все же посимпатичнее.
— Доброе утро, — пробормотал я с видом обреченного.
— Утро… — фыркнула комендантша. — Белый день уже на дворе! Спишь, как сурок!
Я открыл дверь и она торжественно внесла в мою комнату свою ношу. Поставила на стол. Повернулась ко мне и сказала:
— Ты хороший мальчик, Саша! Спасибо тебе!
Она чмокнула меня в щеку и вышла. Я вздохнул с облегчением. Снял салфетку с подноса и обнаружил на ней два металлических судка, две бутылки пива и большую тарелку с горячими еще пирожками. В судках оказалась гречневая каша и котлеты. Таким образом Груня поблагодарила за вчерашние мои старания. Ну что ж, не зря, значит, старался. Но почему-то почувствовал себя на секунду проституткой…
Да ну на фиг! Мигом выгнал из головы бредовые мысли. Ушлый мозг тут же придумал оправдание моим похождениям — я просто помогаю одиноким женщинам, как истинный комсомолец. Забесплатно, естественно, а то, что они меня благодарят, это их дело, не по рукам же их бить за это… От таких мыслей сразу повеселел, вроде сделка с совестью прошла на «ура».
Позавтракав, я отнес все на кухню и вымыл посуду. До четырех дня оставалась еще пара часов. Надо было прогуляться. Я сунул в свой контрафактный магнитофон кассету с «Пинк Флойдом», прихватил бутылку коньяка и отправился на улицу. Благо погода была хорошей. В воздухе чувствовался запах палой листвы, но солнышко пригревало. На остановке я сел в трамвай, который шел до улицы Дзержинского. Здесь недалеко было и до квартиры Пал Палыча, и до места жительства Витька.
А еще здесь был комиссионный. Заглянуть что-ли? Увы, в комиссионке был выходной. Трудно было привыкнуть к такому графику. В мое время магазины работали всю неделю, часов по десять в день, а то и двадцать четыре на семь. А вот с таким графиком они бы вылетели в трубу. Помыкавшись по улице без дела, я тихонько побрел к дому, где жили Разуваевы и вдруг увидел Симу.
Она шла мне навстречу, в блестящем, канареечного цвета плащике, из-под которого виднелись ладные, обтянутые капроном, коленки. В одной руке Серафима Терентьевна несла букет цветов, а в другой — картонную коробку. Губки ее были подкрашены, а глазки подведены — из-за чего старшая пионервожатая стала выглядеть лет на пять взрослее.
— Добрый день, Саша! — приветствовала она меня.
— Привет! — откликнулся я. — Ты — к Разуваевым?
— Конечно, — ответила она, — но разве мы уже перешли на «ты»⁈
— Ну, давай перейдем? — предложил я. — Мы же не в школе…
— Хорошо, — согласилась Симочка, — но на работе будем обращаться друг к другу по-прежнему.
— Ладно! — отмахнулся я. — Только я не понял, почему ты тогда топаешь в другую сторону?
— Да все просто! Вас… Вернее — тебя увидела, вот и пошла навстречу.
— Давай тогда свою ношу!
— Возьми, только осторожно!
— Что там у тебя?
— Торт.
— Ну вот… а я не стал покупать…
— Так это — домашний. Я сама испекла… Все утро провозилась и еще полдня…
— Умница… А цветы — кому?
— Глафире Семеновне, разумеется.
— А, ну да…
Я осторожно взял у старшей пионервожатой коробку. Освободив руку, Серафима Терентьевна тут же просунула мне ее под локоть. Не знаю, кто из нас больше взволновался, я или — Шурик? С ним под ручку ходила, небось, только мама, а со мною… Разные шалавы, да и то, когда от двери ресторана до тачки уже не могли добраться без посторонней помощи. В любом случае ощущение, когда тебя под руку держит столь нежное создание, почти ребенок, ни с чем иным не сравнить. Я и не сравнивал, я — наслаждался.
— Когда войдем, — принялась наставлять меня спутница, — ты вручишь хозяйке цветы, а я — торт.
— А хозяину — бутылку! — бодро добавил я.
— Ох, уж эти мужчины, — вздохнула Симочка. — Неужели, нельзя общаться без выпивки?
— Без выпивки — только на работе.
— Я думала, что спортсмены не пьют.
Однако! С ней не забалуешь. Вот же достанется такая кому-нибудь в жены, пропадет мужик.
— Вообще-то — не пьют… — сказал я. — Особенно — в большом спорте.
— А я слышала, что вы в Олимпиаде участвовали… — снова сбилась на «вы» милая моя собеседница.
— От кого?.. — опешил я.
Неужто Сима с Груней обо мне разговаривала? Разве они знакомы?
— Точно уже и не помню… — пожала плечами старшая пионервожатая. — Все говорят…
Обо мне уже говорят?.. Хотя, чему тут удивляться? Новый человек в городе. Молодой, смазливый. Бабы липнут. К тому же — каратист… Ну по крайней мере — все так думают… Хорошо хоть, что карате, насколько я знаю, в восьмидесятом еще не было под запретом. Фильмы даже снимали — «Пираты ХХ века», «Не бойся, я с тобой». Второй фильмец послабже, конечно. А вот именно первый, помнится, дал невероятный толчок к каратемании в СССР. В драках все начали вдруг махать ногами, нунчаки стали строгать самодельные и носить их с собой под курткой… Но еще никто карате не запретил. Так что пока эта моя слава ничем не плохим грозит…
— Интересно там было? — спросила Серафима Терентьевна.
— Где?
— На Олимпиаде?
Врать не хотелось, но ссылаться на внезапную амнезию — глупо. И я пошел на хитрость.
— Да я почти ничего не видел, — сказал я. — Тренировки, соревнования, снова тренировки.
— А мы у себя в городе устроили олимпийскую эстафету, — с присущим ей энтузиазмом принялась рассказывать Симочка. — Райком комсомола поддержал. Вышли все — школьники, учащиеся техникума, комсомольцы завода… У нас были — бег на короткую и длинную дистанцию, прыжки в длину, плавание… Очень весело получилось…
— Не сомневаюсь.
— Нет, ну мы, конечно, не настоящие спортсмены, но ведь главное — не победа, а участие. Верно?
Я кивнул. Мне захотелось уже, чтобы мы поскорее пришли. К счастью — осталось только двор пересечь и на нужный этаж подняться. У порога старшая пионервожатая отняла у меня коробку с тортом и вручила цветы. Когда я позвонил в дверь, та распахнулась и сердце мое екнуло. Вот уж не ожидал. Она что — и впрямь сестра директорской супруги или они всю учительскую пригласили сегодня?
— О, гости! — не моргнув глазом, воскликнула химичка. —
