— Ты представляешь, какой это будет аргумент в нашу пользу? Если ты сделаешь хорошую вещь, я рекомендую тебя в это кресло, — он похлопал по солидному дубовому подлокотнику, — а КГБ поддержит, то против этого крыть будет нечем. Согласен?
— Совершенно.
— Ну вот давай за это и выпьем!
Мы запрокинули по финальной рюмке, и я отправился в Черемушки, по пути гадая, кто же эти «мы», что ждут меня. Неужто Наталья?.. Нет, ровно никаких жизненных перспектив я с ней не связывал, но увидеть ее был бы не прочь. Чисто по-писательски. Прогнать через авторскую настройку ее внешность, манеры, умение говорить… Все это было бы вполне кстати.
Однако, «мы» — так Владислав Ильич назвал себя. На конспиративной квартире он был один. Впрочем, допускаю, что вначале был еще кто-то, да ушел… Ну да это неважно.
Куратор угостил меня солидно и скромно: умело заваренным отличным чаем. Сахар, лимон, бутерброды, печенье. Разумеется, никакого спиртного. Из вежливости порасспросив о Туркмении, чекист перешел к главному.
— Вот что, Артемий Тимофеевич! Вы разумеется, не забыли наш разговор…
— Разумеется, нет.
— Не сомневался. Пожалуй, пришло время поговорить детально.
Нетрудно было понять, что в эти дни где-то в неведомых мне недрах Комитета решался вопрос: какую тематику доверить начинающему автору. Так, чтобы это захватило широкие массы, но не раскрыло государственные тайны. Речь Владислава Ильича, надо полагать, суммировала итоги дискуссии:
— Так вот, Артемий Тимофеевич. Как вы посмотрите на следующее…
Он не говорил совсем уж прямо, тем более не называл никаких имен-фамилий и даже должностей. Но можно было не сомневаться, что кого-то сверху очень беспокоила мысль про еще доживающих свой век неузнанными, избежавших заслуженного наказания изменников времен войны. Причем волновали руководство не бывшие полицаи, власовцы, служащие зондеркоманд и тому подобная шушера. Они, конечно, есть, их не собираются забыть, простить, их ищут. Терпеливо, кропотливо, на них есть досье, и их находят и карают каждый год. Но с точки зрения литературы или кинематографа них нет ничего интересного. Серые, одиозные личности, навсегда обосравшиеся от страха расплаты (Владислав Ильич, естественно, так не говорил, это я так образно додумал). Речь о других. О настоящих агентах-нелегалах, когда-то заброшенных в Советский Союз или завербованных на месте и имеющих те или иные спецзадания…
Тут комитетчик значительно посмотрел на меня.
Мне стало реально интересно!
— А что… неужели такие еще есть?
Он сделал паузу перед тем, как ответить:
— Есть.
— Русские?.. Или даже немцы есть?
Он чуть обозначил усмешку:
— Могут быть. Это, как правило, прибалтийские немцы. Они могут выдавать себя за русских, эстонцев, латышей…
Владислав Ильич говорил, а меня все больше захватывало это. Были такие вот агенты, сумевшие легализоваться в советской реальности. У нашей контрразведки имелись какие-то смутные сведения: должен быть такой! Но кто он конкретно, где он?.. Вот на это ответов не было. А иной раз нет до сих пор. Но кто-то знает про этих людей — в западных спецслужбах, разумеется. И не оставляет мысли выйти с ними на связь.
— Можно допустить, что кто-то так и помер нераскрытым и не дождавшимся связи? — стал умничать я, мгновенно вспомнив сюжет фильма «Ошибка резидента».
— Вполне, — спокойно сказал чекист. — Ведь тридцать лет прошло.
— Немало, — согласился я.
— Но и не настолько много, чтобы все это исчезло. Тема актуальная.
Я понимающе покивал.
— Значит, вокруг этой идеи надо завернуть захватывающий сюжет?
— Именно, — вот тут мой собеседник улыбнулся пошире.
— Хм… — в азарте я крепко поскреб затылок. — Интересная задача. Очень даже интересная!
— Я рад, что мы друг друга поняли, — он встал, я тоже. — Сколько времени вам нужно на разработку плана книги?
— За неделю должен справиться.
В течение полсекунды он что-то прикинул.
— Добро, — был ответ. — Ровно через неделю я жду вас тут с планом.
…От метро я позвонил Насте.
— Слушай! — воскликнула она, — завтра съемочный день. Соседушка наш зашел, порадовал. Наши сцены, тебе и мне сниматься надо.
— Надо — значит, снимемся, — бодро ответил я. — Как обстоят у нас дела с обедом?
— Все готово, — столь же четко отрапортовала она.
— Отлично. Еду.
Глава 23
В грохочущем, с призрачно мелькающими тенями за окном вагоне метро мне как-то особенно ловко думается. Могу смотреть на свое тоже полупризрачное отражение, и меня это позитивно подхлестывает.
Сюжет рос во мне из последней беседы, как деревце из почвы. Кто знает, тот меня поймет: рождение будущей книги — настолько захватывающий процесс, что трудно его сравнить с чем-то еще. Неведомая прежде часть мира проявляется, обретает плоть, становится живой: люди, дома, улицы, город… Я начинаю видеть подъезд обычного городского дома: разные двери, новенькие и облезлые, стены, выкрашенные светло-синей краской, неряшливую путаницу проводов под потолком, до жути пыльные окна между этажами, слышу неясные голоса и звяканье посуды, чую размытые запахи борща, кошек, стиральныхпорошков…
Ну вот, начало положено. Рядовой областной центр типа Курска, Тамбова, Пензы. Спальный район начала 70-х годов ХХ столетия. То есть кварталы «хрущевок». Уже обжитые, с березами и тополями выше крыш, шумящие листвой. Школа, детский сад, задорный пацанский футбол, мужские посиделки в гаражах допоздна, мамаши с колясками, бабушки у подъездов… Все как везде.
В одном из таких домов живет одинокий пенсионер, его только таким и помнят. Жена погибла на войне, вот он и вдовеет, так и не женился. Он самый тихий жилец в доме, его все видят, все знают, но почти не замечают — примерно, как фонарный столб или кустарник во дворе, или скамейку. Ненужный, но привычный элемент жизни.
И разумеется, никто не знает, кто он в самом деле. Поскольку не присматриваются. Если бы кто-то взглянул бы чуть внимательнее, то увидал бы, что старик сухопар, широкоплеч, у него ни грамма лишнего веса. Что его сутулость и стариковская, шаркающая походка — вполне умелая актерская игра. Что взгляд его серо-стальных глаз быстр и цепок, он умеет замечать мелочи, пролетающие мимо большинства… И уж понятно, никто не знает того, что и сейчас, в свои «под шестьдесят», в своей хрущевке-однушке он регулярно упражняется с гантелями, отжимается от пола, по всем правилам сосредоточенно выполняет «бой с тенью». Конечно, годы берут свое, но и сейчас он сможет отжаться сорок раз, подтянуться на турнике раз десять, пробежать километр минуты за четыре. А правым хуком или свингом, нанесенным внезапно, свалит детину весом за сто килограмм. И уж тем более никому не ведомо, что его настоящее имя Ханс Петер Ягервальд — «охотничий лес», если дословно с немецкого. Он остзейский немец, уроженец Риги, успел побывать подданным Российской империи, Латвийской республики, Третьего рейха. Был завербован абвером и залегендирован на территории СССР. Успешно выполнил ряд поручений по добыче ценной информации, заслужил доверие руководства. Ну, а последнее распоряжение получил в марте 1945 года, когда помянутый Третий рейх трещал и сыпался по всем швам. Указание самое простое: ждать дальнейших распоряжений.
И вот он ждет.
Миновало почти тридцать лет. Никто не потревожил «спящего» агента за эти годы. Честно сказать, он сам уже начал сомневаться: агент он, или давно все былое отменилось, будучи развеяно ветрами истории? И тогда судьба ему закончить земные дни в обличье неприметного советского пенсионера…
Он и к этому был готов. И не сказать, что против. Годы есть годы, и всякая романтика, и бредни в духе «Дойчланд юбер аллес» давно выветрились из души. Но это не отменяло природной немецкой самодисциплины, ежедневной работы над психологическими и физическими навыками, полученными в спецшколе абвера. Придет распоряжение, не придет… Готовым надо быть ко всему.
