— Я — н-не могу дышать…
— Дышите глубоко, Деймон. Я с вами. Вы не умрете, слышите!
Он попытался последовать ее совету, но его легкие слишком изголодались по воздуху и работали судорожными рывками. Он тяжело обвис у нее на руках.
На мгновение Гвинет показалось, что он действительно умер, но затем поняла, что он дышит — тихо и спокойно.
Такое было с Морганной, осенило вдруг Гвинет.
Дверь открылась, и в комнату влетел Ротшильд. Она и не слышала, когда тот выходил.
Ротшильд сконфуженно остановился перед Гвинет:
— Я не смог найти доктора, миледи.
— Ничего. Думаю, что ему уже лучше.
— А что это с ним?
— Я не знаю.
— Я так думаю, слишком уж он благородных кровей. Легко возбудимый. Вот с ним и случился обморок.
— Я не думаю, что это был обморок, мистер Ротшильд.
Ей пришло в голову, что, должно быть, неприлично сидеть на полу и держать на коленях обмякшее тело маркиза Морнингхолла, но она отбросила эту мысль. На память пришли события недавних лет. Ее маленькая сестренка боялась грома, и всякий раз, когда начиналась гроза, она вела себя так же, как и маркиз сейчас. Ее прошибал пот, ее отчаянно трясло, она испытывала необъяснимый ужас, ей казалось, что она умирает, что она не может дышать, — словом, симптомы были точно такими же.
— Тогда что это такое, по-вашему? — спросил Ротшильд, стараясь держаться от Морнингхолла подальше, словно опасаясь заразиться.
Гвинет улыбнулась и погладила волосы маркиза, погрузившись в далекие воспоминания.
— Подобное случалось с моей маленькой сестрой. Доктор не мог определить, откуда это у нее. — Она замолчала. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. — А вот я определила.
Сознание постепенно возвращалось к Деймону, и первое, что он ощутил, придя в себя, были запахи: благоухающий запах свежих персиков… воска… едкий запах собственного пота… затхлость ветхого помещения. Ногами он ощущал жесткость пола, щекой — мягкость материи и тепло человеческого тела, слышал, как рядом бьется сердце, и чувствовал, как чьи-то руки обнимают его за плечи.
Больше не было перебоев в сердце. Он мог дышать.
Медленно и нерешительно Деймон открыл глаза.
Первое, что он увидел, был Ротшильд, который сидел на корточках и смотрел на него. Второе — зеленый бомбазине вый рукав в двух дюймах от своего носа. Он вдруг понял, кто его держит. Леди Гвинет Эванс Симмз.
Деймон похолодел от стыда. Ему тут же вспомнились его жалобные детские мольбы перед тем, как он потерял сознание. Он вспомнил, как униженно умолял приподнять его. О Господи, еще никогда в жизни он не испытывал подобного унижения!
Почувствовав, что он очнулся, Гвинет расслабила руки.
— Все в порядке, Морнингхолл?
Ее голос был полон сострадания и нежности — словом, всего того, от чего Деймон готов был пуститься в бегство или броситься в новую атаку.
— Проклятие! Черт побери!
Морнингхолл оттолкнул руку Гвинет, освободился от ее объятий и стал тереть кулаками глазницы, словно пытаясь побыстрее прогнать воспоминания о том, что с ним только что произошло. Он не мог смотреть на Гвинет, не мог встретиться с ней взглядом после того, как этот приступ превратил его в хнычущего перепуганного ребенка. Канул в небытие образ, который она должна была в нем видеть, — человека сильного, умного, здравомыслящего. Сейчас же он предстал подобием лунатика, безумца, труса.
Он вскочил на ноги, потер ладонью влажный лоб и неверным шагом направился к столу. Гроссбух лежал на том же месте, где Деймон его оставил. Рядом находилась стопка книг в кожаных переплетах, которые Ротшильд, по всей видимости, принес перед тем, как у его гостя начался приступ. Морнингхолл тяжело опустился на стул и невидящим взглядом уставился на открытые страницы.
Последовавшее за этим молчание было невыносимым. Никто не шевельнулся и не произнес ни слова — Деймон чувствовал на себе взгляды леди Симмз и Ротшильда.
«Помогите мне… пожалуйста… я умираю…»
О Господи, да он хотел и сейчас умереть, он был готов умереть, только чтобы не испытывать подобного унижения!
«Давайте, смейтесь надо мной! Презирайте за мою слабость! Издевайтесь. Пожалуйста!»
Однако она не смеялась. Она и не думала смеяться.
Деймон перевернул страницу, не разбирая ни строки. Прошло несколько мгновений, и он услышал шелест юбок: Гвинет поднялась и направилась к столу. Она выдвинула стул, который издал негромкий скрип. Деймон смотрел на страницу, изображая спокойствие и невозмутимость, хотя лицо его полыхало жаром.
Он поднял голову и увидел Ротшильда, стоявшего в углу комнаты. На лице подрядчика явственно читалась смесь чувств — презрения, беспокойства и страха.
— Убирайся отсюда! — рявкнул Деймон, приподнявшись на стуле, подкрепляя слова энергичным жестом.
Ротшильд тут же исчез.
Деймон снова опустился в кресло и провел руками по лицу. Леди Симмз сидела напротив, не произнося ни слова. Не в силах более выносить подобную неопределенность, он устремил на нее пронзительный взгляд.
— Я полагаю, что вы считаете меня сумасшедшим? Леди Симмз продолжала молча смотреть на него. В ее глазах не было ни насмешки, ни страха — ничего, кроме нежности. Но это, по некоторым причинам, было даже страшнее, чем какие-либо другие эмоции обладательницы фиалковых глаз.
Она глубоко вздохнула, как бы давая понять, что инцидент исчерпан, надо начинать работу, и потянула к себе гроссбухи Ротшильда.
— Ну что ж, начнем с января?
Гардемарин Фойл ни у кого не снискал уважения. Ни у заключенных, ни у других гардемаринов, служивших на настоящих судах в Портсмуте, ни тем более у Морнингхолла, который скорее напоминал огнедышащего дракона, нежели капитана.
В начале этой недели Морнингхолл обнаружил, что он и Редли лгали ему относительно условий содержания заключенных. Маркиз был в ярости. Таким Фойл еще никогда его не видел. Он приходил в ужас от одной мысли, что произойдет, если Морнингхолл узнает, как они вместе с Редли воровали продукты и одежду, предназначенные заключенным, а затем за приличные деньги перепродавали их подрядчикам.
Фойл презрительно скользнул глазами по группе заключенных, драивших палубу. Он не понимал, с какой стати капитан вдруг решил проявить о них такую заботу. Ведь это всего лишь заключенные. Они для того и существуют, чтобы на них срывать свой гнев. Кто узнает, что он лишит пайки каких-то бедолаг, которые недобро на него взглянули? Кто узнает, что он сломал какому-то типу мушкетом ребро за то, что тот вовремя не убрался с дороги? Да никто! А когда Морнингхолл, этот надменный тиран, покидал судно, было вообще здорово. Потому что тогда Фойл дог распекать заключенных и грозить им всеми возможными карами, прохаживаясь по юту, заложив руки за спину и выпятив колесом грудь.
