Эйе видел всю эту суету и радовался, что ее не видит сам Эхнатон. В городе любви и правды люди оказались точно такими же, как и в других городах Кемет. Похоже, они одинаковы на всей земле, и ни к чему пытаться их исправить. Пер-аа всегда твердил, что все созданное Атоном прекрасно и его нельзя исправлять, пусть будет таким, какое есть. Но сам же попытался переделать лучшее (или худшее?) создание Атона – людей и, похоже, потерпел сокрушительное поражение.
Нефертити над такими вопросами не раздумывала, ей вполне хватало проблем с мужем, детьми и теперь уже зятем. Меритатон сходила с ума от ревности, временами она была готова своими руками задушить мать, потому что видела, как Семнехкаре смотрит на нее. Царица с зятем уже не встречались наедине совсем, Нефертити старательно избегала таких встреч, прекрасно понимая, к чему это может привести.
За то небольшое время, пока фараон был в состоянии показываться на людях, он прекрасно принял соправителя, общался с ним, как с родным сыном, забывая, что Семнехкаре брат, иногда даже ласкал, так же, как когда-то ласкал Нефертити. Это вызывало недоумение у придворных, но осуждать вслух никто не решился. А мысль была пикантной: неужели пер-аа и Семнехкаре… Да, бедняжка Нефертити! Одно дело знать, что тебя обскакала наложница из гарема, и совсем другое – собственный зять…
Нельзя сказать, чтобы это добавляло спокойствия царице, а уж о Меритатон и говорить нечего. Ревновать мужа не только к матери, но и к отцу?! Не каждая такое вынесет. Нефертити попыталась поговорить с дочерью, успокоить, заверив, что все это глупые домыслы, Семнехкаре любит только ее и ей же верен. Но измученная подозрениями Меритатон ничего и слышать не желала. Мало того, у царевны явно усиливалась болезнь, она становилась мрачной, нервной и временами впадала в беспамятство. Нефертити искренне жалела Семнехкаре, с такой женой ему будет очень тяжело.
Во всем был один плюс: царевич оказался очень покладистым, пока пер-аа болел, формально правил именно он, а в действительности Эйе и Нефертити. Зато стали заметны улучшения во многих делах. Хоремхеб, получивший возможность выступить в Сирию, быстро привел в чувство хеттов. Если у них и были планы по захвату территорий Кемет, то аппетиты пришлось заметно умерить, сильная армия под руководством Хоремхеба поубавила воинственный пыл соседей.
Похоже, Семнехкаре не слишком заботили дела, но он хотя бы не отмахивался, позволяя убедить себя в чем угодно. И так же быстро соглашался с Эйе, требовавшим изменить кое-что в политике пер-аа. В Фивах почувствовали послабление… Жизнь явно возвращалась к прежним порядкам, и это не могло не радовать многих. Все же Ахетатон – это одно, а остальной Кемет – несколько другое.
Не радовались только две женщины, связанные с царевичем, и прежде всего Меритатон.
Однажды вечером, не вынеся придирок и мелочной ревности, Семнехкаре накричал на жену, требовавшую все новых доказательств верности:
– Ну как я тебе могу еще доказать?! Я весь день у тебя на виду, ты не отходишь ни на шаг, разве что не моешься вместе со мной! Где я могу тебе изменить и с кем?! С рабом, который поливает воду или массирует меня?
Молодая царица промолчала, на свою беду Семнехкаре не заметил ее полного ненависти взгляда. Да если бы и заметил, что он мог сделать? Меритатон, конечно, жалко, но жизнь становилась невыносимой, Семнехкаре все чаще задумывался о том, не сбежать ли ему к Хоремхебу. В походной жизни и то легче, чем на мягком ложе рядом с ревнивой женой. Не выдержав, он так и сказал.
Меритатон на миг замерла, потом вдруг бросилась вон из комнаты. Семнехкаре только пожал плечами, ему надоело успокаивать свою больную супругу, пусть побесится. Никуда не денется, успокоится и вернется.
С этой мыслью Семнехкаре лег спать. Проснуться ему было не суждено…
То-Мери разбудила хозяйку до рассвета, но не потому что пора одеваться к службе в храме. Из Северного дворца, где жили Меритатон и Семнехкаре, принесли страшную весть. Услышав, что царевна странно хохочет, Нефертити бросилась к дочери.
Меритатон уже не смеялась, она встретила мать в их со Семнехкаре спальне спокойно, но, несмотря на очень ранний час, явно давно не спала.
Царица огляделась. В спальне не было следов какого-либо происшествия, Семнехкаре лежал на ложе за легкой занавесью… Именно то, что он не встал и не поприветствовал, заставило сердце Нефертити упасть.
– Что случилось?!
Меритатон вдруг широко улыбнулась, показывая рукой на мужа.
– Вот. Теперь он ничей! Ни твой, ни мой, ни пер-аа – ничей!
– Что?! Что ты наделала?!
О, боги, неужели она отравила мужа?! Нефертити схватила хохочущую дочь за плечи, затрясла:
– Ты отравила его?! Отравила?!
– Нет! Нет! Это змея… Она его укусила.
– Откуда в ваших покоях змея?!
Меритатон довольно кивнула на небольшой мешок, валявшийся у ложа:
– Принесла.
– Где змея?
– Убили. – Это уже голос Эйе. Похоже, он оказался в покоях царевича и царевны раньше самой Нефертити.
Эйе шагнул в комнату, чуть коснулся руки Нефертити:
– Ей нужно дать успокоительное. Ты ничем не сможешь помочь.
Меритатон действительно дали что-то вдохнуть, она обмякла на руках у служанок и перестала дико хохотать. Царевну унесли в другую комнату, а Нефертити наконец смогла подойти к лежавшему без движения Семнехкаре. Царевич, казалось, просто спит. На его лице не было муки или страха, даже умерший, он был прекрасен.
Нефертити долго смотрела на свою такую короткую любовь. Семнехкаре никогда не заменить Эхнатона, и все равно они могли бы быть счастливы, но богам не угодно это счастье. Полюбил ли Семнехкаре свою супругу? Вряд ли, мало привлекательного можно найти в жизни с женщиной, которая изводит тебя с утра до вечера.
Хотелось крикнуть: «За что?! Его-то за что?!» Действительно, в чем был виновен мягкий, нежный юноша, полюбивший, на свое несчастье, царицу и ставший ее зятем. А чем виновата Меритатон, что ей выпало такое замужество?
Рассвело, но царице было не до богослужения, она вернулась к себе вымыться и привести себя в порядок. Меритатон после снадобий спала, а бездыханное прекрасное тело Семнехкаре унесли бальзамировщики, на жаре оно могло быстро начать разлагаться.
Но ни вода, ни заботливые руки То-Мери не принесли облегчения. Теперь Нефертити предстояло еще сообщить страшную весть Эхнатону. Как бы ни был пер-аа болен, он должен знать о смерти зятя и брата.
Тяжело вздохнув, царица отправилась к мужу.
Но начавшийся так страшно день оказался щедрым на потрясения.
Эхнатона не было в его комнате! Неужели пер-аа стало настолько лучше, что он сам вышел погулять? Слуга показал на фигуру фараона у выхода в сад.
Нефертити на мгновение замерла. Как сказать пришедшему в себя мужу о трагедии, случившейся по вине дочери?! Он полюбил Семнехкаре, невозможно снова подвергать пер-аа такому удару, этого он не вынесет. Но и не говорить нельзя, все равно узнает, ведь будет ждать прихода Семнехкаре.
Она глубоко вздохнула и шагнула к Эхнатону, точно бросилась в холодную воду. Нефертити уже подняла руку, чтобы обратиться к мужу, как тот вдруг обернулся и обрадованно махнул ей рукой сам.
– Тийе, смотри, наша Неф вернулась!
Нефертити обомлела. Несомненно, пер-аа уже очень плохо видел, но не настолько же, чтобы принять ее за умершую мать?! Она невольно посмотрела туда, куда указывал Эхнатон, и поразилась: у пруда спиной к ним стояла Анхесенпаатон. Солнечные лучи охватывали точеную фигурку, казалось, девушка купается в этих лучах. Несомненно, Анхесенпаатон была очень похожа на саму Нефертити в молодости.
Эхнатон еще раз показал:
– Смотри, Тийе, какая она красивая! Я всегда говорил, что моя Неф самая красивая на свете!
Сердце Нефертити обливалось кровью. Что она могла ответить полуслепому мужу? Сказать, что это их дочь, или прежде возразить, что она не Тийе? Пока раздумывала, Эхнатон направился к Анхесенпаатон.
Рядом с точеной фигуркой царевны его собственная выглядела еще страшней. Длинная голова, окостенелая спина, короткие ноги под массивным широким тазом, вытянутые руки с пальцами, похожими на паучьи лапки… Словно подгребая этими руками, он приблизился к дочери и стал ей что-то говорить. Та отмахивалась, но фараон был настойчив. Он вцепился в руку Анхесенпаатон и потащил за собой в комнату.
Нефертити метнулась наперерез:
– Эхнатон, это не Неф! Неф – я!
Тот только отмахнулся:
– Ты всегда завидовала Нефертити, Кийе! Не мешай, ко мне вернулась жена!
Замерев от ужаса, Нефертити прижалась спиной к стене, мечтая только об одном… чтобы у фараона начался приступ! Но приступ не начинался, а Анхесенпаатон почему-то перестала сопротивляться. Видно, поняла, что отец безумен.
Эхнатон протащил мнимую Неф мимо настоящей, и они скрылись в его комнате. Сама Нефертити еще какое-то время стояла, в ужасе затаив дыхание, а потом опрометью бросилась к себе. Разве можно этому безумцу сказать о гибели Семнехкаре?!
