Роза ничем подобным не интересовалась. У нее уже были два приятеля: Джоби и Эдвард. Друзья, которые относились к ней как к равной. Она доказала свою ценность во многих приключениях, и мальчики давно перестали обсуждать, брать ли ее на самые рискованные операции. Иногда они даже прислушивались к ее мнению, понимая, что есть области, в которых она мудрее их. Ни тот, ни другой еще не были достаточно взрослыми, чтобы принимать указания девочки.
Отец Розы перестал кричать и теперь заплакал. Хороший знак. Обычно после слез он отключался. Девочка посмотрела на большие часы в дальнем конце холла. Время еще есть. Нужно ждать.
Из гостиной доносилось бормотание. Единственным другим звуком в доме было тиканье дедушкиных часов. Миссис Пертви, вероятно, скрывалась в своей комнате, делая вид, что ничего не слышит. Мисс Турнье, очевидно, что-нибудь бормотала во сне.
— Флора, — простонал отец. Роза знала, что так звали ее мать, женщину, которая умерла при ее рождении. Еще она знала, что отец обвинял ее в смерти своей жены. Это всегда казалось девочке странным, поскольку ее тогда даже почти не существовало. Как она могла что-то сделать? Роза жалела, что ее мать умерла, не меньше отца. Все другие дети имели и отца и мать. Мать одной девочки ее возраста, Клары Филлинг, умерла, когда дочери было шесть лет, но девочка знала ее ласку по крайней мере несколько лет. Она знала, что это такое, у нее остались добрые воспоминания.
У Розы не было вообще никаких воспоминаний. В ее жизни существовали только отец, миссис Пертви и чокнутая мисс Турнье. Иногда, видя девочек, играющих или идущих со своими матерями. Розе хотелось расплакаться. Но это прекратилось давно. Она и не помнила, когда плакала в последний раз.
Конечно, у нее был отец, но девочка несколько раз думала, что лучше бы и он умер тоже. Она не желала этого, хотя причин было больше чем достаточно. Но Роза была не таким человеком. Она была в состоянии прочувствовать горе отца. Очевидно, он очень сильно любил ее мать. Но девочка никак не могла понять, зачем срывать злобу на своем единственном ребенке.
Пробили английские часы. Еще половина первого или уже час ночи? Если час, то мальчики уже ушли, и можно спокойно возвращаться в постель.
Роза больше не могла медлить. Выходи тем или иным способом, сказала она себе, но иди. До двери было недалеко, несколько футов мимо входа в гостиную. Наверняка ее отец настолько пьян, что не заметит, как она пройдет мимо на цыпочках, не услышит легкого скрипа двери, когда она отодвинет засов и откроет ее настолько, чтобы выскользнуть из дома. Даже если он и услышит, она понесется по темной улице словно пуля.
Роза сделал несколько осторожных шагов, уже прикоснулась к засову, ощутила на лице холодный ночной воздух.
— Девчонка? Стой!
Ее сердце подпрыгнуло горло. Она сделал еще шаг.
— Проклятие, стой на месте, маленькая сучка! Неспособная вздохнуть или глотнуть, она обернулась. Отец стоял недалеко, все еще в гостиной, а в левой руке держал почти пустую бутылку. Он качался, но держался прямо.
— Думала убежать от меня, да? — отец поднял бутылку и отхлебнул виски. Попасть горлышком в рот ему удалось далеко не с первого раза. Жидкость потекла по подбородку и присоединилась к многочисленным пятнам на рубашке.
Роза неподвижно наблюдала, прикидывая расстояние до двери. Плохо! В ярости отец мог двигаться очень быстро, несмотря на спиртное.
— Флора, — пробормотал он, повернулся к дочери спиной, и выражение его лица стало таким безобразным, что посторонний сразу убежал бы прочь. Кроме того, Розе некуда было бежать, кроме своей комнаты, но она знала, что это ее не спасет. Однажды девочка заперлась, чем вызвала еще большую ярость отца. Сломав дверь, он стал избивать дочь до тех пор, пока бедная старая мисс Турнье не закричала.
После тех побоев Роза не могла ходить два дня. Наконец испуганная мисс Пертви осмелилась позвать доктора. Как все остальные, доктор боялся Тобиаса Халла, но, может быть, чуть меньше. Он тихо и настойчиво поговорил с отцом девочки. Тот выслушал. Его не интересовало, умрет дочь или останется жива. Халла беспокоили обстоятельства смерти, способные повлиять на его положение в обществе. В Новой Зеландии, может, и нашлось бы несколько человек, согласных иметь дело с детоубийцей, но большинство, безусловно, отвернулись бы от него.
После этого случая отец стал более острожным, более осмотрительным. Теперь он прекращал бить ее, не допуская тяжелых последствий. Но в пьяном виде ему было трудно контролировать себя.
Отец сделал к ней шаг, заколебался, и нахмурился, словно был неуверен в своих намерениях. Подчас Роза не могла сказать, смотрит ли он на нее, мимо нее или сквозь нее. Иногда ей казалось, что отец смотрит не на нее, а на ее умершую мать, на которую, как ей говорили, она была очень похожа. Сейчас девочка обрадовалась заминке.
Отец снова повторил свои слова, которые говорил много раз раньше.
— Почему ты не мальчик? Господи, если ты отнял у меня Флору, почему не дал мне хотя бы сына? — словно выплюнул он.
Как всегда. Бог не ответил. Он никогда не отвечал, несмотря на утверждения священника в церкви, что иногда можно услышать его ответ. Возможно, отец молился слишком грубо или был чересчур пьян, чтобы Бог мог его понять.
Однажды Роза попыталась поговорить с отцом об этом, но он побил ее сильнее обычного. Девочка запомнила этот урок и больше никогда не затрагивала эту тему. Когда отец находился в таком состоянии, лучше было говорить как можно меньше. Тем более вопросов он ей не задавал.
Она давно решила, что если отец и был знаком Богу, то только мимолетно.
— Я не собираюсь больше терпеть это, — проорал он и что-то забубнил, видимо, отгоняя своих демонов. — Мне надоело! Надоело платить за твою комнату и обучение, маленькая бесполезная шлюха. Думаешь, я не знаю о тебе и о твоих приятелях? — отец многозначительно усмехнулся, а его глаза, казалось, сошлись на переносице. — Ты разрешаешь им побаловаться с тобой? Они дают тебе за это деньги?
Он выпрямился и обвел глазами гостиную. Два массивных палаша висели скрещенными над камином, привезенные в колонию человеком, которому они больше были не нужны. Халл проковылял к камину, сделал еще один глоток из бутылки и достал один из палашей. В этот момент Роза поняла, что нужно бежать, независимо от степени риска, но была слишком напугана, парализована видом огромного оружия в руках пьяного отца. Бросаться к двери или к лестнице было поздно.
— Пора положить этому конец, — прорычал Халл, пытаясь сохранить баланс с бутылкой и палашом. — Закончить игру раз и навсегда.
Он шагнул к дочери, оказался совсем рядом с ней, сделал еще два шага и сразу потерял равновесие.
Девочка неотрывно смотрела на оружие. Лезвие было выше ее.
— Я скажу миссис Пертви, — она обнаружила, что произнесла это очень мягким голосом, и не поняла, услышал ли ее отец. Но он услышал. Его голова повернулась, и изо рта вырвался яростный рык.
— Я скажу мистеру Риггинсу!
— Этому бестолковому дураку? Это не принесет тебе ничего хорошего, сучка.
Джон Риггинс был местным судьей, с детьми которого Роза иногда играла. Они были не такими застенчивыми, как большинство соседей. Их отец однажды улыбнулся ей. Девочка помнила каждую нежную улыбку в свой адрес. Не очень сложная задача, поскольку это происходило совсем нечасто.
— Он не спасет тебя. Никто не собирается спасать тебя. Выражение лица Халла опять изменилось, стало животным, а не человеческим.
Он попытался сделать еще один глоток из бутылки, но лишь обнаружил, что она пуста. С ревом он запустил ее в дочь. Бутылка пролетела в футе от Розы и разбилась вдребезги сзади о пол. Если не мисс Турнье, то, может, хотя бы миссис Пертви проснется от такого грохота? Затем девочка поняла, что гувернантка, вероятно, давно не спит, прислушивается, притаившись в кровати, словно мышь, и предпочитает ничего не слышать.
— Бесполезная маленькая гадина!
Отец сделал еще один шаг к дочери: человек, пытающийся пересечь пропасть по качающемуся висячему мосту. Второй шаг.
Халл слабо взмахнул палашом, но его глаза закатились, и он упал вперед. Существовал шанс, спокойно подумала Роза, когда отец рухнул, что он мог напороться на лезвие. Оружие было достаточно большим, чтобы сразу убить его. Девочка живо представила себе эту сцену. Отец медленно падает, тяжелый клинок протыкает его грудь, проходит сквозь мясо и кожу, выходит наружу из спины, из его прекрасного, пропитанного виски английского пиджака.
Палаш выпал из руки Халла и откатился на несколько футов в сторону. Оружие и человек лежали на ковре, одинаково неподвижные.
Роза опять начала дышать, затем подошла посмотреть на отца. Его грудь медленно вздымалась и опадала. Он захрапел, но не перевернулся.
Взгляд девочки скользил, пока не наткнулся на рукоять огромного палаша. Наклонившись, она обнаружила, что может обхватить руками эту рукоять. Чтобы приподнять один конец оружия от пола и сделать несколько шагов ей пришлось приложить все свои силы. Поднять палаш выше было очень трудно, но Роза решила, что это ей удастся. По весу оружие превосходило вес девочки. Все, что было нужно, это установить палаш на спине лежащего без сознания человека, надавить на него, и все будет кончено в одно мгновение. Все страдания, боль и страх. Она наконец-то окажется в безопасности. Никто даже не подумает возложить вину на маленького ребенка. Люди посчитают это несчастным случаем или преступлением неизвестного бандита, которого застали, когда он забрался в дом. Полиция даже внимания не обратит на тихую крошечную девочку с осунувшимся личиком.
