вернулась сюда и помогала бы ему.
— Они расстались.
Эти слова исходили от Клариссы, и он сосредоточился на ней.
— Что? — опять повторил он.
— Я не знаю, что произошло. Я... я просто как-то слышала, как папа разговаривал с ней, и мне показалось, что все хорошо, а потом услышала, как он разговаривал со своим напарником по работе и сказал, что все кончено.
Вот дерьмо.
— Я... ну, — она повернулась и подтянула сумку с учебниками к себе спереди, затем порылась в ней. Вытащила две тетради с девичьими обложками, держа их между ними. — Эти вещи твоей тети. Знаю, немного странно читать их, и в них есть что-то плохое, что вроде как... жутко и расстраивает. Она написала их давным-давно. Она была, ну... влюблена в моего отца тогда, и, ну, не знаю, что произошло, но то, как она была влюблена в него тогда, вызывает печаль, что они переспали, а потом, эм... разошлись.
Фин уставился на тетради.
Кларисса продолжала:
— Я... думаю, что, эм... ну, на самом деле, я знаю, что если бы она была здесь, папа бы, эм... попытался бы снова ее вернуть, я имею в виду, эм… твою тетю. — Она остановилась, и глаза Фина встретились с ее глазами, так что она продолжила снова и быстро, ее щеки порозовели. — Прости. Ты думаешь, что это странно.
— Ты пытаешься их свести вместе? — спросил он.
— Я знаю, это странно, — она начала отступать, бормоча: — забудь об этом.
Он потянулся, крепко схватил ее за руку, и она замерла. Вся, кроме головы, которая дернулась назад, чтобы взглянуть на него.
Он продолжал держать ее за руку и тихо сказал:
— В этом нет ничего странного, Рис.
Она моргнула, затем прошептала:
— Она, эм... классная? Я имею в виду, что из дневников видно, что она крутая, хотя и написала их давным-давно.
Фин продолжал держать ее за руку, ухмыльнулся и ответил:
— О да, тетя Дасти — крутая. Полностью.
Она, казалось, расслабилась, как будто это была хорошая новость, и почувствовала облегчение.
Затем продолжила:
— Я знаю, что она живет далеко, поэтому не знаю, как ее вернуть. Я не знаю, сколько времени потребуется папе, чтобы...
Фин ухмыльнулся, сжал ее руку, прервав.
— Я знаю, как ее вернуть.
— Знаешь? — прошептала она.
Ее шепот и большие глаза были чертовски милыми.
— Да, знаю, — мягко ответил он.
— О. — Все еще шептала она, и то, как она шептала, было еще милее.
— Можно мне их взять? — спросил он, кивнув на тетради.
Она снова напряглась и покачала головой.
— Не знаю. Они в некотором роде личные, возможно, из-за того, что она твоя тетя, ты не должен знать, что она в них писала. Я не знаю, почему они оказались у моего отца, он все замечает. Если они пропадут надолго, он заметит. Определенно.
— Я прочитаю их и клянусь, никому не скажу ни слова. И прочитаю быстро, потом верну их тебе. Обещаю. Согласна?
Она прикусила губу и некоторое время обдумывала его предложение. Затем протянула ему дневники.
Он отпустил ее руку и забрал тетради.
Потом сказал:
— Ты должна дать мне свой номер телефона.
— Что? — выдохнула она, и он ухмыльнулся.
Она была по уши влюблена в него.
— Твой сотовый, Рис. Чтобы мы разработали план действий.
— Ох. Ладно.
Он вытащил свой сотовый из заднего кармана. Она достала свой из сумки. Он ввел ее номер. Она сделала то же самое.
Прозвенел звонок, Фин произнес:
— Я тебе позвоню.
— Э-э... хорошо.
Он улыбнулся ей, и ее глаза опустились к его губам.
Это было не мило. Это было совсем другое.
— Все будет круто, — пообещал он, и ее глаза снова встретились с его глазами.
Она кивнула.
— Увидимся, Рис, — сказал он, все еще улыбаясь.
— Пока, Фин, — ответила она, затем повернулась и пошла прочь.
Ей было четырнадцать, и она была первокурсницей. Вне его зоны.
Но он решил расширить свою зону, когда шел к своему шкафчику.
* * *
Фин сунул тетради в свою сумку с учебниками. Было уже поздно. Он только что закончил их читать.
Его кожа казалась странной, как будто стала колючей, а ладони вспотели.
Это было потому, что его тетя Дасти была крутой. Он любил ее. Она любила его и Кирби, и их папу, их маму, и она показывала им свою любовь так, как ему всегда нравилось. И он знал, что она сделала все, что могла, чтобы тетя Дебби не взяла верх по поводу похорон, но тетя Дебби, как обычно, добилась своего, и он понял, что это вывело тетю Дасти из себя. Не потому, что она была в трауре. А потому, она сделала то, что должна была сделать его мать — жена отца, а также его бабушка попытаться поступить правильно по отношению к его отцу, исполнив его волю. Она просто противостояла тете Дебби, о которой отец не раз говорил, что она была доставучей занозой в заднице, а поскольку у тети Дасти не было яиц, тетя Дебби перешагнула через нее.
И этот сумасшедший, гребаный псих — серийный убийца дотрагивался до нее.
До его тети Дасти.
И Фин от этого почувствовал тошноту, ему захотелось пробить кулаком стену.
Он не мог грохнуть кулаком по стене, потому что тогда его мать растеряла бы все оставшиеся, скудные мозги.
Так что ему пришлось подавить это желание, похоронить поглубже и разобраться с остальным дерьмом из этого дневника.
Если то, что сказала Кларисса, было правдой, и тетя Дасти переспала с мистером Хейнсом, то, для этого потребовалось слишком много времени.
И если они расстались, это был полностью чертовый, огромный отстой.
И Кларисса оказалась права, хотя даже не подозревала, насколько была права.
Это должно было произойти.
Это должно было произойти — тетя Дасти должна была вернуться домой, помочь его матери, помочь с фермой, чтобы Фин не сталкивался постоянно со всем этим дерьмом в одиночку.
Это должно было случиться, потому что тетя Дасти любила эту землю, как и его родной отец, как и сам Фин, а у мамы не хватило бы сил противостоять тете Дебби, если та захочет продать ферму. Но с тетей Дасти продать ее можно было бы только через ее труп. Отстойно было думать об этом, но он
