— Смотри, майор, что-то новенькое… Любопытно, — протянул он комбату газету — двухполоску с заголовком «За Отечество!»
— А, старые друзья! Узнаешь, Замостин? — неожиданно заулыбался Фещук. — Вот где, оказывается, встретились! Это же шестьдесят третья армия, наша резервная, вологодская, брусничная и грибная…
— Как, да ведь шестьдесят третья уехала на Северо-Западный, — удивился Алексей.
— А что ей сейчас там делать? Болота мерять и леших считать? Сюда, сюда ее, голубушку. Здесь, наверное, лето будет пожарче. Ну-ка почитаем, на что нас нацеливают? Так, так… «Умей маскироваться…», «В ночном поиске…», «Лопата — друг солдата…», «Боевая подготовка бойца…», «Ветераны делятся опытом…». Все правильно, как и полагается. Попал бы этот номерок в лапы какого-нибудь гитлеровского генерала, ни черта бы он не понял…
— А ты понял? — недоверчиво спросил Алексей.
— Я? Еще бы! Перелопачивай, Фещук, землицу, начинай весенне-полевые работы, переползай, маскируйся… А ты, Осташко, оборудуй вместе с Замостиным свою наглядную агитацию и пропаганду…
— Я думал, что ты и в самом деле что-нибудь между строк прочел, — даже несколько разочарованно протянул Алексей.
— А разве не прочел? Тебе этого мало? Говорю же, что можешь хоть заново строить здесь свой Дворец культуры.
— Насчет Дворца не знаю, а если бы баньку успеть соорудить, было бы неплохо.
— Успеешь, гарантирую.
Все эти овраги, балочки, криницы, стежки и долы, луговины и косогоры, которые отныне стали просто расположением батальона, разумеется же, издревле имели и продолжали иметь свои собственные, не схожие ни с какими другими имена. Но теперь они, словно заколдованные, укрылись за семью печатями. Те, чьи босые пятки вытоптали эти дорожки, кто в ночном раскладывал костры на толоке, кто пускал по ручьям хитроумно сооруженные из бересты баркасы и вскопал под грядки приткнувшуюся на склонах неудобь. А армейская домовитость поскупее — первое учебное поле, второе, сборный пункт, стрельбище, линейка, медпункт… Вот только разве луг на выходе из ложбины окрестили позатейливей — Бахваловским… Во славу батальонного повара! Здесь нашлись для его котла щавель, дикий лук, чеснок. Стены двухоконной избушки, где расположился штаб батальона, Трилисский в первые же дни густо обвешал расписаниями, планами-календарями боевой и политической подготовки, графиками дежурств и суточных нарядов.
Но порой совсем иная жизнь, некогда здесь обыденно и мирно утвержденная, вдруг да и напоминала о себе.
Как-то Алексей возвращался с политзанятий из второй роты, которая размещалась поодаль от остальных, в старых, оставшихся еще от сорок первого года блиндажах. Уже свернул было на дорожку, что вела к штабу, когда заметил поднявшегося из-за той стороны холма, где располагались хозяйственные службы, Чаплю. Увидел замполита и старшина и, срезая дорогу, заспешил навстречу. Чем-то явно взволнован, определил издали Осташко, но вроде бы ничего худого, улыбается.
— Товарищ капитан, омшаник нашли, — запыхавшись, выпалил он. На лице прямо-таки восторг. — Ребята из второй роты думали, что погреб заваленный, полезли посмотреть, а там омшаник… самый настоящий…
— Постой, постой… Толком скажи, что за омшаник?
— Ну, который для пчел… Зимовка ихняя. Семь ульев. Пасека, одним словом — мед!..
— А хозвзвод уже и облизывается? — недоверчиво произнес Алексей. — Там, наверное, после таких морозов не то что пчел, а единого трутня нет…
— Да, кажись, не вымерзли, сбереглись… Может, посмотрите, товарищ капитан, и распорядитесь? Все-таки ж добро. Хоть колхозное, хоть любительское…
Перед темным провалом, который вел в присыпанный почти на уровень с землей омшаник, сановито сидел на чурбаке Бахвалов. Сам он пролезть внутрь не порывался, благо, что и причина к этому есть уважительная — белый колпак, белая куртка… Но руководить руководил.
— Ты постукай их, постукай… отзовутся или нет? — покрикивал он, заглядывая в дыру. Оттуда, словно из угольного забоя, высунулась взъерошенная, с запутавшейся в волосах паутиной голова Рынды.
— Товарищ старшина… Виноват, товарищ капитан, — поправился он, увидев замполита. — Жужжат, ей-богу, жужжат.
— Интересно, что ж они тебе нажужжали?
— Просятся на волю, товарищ капитан, а все свое, накопленное, — в фонд обороны, нам, своим освободителям, защитникам Родины!.. — с разгорающимся вожделением воскликнул Рында.
— Ишь, скорый какой! Не думал, что во второй роте такие сладкоежки… Еще и политику подвел! А ты знаешь, что им и самим сейчас подкормка полагается?
Поддержал и Бахвалов.
— Это верно. Поначалу дай рацион, а тогда уже и с них требуй. Помню, дед держал дуплянки, так он весной пчелу обязательно сахарным сиропом подкреплял.
— Сахарным? Только и всего? — не унимался Рында. — Так я свою дневную пайку без всяких разговоров первый жертвую на это дело. И всю роту сагитирую… Это ж злодейство будет, если их здесь, в темнице, оставить…
— Может, и в самом деле выставим для подкормки, товарищ капитан? — выпрашивая согласие, произнес и Чапля. — На них и полпайки хватит. А то даже неудобно. Вернутся бабы, детвора и засомневаются: да русские люди тут стояли или же нет, что позволили пчеле погибнуть?!
— Хорошо, выставляйте, а потом посмотрим, что с ними делать, — распорядился Алексей. — Да поосторожней там копайтесь, а то и вас самих засыплет.
Когда он рассказал о находке Фещуку, тот недовольно засопел:
— А свиноферму заводить здесь не будем? Или крольчатник? У нас инспекторская поверка вот-вот, что называется, на носу… А мы, с благословения замполита, в пасечники?!
Алексей спокойно, и этим спокойствием как бы унимая раздраженность комбата, привел, на его взгляд, самый убедительный довод, какой высказал старшина. Ведь и впрямь вернутся, возможно, даже очень скоро вернутся сюда жители, погорельцы…
— Ладно, коль распорядился, так я твоего распоряжения не отменяю. Но и знать ничего не знаю… — Фещук опять посопел, помолчал, мысленно, наверное, осуждая свою уступчивость, потом командирски неумолимо махнул рукой. — Только подальше их, подальше… Чтоб в расположении я их не видел.
На другой день пять голубовато-бурой окраски ульев — две пчелиные семьи оказались погибшими — выстроились на опушке молоденького малинника, почти в километре от штаба. Можно было бы и позабыть о них. Но изредка то сдвоенным дозором, то разведчиками-одиночками, ведущими свой дерзкий поиск, они все-таки залетали и сюда, в штабной домик. Фещук оставался верным своему слову — «знать ничего не знаю», — старался их не замечать и ниже склонялся над столом. А Новожилов, присутствовавший при том разговоре комбата с замполитом, мгновенно спохватывался. Брал полотенце и тихо им помахивал. Желал услужить комбату и в то же время выдворить залетных гостей вежливо, деликатно, не обидеть их. Может быть, действительно уже предвидел тот день, когда на столе окажется котелок с пахучими сотами?
Слово «поверка» было у всех на устах, с ним заканчивали по самую завязку заполненный занятиями день, с ним поднимались поутру, чтобы снова шагать на учебные поля. Но, прежде чем прибыли поверяющие, в батальон явился еще один гость.
Однажды в обеденный перерыв, когда все штабные офицеры были в сборе — составляли очередной план-календарь, — Новожилов, неторопливо чинивший цыганской иглой оборвавшуюся полевую сумку комбата, вдруг весело обернулся:
— Товарищ майор, посмотрите, кто идет… Макар Минометкин!..
— А, пожаловал и к нам, бродяга?! — приподнял голову и, кинув взгляд в окно, довольно-таки равнодушно произнес Фещук. — Бери его сразу на себя, Осташко, мне сейчас возиться с ним нет времени.
Алексей увидел на тропинке устало тащившегося высокого, как жердь, и худого офицера. Через руку перекинута и волочится полой по земле шинель, совершенно излишняя при таком солнцепеке. Полевая сумка и пистолетная кобура неприкаянно болтаются у обвисшего пояса. И хотя эту фамилию, точнее, кличку Алексей услышал всего второй раз — первый раз в Кащубе, — а уж встречаться с ее владельцем и подавно не мог, все-таки почудились в лице подходившего гостя какие-то туманно знакомые черты.
Но вот отворилась дверь, Алексей всмотрелся и ошеломленно вскочил. На пороге стоял и щурился близорукими глазами секретарь редакции нагоровской городской газеты Степан Сорокин, и он же, оказывается, ныне титулованный армейской молвой Макар Минометкин.
— Необъятная наша Страна Советов, а все-таки для земляков и она тесна! — громогласно воскликнул он и шагнул навстречу Осташко, обнял его.
— Мне о тебе Каретников сказал, — немного погодя пояснил Сорокин. — Есть, мол, у нас новенький замполит, донбассовец… Соображаю — фамилия и имя сходятся… Ну, а когда узнал, что сей Алексей — видишь, как рифмы сыплются? — имел какое-то отношение к Дворцу культуры, сразу определил — не кто иной, как ты… И сюда!
