Призрачное бормотание на краю слуха стало громче, голоса слились, превращаясь в вой, схожий с воем ветра в многочисленных щелях. Ни один волосок не шелохнулся у меня на голове, высокое пламя свечей тоже оставалось ровным, но столбики дыма закрутились спиралью, сперва медленно, потом всё быстрее и быстрее. Воронки миниатюрных торнадо слепо шарили по потолку, не выходя, впрочем, за пределы воображаемой проекции нарисованного кровью квадрата, потом начали сливаться, превращаясь сначала в конус, а потом в некое подобие бешено крутящегося копья, центральной осью которого была струйка дыма, тянущаяся от свечи у моих ног. Копьё нацелилось в центр потолка, на мгновение замерло, а потом стремительно пронзило его, потащив следом за собой и меня. Нет, сама я продолжала прочно стоять на полу, в центре нарисованной мной магической фигуры. Но у меня было чувство, будто часть меня выдернули из тела, и теперь я видела происходящее в верхней комнате куда лучше, чем то, что находилось вокруг. В висках заломило, но я ничего не могла поделать — только смотреть.
Красный вихрь вырос из пола и тут же ринулся к лежащему на постели мальчику, мгновенно разделяясь на пять частей. Сидевшая рядом с постелью женщина в белом халате вскочила, выронив книгу, и кажется, попыталась сотворить какое-то колдовство, но никакого результата её жалкие потуги не имели. Красные нити оплели детское тело, проникая внутрь, и коснулись того, что было внутри. На мгновение броллахан оказался закутан в красную сеть, и мне показалось, что сейчас его либо задушит, либо выдернет из его вместилища. Но я ошиблась — он начал выходить сам. Хлынул разом во всех направлениях вдоль опутывающих его нитей, словно они и впрямь пробили крошечные бреши в удерживающем его заклинании.
В комнате потемнело. Нечто, похожее на густой дым, заклубилось вокруг кровати, оно становилось всё гуще, и вот уже перед остолбеневшей медсестрой воздвигся клубящийся столб, и в нём блеснули красные искры глаз. Именно таким броллахана и описывали учебники, и был он, судя по всему, зол и голоден. И отнюдь не прочь подзакусить кем-нибудь, вознаграждая себя за вынужденное заключение.
Проклятье! Сиделка!
Дымный столб изогнулся, наклоняясь к новой жертве, и тут уже начавшие гаснуть нити заклинания прянули вперёд, опутывая броллахана новой сетью. И откуда только силы взялись — отчаянным усилием воли я запрещала только что подчинившейся мне твари трогать такую близкую и желанную добычу. Если до этого я пыталась удержать беснующуюся лошадь, то теперь мне показалось, что я держу в руках вожжи взбесившейся упряжки. От напряжения потемнело в глазах, хрустнули зубы, и мозги в голове, полное впечатление, стали плавиться и слипаться в бесформенный ком. Но я выдержала. Броллахан беззвучно, но от того не менее пронзительно взвыл, так что завибрировали все кости в моём теле… и вдруг провалился вниз, оказавшись прямо передо мной. Трогать медсестру я ему запретила, но вот запретить нападать на саму себя сил уже не было. И теперь рассерженный «дым» метался по ту сторону проведённой мелом черты, будучи не в силах проникнуть внутрь охранного круга.
Видение верхней комнаты померкло перед глазами, я снова была вся здесь, едва удерживаясь, чтобы не упасть на пол. Свечи всё ещё горели красным, но пламя уже опадало. А совсем рядом мерцали другие огни, тоже красного цвета. А я-то удивлялась, зачем нужен этот, никак не помогающий в колдовстве, дополнительный круг. Оказывается, затем, чтобы помешать чудовищу напасть на самого заклинателя. Создатели обряда учли всё, спасибо им за это великое…
Я облизнула губы и почувствовала на языке солёный вкус. Оказалось, что и губы и подбородок вымазаны в текущей из носа крови. Дрожащей рукой я вытерла её, но она тут же полилась снова. Нужно было применить магию, но я чувствовала себя слабей котёнка, а броллахан и не думал уходить. Сперва нужно как-то исхитриться и прогнать его, а уж потом тратить силы на приведение себя в порядок.
«Уходи! — мысленно приказала я твари. — Убирайся!»
Глупо, конечно, было думать, что он послушается простого приказа. Я ведь только что с превеликим трудом справилась с ним при помощи магии. Броллахан и в самом деле только глумливо взвыл, закрутился ещё быстрее, «дым», составлявший его тело, стал ещё гуще… и вдруг рассеялся. Совсем. Словно его и не было. Причём у меня возникло чёткое впечатление, что на прощание мне отвесили насмешливый поклон.
Я была настолько потрясена, что не услышала звука открывшейся двери. И только повернувшись в ту сторону, увидела, что она распахнута настежь. На пороге стояли господин Равикович, госпожа Голино и сиделка со второго этажа.
— Студентка Чернова заговорила о применении чёрной магии ещё вчера, — госпожа Голино смотрела только на ректора, не удостаивая меня взглядом. — Я запретила ей и думать об этом, но на всякий случай решила проследить, чем она займётся после своего ухода. Вскоре у меня не осталось сомнений, что она решила пренебречь моим запретом.
Господин ректор слушал её стоя. Рядом с ним расположился его заместитель, а господин Равикович подпирал входную дверь. Я, угрюмо насупясь, сидела на стуле у стены. Спасибо, хоть стул предложили, на ногах я сейчас держалась с изрядным трудом. За окнами кабинета гремела, смеялась, играла новогодняя ночь.
— Я пошла к господину Равиковичу с просьбой образумить его подопечную, но он сказал, что будет лучше, если мы подождём, пока Чернова не приступит непосредственно к колдовству. К сожалению, пока оно происходило, мы оказались не в состоянии попасть в комнату и как-то вмешаться.
Я удивлённо вскинула голову. А это ещё почему? Я вроде дверь не запирала. Впрочем, оно и к лучшему, войди они, и броллахан подзакусил бы ими за милую душу.
— Это правда? — спросил ректор у господина Равиковича.
— Да, господин Эйдлин, — подтвердил тот. — Именно так всё и было.
— А почему же вы, позвольте спросить, не попытались предотвратить готовящееся преступление?
— Моя вина, господин ректор. Я думал, мы с лёгкостью сможем прервать колдовство в самом начале, пока оно никому не успело причинить вреда. Вина же студентки Черновой должна была быть доказана. Если помните, ещё госпожа Фримэн предупреждала…
— Я помню, о чём предупреждала госпожа Фримэн, — прервал его ректор и впервые повернулся ко мне. До сих пор они вели себя так, словно меня в комнате не было.
— А вы что можете сказать в своё оправдание?
— Ничего. Мне не в чем оправдываться.
— Вот как? — прищурился господин Эйдлин.
— Да. Я сделала то, что должна была сделать. Вернее, то, что должна была сделать не я. И моё колдовство, чтобы там не говорил господин Равикович, никому не принесло вреда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
