вы относитесь к творчеству Третьяковского?
Она еле заметно поморщилась, но все же откликнулась:
— Вам это и в самом деле интересно?
— Да, конечно… Видите ли, я вчера с ним познакомился…
Библиотекарша вздохнула и произнесла:
— О мертвых говорят либо хорошо, либо ничего кроме правды.
Глава 18
Я слегка обалдел от такого приговора. Жестко тут у них! Впрочем, мне-то какое дело. Я сам непонятно как жив. Утащив стопку книг в тренерскую, я вернулся в спортзал. И сразу понял, что дело — швах. Мои второгодники мутузили друг друга. Не все, конечно, а та самая четверка неформальных лидеров.
— Отставить! — гаркнул я с порога и добавил шухеру трелью милицейского свистка.
Они расцепились, повернулись ко мне, словно псы, обнаружившие новую угрозу. Глаза налиты ненавистью. Из носов сочится кровавая юшка.
— Построились!
Класс разобрался по росту. Драчуны нехотя встали в строй. Я прошелся вдоль него, заложив руки за спину.
— Кто зачинщик и по какому поводу драка, я выяснять не стану, — сказал я. — Надо будет, сами между собой разберетесь. Только не в школе. Ясно?
— Да… — послышались голоса. — Ясно…
— А пока драчуны подбирают сопли, я рад сообщить, что на уроках мы будем заниматься в рамках школьной программы. Самбо и карате продолжим изучать после уроков, на занятиях секции, которая скоро будет создана. Хочу довести до вашего сведения, что те, кто не умеет себя вести, заниматься в этой секции не будут… А пока. Налево! Шагом марш!
В общем кое-как я провел первый урок. Испортили мне настроение, паршивцы. Сам не понимаю, чем именно? Уж не думал ли я, что справлюсь с ними за пару занятий? И вообще пора бы посоветоваться по этому вопросу с более опытными товарищами. Да с той же Симочкой, например! Она же сама рвется их перевоспитывать. Вот и нужно объединить усилия учительского актива в моем лицо и представителей комсомольской, а равно как и пионерской организации — в ее.
А еще тут школе, вроде, учком есть. Ученический комитет, то есть. Это был орган общешкольного самоуправления, состоял только из учеников, занимался вопросами успеваемости и школьной дисциплины — и вполне себе официально дрючил двоечников и хулиганов. Мои переростки, так-то уже выросли до комсомольского возраста, восьмой класс все-таки, но по понятным причинам туда не попали. Пока… Но и пионерские галстуки в таком возрасте уже не носили. Но не хотелось мне обращаться в учком, что я сам не справлюсь? А еще больше мне хотелось обратиться за помощью к старшей пионервожатой.
Я даже красочно представил себе, как мы будем объединять воспитательные усилия с ней, и настроение мое резко пошло вверх. Надо будет найти Серафиму Терентьевну на большой перемене, если она, конечно, уже вернулась со своего слета по обмену опытом. Раздался звонок. Я вспомнил, что опять забыл взять классный журнал пятого «Б», у которого начался урок, да и отнести кондуит своего «экспериментального» — тоже. Не успел я додумать эту мысль, как в тренерскую ворвалась Шапокляк.
— Безобразие! — заверещала она. — У меня урок начался, а журнала нет!
Завучиха схватила журнал восьмого «Г», а в физиономию мне полетел другой. Еле успел перехватить. Вдохновленный таким образом на педагогические свершения, я отправился физически воспитывать пятиклашек. А на большой перемене решил заскочить в ленинскую комнату, надеясь на этот раз застать Симу на рабочем месте. Застал — это не то слово. Не успел я открыть дверь, как оттуда выскочил руководитель начальной военной подготовки. Бережно поддерживая правую руку левой, он злобно выкрикнул:
— Дура! Я к тебе со всей душой!.. Я же жениться на тебе хо… — и осекся, заметив меня. — Ничего, есть и другие способы, — добавил он и едва ли не бегом рванул по коридору.
Я заглянул в ленинскую комнату.
— Можно?
— Заходите, Саша!
Серафима Терентьевна стоял возле стола, сложив прелестные ручки на своей небольшой, но уже прекрасно оформленной груди.
— Могу я узнать, что здесь произошло? — спросил я, затворяя за собой дверь.
— Ничего особенного, — откликнулась старшая пионервожатая. — Григорий Емельянович, после того как выздоровеет, не будет больше руки распускать.
— Неужто — сломала! — восхитился я.
— Запястье, — уточнила она. — Вашим приемом. Спасибо вам!
— А он в милицию не заявит?
— Нет, — уверенно сказала Серафима Терентьевна. — Не рискнет.
— Это почему же?
— Потому, что мне нет еще восемнадцати.
У меня челюсть об пол едва не грохнулась. Малолетка! Нет, ну я-то вел себя как джентльмен, но ведь ей на вид девятнадцать, если не все двадцать. Акселерация, мать ее…
— Исполнится только через неделю, — добавила она. — Кстати, приглашаю вас на День Рождения.
— Благодарю! Непременно воспользуюсь…
— А вы что-то хотели узнать, Саша?
— Да… — я попытался собраться с мыслями. — Во-первых, мне нужно стать на комсомольский учет…
— Принесите свой комсомольский билет и я все сделаю… — откликнулась Сима. — А во-вторых?..
— А во-вторых, хотел посоветоваться… — вздохнул я. — Что мне с классом своим делать?
— Садитесь, поговорим.
Она села за свой стол. Спокойная, уверенная в себе. Вот что значит уметь себя защитить! Я присел сбоку.
— Вы правильно сделали, что решили все обсудить, — продолжала старшая пионервожатая. — Учителя и комсомол должны действовать сообща. Составим план работы — вы по своей линии, я по своей и привлечем учком.
— Я хочу секцию по самбо при школе организовать, — сообщил я. — Пацаны все-таки… Им в армию идти…
— Отлично! — одобрила Серафима Терентьевна. — Увяжем это с военно-патриотическим воспитанием… Я давно мечтаю об организации школьного музея… Хотела обсудить это с Григорием Емельяновичем — все-таки военрук, а он понял меня совершенно неправильно и…
— И начал руки распускать…
— Не сразу, — вздохнула она. — Сначала цветы дарил. Я их, как дурочка, в вазочку ставила… — Старшая пионервожатая кивнула в сторону шкафа с вымпелами и дипломами, на котором стояла стеклянная ваза с засохшим веником. — Думала — это он для красоты, чтобы у нас в пионерской комнате веселее было… Потом — в ресторан пригласил. Я отказалась. Никогда не была в таких заведениях, но знаю, там очень много пьют и курят…
— Ну и вход там с 18-и лет вообще-то, — зачем-то вставил я.
— Ну да…
