жизни, отражённое сразу в мириадах граней. Сияющие дороги и обрывающиеся нити. Анирет видела гармоничное сплетение сразу великого множества соответствий, которые просто не в силах был бы осознать смертный разум. Река этой многоликой жизни, грохочущая, как десятки бурных порогов, была столь же страшна, сколь и невыразимо прекрасна – сметающее всё течение, сквозь которое разве что божественный кормчий сумел бы направить свою ладью.
И была иная жизнь, соединяющая их всех – глубинная, текущая под покровом всего зримого и известного. То была жизнь древнего места, которое её предки назвали Таур-Дуат. Раскалённые пески и жемчужины оазисов, плодородные земли, омытые первозданными водами, сияющие горизонты, раскинувшиеся по всем сторонам света. Яркие всплески жизни самой Империи она видела внутренним взором там, где были возведены храмы, рукотворные и природные, преломляющие Силу земли, умножающие.
Ей казалось, словно она парит, распахнув соколиные крылья, прозревая всю Таур-Дуат до самых дальних пределов. А потом – что она стоит на вершине одного из Святилищ, где сходятся Планы Бытия, и Обе Земли поют для неё свою изначальную песнь. Вся эта мощь, все чужие устремления – всё сходилось к ней тысячами тысяч невидимых нитей.
Нет, этим нельзя было властвовать. Это можно было только хранить, всей собой. И жизни одного даже самого могущественного существа было слишком мало, чтобы заслонить от бед возлюбленную землю. Стоя на самой вершине, видя клубящуюся на горизонте тьму бурь, отражённую в затаённых тенях уже здесь, совсем близко, она не знала, как победить – но знала, что должна…
То были уже не её мысли, и не мысли даже – ощущения, восприятие Владыки и тех, кто приходил прежде, и тех, кто ещё придёт. Ваэссир был их духом, и благословенным сиянием, льющимся на эти земли, и полноводной жизнью, восходящей с каждым урожаем, с каждым новым рождением. И она была лишь одним из аспектов, одним из многочисленных преломлений Его воли, Его существа, но сейчас впервые ощущала себя единой со всем тем, чем Он был.
Эти минуты распахнулись для неё в вечность и бесконечность – не эфемерные, живые, реальные. Она стала всем этим, и всё стало ею. Едва различимой, как далёкая звезда, сияющей точкой стал её собственный разум в общей реке жизни. Но когда она обратила взор к этой далёкой звезде, то вспомнила, кого желала найти. Взор Ваэссира… он ведь охватывал собой всё – слишком много, чтобы различить мельчайшие детали. Из чего складывалась память о родном существе там, где не было привычного смертного образа? Из вкуса присутствия, из особой мелодии духа, которую можно различить среди всех голосов, когда знаешь и любишь её… Со своей недосягаемой вершины, этого непостижимого сплава великого одиночества и единства сразу со всем сущим возлюбленной земли, она заглянула в бушующий поток…
Нет, она не увидела того, кого знала, не нашла его, и всё же нащупала отголосок чего-то невероятно родного, по чему так истосковалась. Да, это был он! Изменившийся, и всё-таки он! Но потянувшись к нему, она не сумела достичь его, и снова потеряла в потоке. Захватившее её ощущение несправедливости и бессилия было так сильно, что выдернуло её из общего единения, втолкнуло в прежнее восприятие.
И она снова стала царевной Анирет Эмхет – живой женщиной, замершей в надёжных объятиях своего отца.
Секенэф погладил её по волосам, обнимая за плечи.
– Пока достаточно, – тихо проговорил он.
– Я… Мне даже слов не хватит, чтобы передать, что я видела… – прошептала царевна чуть слышно, с некоторым удивлением утирая слёзы – таким непривычным казалось ощущение собственной плоти.
– Я был тобой, как ты была мной. Нет нужды в словах, – его улыбку она не увидела – почувствовала.
Некоторое время они молчали, постепенно возвращаясь в эту тёплую ночь, к ласковому ветру, к плеску волн, к серебристому лунному свету. Анирет чувствовала удивительное родство с отцом, и казалось, разомкни он объятия – она потеряет часть себя самой, заключённую в нём. А потом почему-то стало так страшно… словно он неуловимо ускользал, сохранив всё великолепие своей Силы где-то далеко, всё дальше отсюда… Она сморгнула, чуть тряхнула головой, отбрасывая тёмные мысли. Ведь вот же он, рядом с ней, надёжный и могучий! Как ей вообще могло показаться?..
– Что такое? – мягко спросил Император, заглянув ей в глаза.
– С тобой ведь ничего не случится? – выпалила Анирет даже прежде, чем обдумала свои слова.
И тут же она укорила себя – не маленькая девочка уже.
Секенэф задумчиво улыбнулся, погладил её по щеке.
– Как я и говорил, нам ещё очень много предстоит успеть, вместе. И времени у нас меньше, чем когда я обучал твоего брата.
– Но почему?
Его взгляд потемнел.
– Ты ведь сама видела бурю на горизонте. И тени, затаившиеся рядом с нами…
Анирет кивнула – знала, что не забудет образ увиденного, пусть и не могла описать его. В глазах Императора она видела отражение вечности Ваэссира, но и своего отца.
– Однажды, моё дитя, земля возлюбленная потребует от тебя всего, что ты можешь, что являешь собой. Но, как и прежде, я сделаю всё, чтобы защитить.
Царевне казалось, что в его словах лежит обещание гораздо более значимое, чем то, что она могла пока разгадать.
Глава 52
Перкау протянул руку, коснулся пальцами древних письмён, выбитых в стене. Время сгладило очертания, чужая враждебность кое-где сбила знаки, но камни надёжно хранили свою историю. Века шептали, пели ему сквозь эти надписи. Забытые фрагменты рэмейского наследия вставали на места. Обрывки он помнил ещё из рассказов Серкат, что-то познал сам, когда совершил своё путешествие, расширил пределы восприятия. Но его опыт здесь был уникальным, упоительным. Пережитые страдания стоили того, чтобы соприкоснуться с этим Знанием.
На то, чтобы изучить всё в этом древнем храме, не хватило бы и года; на то, чтобы расшифровать и переложить в свитки все уцелевшие здесь тексты— и нескольких лет. Но у бальзамировщика было достаточно свободного времени, которое он уделял познанию – те часы, которые он не посвящал ритуалам, медитациям, и бытовым заботам. Исследования совершенно поглотили Перкау, не оставив места для переживаний о собственной судьбе. Конечно же, он не забыл о своей общине, не забыл о Хэфере и Тэре, и не мог не надеяться увидеть их снова. Но Бог, от Силы которого он не отказался, просто надолго отодвинулся, словно только и ждал возвращения Перкау под сень этого храма, радовался ему. И каждый новый день становился чудесным открытием, завораживающим витком неизведанного, хоть и по-своему родного.
Колдун
