— Пояс Зодиака, — пояснил Лундист.
Я поставил палец на дракона, изображенного широкими мазками красного и золотого.
— Этот, — сказал я.
— Твоя жизнь, Йорг, предопределена с момента твоего рождения, и выбирать тебе не приходится. Все слова в истории твоей жизни могут быть заменены одной датой и местом. Где находились в этот момент планеты, в какую сторону они были повернуты лицом, какие из них смотрели на тебя… эта конфигурация образует ключ, и этот ключ открывает все, что включает в себя жизнь человека, — сказал Лундист.
Я не мог понять, шутит он или нет. Лундист был человеком знания, человеком логики и рассуждения, терпения и тонкой проницательности. Все эти достоинства можно было счесть бессмысленными, если наша жизнь предопределена звездами от колыбели и до последнего дня.
Я резко остановился — погруженный в воспоминания, не заметил, как подошел к юрте, и чуть не наткнулся на нее. Обошел вокруг и без оповещения о своем прибытии нырнул под полог. В конце концов, вельва должна была знать о моем приходе.
— Слушай, — сказала женщина, едва я вошел. Резко пахло шкурами и развешанными повсюду высушенными частями тел и внутренностями животных.
— Слушай, — повторила женщина, едва я попытался открыть рот.
Я сел, скрестив ноги, под висевшими над головой шкурами. Ничего не говоря, приготовился слушать.
— Хорошо, — произнесла женщина. — Ты лучше многих, лучше тех дерзких, шумных мальчишек, которые так хотят быть мужчинами и хотят слушать только себя.
Я слушал ее сухое хриплое дыхание, хлопанье полога и поскрипывание юрты, барабанную дробь дождя и жалобные завывания ветра.
— Ты слушаешь, но слышишь ли ты? — спросила женщина.
Я рассматривал женщину. Годы ее не пощадили, этого не мог скрыть даже полумрак юрты. И она рассматривала меня одним глазом, второй запал внутрь глазницы и был плотно затянут складками кожи. Из него что-то текло по щеке, похожее на соплю.
— После девяноста зим ты, возможно, будешь выглядеть лучше, — усмехнулась женщина. Ей достаточно было одного глаза, чтобы прочитать мои мысли по выражению лица. — Первые пятьдесят особенно трудные на земле огня и льда, где живут настоящие викинги.
Я бы сказал, первые двести, глядя на ее лицо: кожа обвисла, собралась мелкими складками на шее, покрылась бородавками. Только ее глаз смотрел на меня молодо, и это разочаровывало, потому что я пришел к ней за мудростью.
— Я слышу, — сказал я. Вопросы я не задавал, потому что к ней с ними народ валом валил. Если она действительно знает ответы, то, возможно, знает и вопросы.
Она начала рыться в тряпье и шкурах, обмотанных вокруг ее тела. Вонь сделалась удушающей. Наконец показалась ее рука — сухая, костлявая — в ней она держала стеклянный флакон, в котором переливалась какая-то жидкость.
— Склянка Зодчих, — сказала старуха, быстро облизнув губы розовым языком (он показался мне таким бесстыдным на фоне ее иссохшего, сморщенного лица). Она любовно сжала флакон в ладонях. — Почему мы утратили искусство? Можно пять недель без толку ездить и не найти мастера, способного сделать такую вещь. И если она выскользнет из моих рук и упадет на камень… все! Тысячи осколков и все.
— Сколько ей лет? — спросил я. Вопрос вырвался у меня непроизвольно.
— Десять столетий, а может быть, двенадцать, — ответила старуха. — В то время дворцы рушились. Статуи императоров лежали разбитыми. А этот… — Она подняла флакон. Глаз медленно перевернулся в зеленоватой жидкости. — Все еще цел.
— Это твой глаз? — спросил я.
— Он самый. — Она посмотрела на меня своим единственным глазом, а второй во флаконе положила на коврик. — Я пожертвовала им ради мудрости, — сказала она. — Так Один пожертвовал своим глазом, чтобы пить из колодца Мимира.
— И ты обрела мудрость? — спросил я. Возможно, было наглостью четырнадцатилетнего мальчишки задавать такой вопрос, но это она меня позвала, а не я к ней напросился. И чем дольше я сидел в ее юрте, тем все меньше и старше она выглядела.
Старуха усмехнулась, демонстрируя один-единственный полусгнивший зуб.
— Я поняла, что было бы мудрее сохранить пару глаз. — Глаз замер на дне флакона, чуть развернувшись зрачком в левую сторону.
— Я смотрю, ты пришел с ребенком, — сказала старуха.
Я покосился в сторону. Лежало мертвое тело ребенка, мозг вытекал из раскроенного черепа, крови было немного, но красное пятно на молочно-белом черепе ужасало. Ребенок редко имел такие четкие очертания, выглядел таким реальным, но тень в юрте Икатри привлекала привидения. Я промолчал.
— Покажи мне шкатулку. — Старуха протянула костлявую руку.
Я достал шкатулку из-за нагрудника и, крепко держа, подал старухе. Она быстро, что показалось неожиданным для ее возраста, схватила и, ахнув, тут же выпустила.
— Сила большая, — сказала она. Из множественных проколов на ее пальцах выступили капельки крови. Я удивился — никак не ожидал, что в сухих костлявых пальцах может быть кровь.
Я спрятал шкатулку.
— Предупреждаю, я не верю в гороскопы и подобную ерунду, — сказал я.
Старуха снова облизнула губы и ничего не сказала на это.
— Если хотите знать, то я козел, — сказал я. — Самый настоящий. За Восточной Стеной проживает народ, который утверждает, что я родился в год козла. У меня нет времени изучать подобные системы, пусть даже они изобретены очень древними цивилизациями.
Старуха легонько взболтала содержимое флакона.
— Он смотрит в другие миры, — произнесла она, пропуская мимо ушей мои слова.
— Ну и что там хорошего? — спросил я.
Она показала на свой единственный глаз.
— Этот тоже смотрит в другие миры, — заверила она. — Видит яснее. — Старуха из вороха висевшего на ней тряпья достала кожаный мешочек и положила его рядом с флаконом. — Руны, — сказала она. — Может быть, ты будешь козлом, если ты пойдешь на восток и заберешься на Великую Стену. А здесь, на севере, руны расскажут твою жизнь.
Я плотно стиснул губы, вспомнив наконец-таки свое обещание молчать. Она либо расскажет мне мое будущее, либо нет. И то, что она поведает мне без вопросов с моей стороны, может оказаться правдой.
Она запустила руку в мешочек и извлекла пригоршню позвякивавших серых камней.
— Онорос Йорг Анкрат. — Старуха выдохнула мое имя в руны и рассыпала их. Казалось, камни падали на коврик целую вечность, медленно переворачивались, каждый по-своему, вырубленные на них руны то появлялись, то исчезали. Они упали, как падает молот на наковальню. Я даже сейчас чувствую, как сотряслось все вокруг. Это сотрясение отзывается у меня во всем теле.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
