его рука сама коснулась волос. Шишка… он ударился, когда полез под кровать за бумагой…
И он вспомнил про камень.
– Не знаю, насколько это важно, Соррель, но я взял с собой вот это, – мальчик сунул руку в карман и достал свое сокровище. Шарик снова был теплым, а разноцветные переливы, казалось, стали ярче и словно наполняли камень.
– О-о! – воскликнула Лаурин… и тут же пожалела об этом, потому что Соррель и Гидеон повернулись к ней.
– А ты, Лаурин? – с улыбкой спросила старушка и кивнула.
Наверно, этого не стоило делать, но Лаурин сунула руку в карман и вытащила свой шарик. Ни разу за время жизни в монастыре она не помнила, чтобы он был таким теплым, а цвета так сияли.
Гидеон таращился на шарик Лаурин, а она – на его. Мальчик не мог поверить своим глазам. Камень был единственной вещью, которая была при нем с детства, а может быть, и с тех пор как он родился. Кажется, он никогда не расставался с камушком, словно тот и впрямь приносил удачу. Вещь, которая ни на что не похожа, и другой такой нет и не должно быть во всем мире! Однако у девочки оказался точно такой же камень.
Лаурин тоже была не на шутку озадачена.
– Мне говорили, что он был вшит в мою одежду, когда меня привезли в монастырь.
Она нарочно не сказала, куда именно был вшит камень. Так она поймает старую ведьму в ловушку.
Соррель улыбнулась, как человек, вспомнивший что-то приятное.
– Да моя девочка. Явшила его в одну из твоих рукавичек. Ты говорила, что если сможешь держаться за него, если он будет у тебя, ты сможешь всю дорогу не плакать.
Еще несколько минут Лаурин думала, что не могла бы сильнее ненавидеть старуху. Оказывается, это было возможно. Внезапно она внезапно вспомнила, как стояла на оледеневшей дороге, как пронизывающий ветер задувал ей под плащ, как она цеплялась за бабушку и умоляла не бросать ее. Десять лет она не вспоминала об этом, загнав мучительное воспоминание в самый дальний угол памяти и не позволяя ему возвращаться. Только что она поклялась бы чем угодно, что никогда в жизни не видела Соррель, но теперь все вспомнила, и это было ужасно.
Гидеон переживал нечто подобное. Пока Соррель рассказывала Лаурин про ее камень, он внезапно вспомнил малышку, с которой когда-то играл. Девочку. Живую, толстощекую, смешную девочку, которая каждый день обнимала его и твердила, как любит его. Как можно было такое забыть? Почему он забыл? Это была его сестренка. Он стоял у обочины дороги, а его сестренка плакала. Они прощались. Ему тоже предстояло уехать, его тоже отправляли в монастырь, но его наставник должен был приехать чуть позже. Да, теперь он все вспомнил – так, словно это было вчера. У мальчика вдруг перехватило дыхание.
– Лаурин… я… я тебя помню.
– Нет! – закричала она. – Не может быть! Ты мне не брат!
– Вы брат и сестра, – Соррель явно не шутила, исчезла даже ее добродушная улыбка. – Вы родились один за другим. Ты появился первым, Гидеон, и Торкин Гинт, твой отец, держал тебя на руках и плакал. Тогда он дал тебе имя. А потом родилась ты, Лаурин. И это было как чудо, дарованное богами. Он сказал, что никогда в жизни не видел ничего прекраснее, чем ты.
Лаурин с трудом сглотнула. Многих ее ровесниц уже называли «хорошенькими» а ей никто не говорил даже такого. И вот Соррель утверждает, что отец, о котором Лаурин столько мечтала, считает ее самым прекрасным, что есть на свете…
Старушка словно услышала ее мысли.
– Знаешь, Лаурин, твоя мать – она как куколка. Хрупкая, восхитительная фарфоровая куколка, а ты, когда родилась, была очень на нее похожа.
Это было слишком. Лаурин всхлипнула. Гидеон потянулся к сестренке, обнял ее и крепко прижал к себе. Он тоже плакал. Нет, подумала Лаурин. Такого никогда не бывало и никогда не будет. У нее есть семья. Ее называют красивой. Ее обнимает и утешает родной брат.
Соррель решила, что позволит им выплакаться. Еще бы: такое потрясение! Она до смерти боялась за этих детей, но знала: им хватит сил, чтобы пережить все испытания, которые их ждут. Она чувствовала их силу. И непременно расскажет им все, что еще не рассказала… как только они будут в состоянии слушать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
