Сразу ей бросился в глаза огромный стол, покрытый зелёным сукном, шеренга приставленных стульев с высокими спинками. В нос ударил резкий запах крепкого табака, отчего сразу же жутко захотелось чихнуть. Она, конечно, пыталась сдержаться, но не смогла.
— Апч-хи! — громко чихнула Зоя, едва успев подставить ладошку.
И тут же из-за её спины раздался хриплый, немного усталый голос, хорошо знакомый ей из радиосообщений.
— Будьте, здоровы…
От неожиданности девушка едва не присела. Тихо пискнула и сразу же развернулась, едва не наткнувшись при этом на хозяина кабинета.
— Ой… Товарищ Верховный Главнокоман… — начала она докладывать громким срывающимся от волнения голосом.
Но Сталин коротко взмахнул рукой, призывая её остановится
— Не надо так официально, товарищ Космодемьянская, — улыбнулся он, внимательно рассматривая девушку. — Обращайтесь ко мне просто, товарищ Сталин. Итак… Это правда, то, что вы написали в этом письме?
В его руках появился небольшой клочок тетрадного листа, в котором Зоя тут же узнала своё послание.
Глаза мужчины сузились, превращаясь в едва не щелки. Точно пытался понять, правду или нет сейчас будет она говорить.
— Да, товарищ Сталин, — решительно кивнула девушка, отчего обе её косички задорно подпрыгнули. — Честное комсомольское, все так и было…
Нахмурившаяся, с решительно поджатыми губами и серьезным взглядом, она сейчас меньше всего была похожа на человека, решившего солгать. Понимая это, Сталин тяжело вздохнул. Тогда получалось, что все изложенное в письме правда. А это очень и очень… Здесь он даже подходящего слова не смог подобрать.
— А знаете, давайте чайку попьем, — вдруг, совершенно неожиданно для Зои, предложил он, поднимая трубку телефонного аппарата. — Николай Александрович, будьте добры, организуйте нам чаю.
После поднял голову и добавил:
— За чаем вы мне все подробно и расскажете… А пока, товарищ Космодемьянская, скажите… мой Яков… — его голос неуловимые дрогнул, но тут же снова зазвучал по-прежнему. — Старший лейтенант Джугашвили с ним?
* * *
Непролазную лесную чащу густо покрыл снег, сделав её тропы и вовсе, непролазными ни конному, ни пешему. Вдобавок трескучий январский мороз сковал деревья и кустарники, обернув их ледяной коростой. Словом, ледяная пустошь, без единой живой души.
Хотя, присмотревшись, можно было кое-что и заметить. Кое-где между деревьям виднелись узкие извилистые дорожки, больше похожие на звериные тропы. В паре мест из под больших сугробов к небу тянулись струйки тёмного дыма. Принюхавшись, можно было различить ароматные запахи готовящейся похлебки.
Ещё дальше в чаще, совсем уже невидимые глазу, располагались, настоящие бревенчатые избы, полуврытые в землю. Заваленные плотным снегом, они были и с двух-трех шагов едва различимы. Встанешь рядом с ними, и даже в голову не придет, что где-то тут живёт больше сотни человек, бывших узников фашистского лагеря.
— Хорррошо, — растягивая слово, пророкотал Яков.
Колючий морозный воздух неимоверно бодрил после недавно перенесённой болезни. Лагерные пытки и постоянное недоедание в полной мере сказались на нём, превратив когда-то крепкого мужчину в бледного доходят, заросшего бородой до самых глаз и от того похожего на горского абрека.
— Красиво здесь… Тихо… Спокойно, — бормотал он, с наслаждением вслушиваясь в тишину девственного леса. — Спокойно.
Его накрыло необыкновенное ощущение спокойствия, умиротворения, о котором он уже и забыл. Разве может только в далеком детстве что-то подобные испытал. Рот сам собой расплылся в дурацкой улыбке, закрылись глаза и потянуло в сон. Пришлось даже опереться на искривленный ствол берёзы, чтобы не рухнуть в снег.
— Э-э, товарищ старший лейтенант? С вами все в порядке? — Яков открыл глаза, почувствовав, что кто-то дергает его за рукав. Оказалось, часовой, розовощекий от мороза, боец, волнуется. — Смотрю, вы к берёзе прильнули. Ну, думаю, сомлел товарищ старший лейтенант. Вот отвару хлебнуть. Учитель особливо наказал, чтобы обязательно три раза в день пили.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Яков приложился к флажка, привычно скривившись от горьковатого вкуса напитка. После благодарно кивнул. Как говорится, порядок есть порядок: сказали пить, будет пить. Лишь бы быстрее в себя прийти и на ноги встать, а то как дитя малое. Другие уже полным ходом воюют, а он все бока пролеживает и отвары пьет.
— Вы это… товарищ старший лейтенант,… больше в лес не забредайте, — чуть смущенно проговорил боец, кивая на небольшую опушки впереди. — Сегодня Учитель обещался с нами немного позаниматься. Как бы вас не задеть…
Яков кивнул и сразу же отвернулся. Не хотел, чтобы боец увидел выражение острой зависти нашего лице. Он ведь тоже хотел, чтобы его учили…
— Проклятье… Чертова болезнь… Кхе-кхе, — откашливаясь между бормотаниями, парень побрел обратно в лазарет, самую большую землянку в их лагере. Многие из его товарищей ещё были сильно ослаблены после немецкого лагеря и толком не вставали с палатей. — Как червяк, в самом деле.
Добрался до узкого хода в сугробе и осторожно пробрался внутрь, где сразу же оказался в тепле. Землянка его встретила полумраке и недовольным голосом дежурного в лазарете:
— Товарищ старший лейтенант, Учитель сказал же, что вам нужно ещё сутки лежать, а вы⁉ — дежурный, коренастый парень в сильно потрепанном танкистском комбезе, помог ему добраться до своей лежанки. — Потерпите немного. Учите…
И тут Яков не выдержал. Раздражение последних дней, копившееся за время вынужденного лежания и осознания собственной бесполезности, наконец-то, вырвалось наружу.
— Что вы все лезете со своим Учителе? — в сердцах выкрикнул он. — Замучили уже! Вот где он и все с ним связанное! — Яков выразительно провёл ладонью по шее.
В лазарете после этих слов повисла тишина, в которой тем не менее ясно ощущалось плохо скрываемое неудовольствие и даже злось. И вскоре нашелся тот, кто решил все это высказать.
— Зря вы так, товарищ старший лейтенант, — чуть сгибаясь, что не задеть головой земляной потолок, к нему подобрался дежурный. Обиженно сопя, присел рядом на лежанку. — Не хорошо говорите, не по справедливости. Нельзя так.
Глаза дежурного сверкнули в полумраке. Недоволен.
— Да, если бы не Учитель, ничего этого сейчас бы не было! И нас бы скорее всего не было! Гнили бы скорее всего в земле…
Выдав это, боец встал и ушёл в дальнюю часть землянки. А к Якову повернулся его сосед, замотанный бинтами с головы и до ног.
— Слышь, земля, ты бы хайло запечатал, а то ведь хуже будет, — прохрипел он, показывая внушительный кулак. Такой кувалдой можно было смело в кузне работать или на стройке сваи забивать. — Не посмотрю, что ты старший лейтенант и выбью из тебя всю дурь.
Яков, коря себя за «длинный язык» и несдержанность, молчал. Нечего было просто сказать. Дурак, не сдержался. На лежанке лишнего перележал.
—… Ты пока без памяти валялся, Он здесь херачил, как проклятый за всех нас вместе взятых, — продолжал хрипеть забинтованный, даже не думая успокаиваться. Кулаком так и тряс, словно все еще угрожал. Был бы здоров, точно бы треснул по роже. — Я своими собственными глазами видел. Как экскаватор землю долбил… Так что заткни хавальник…
Отвернувшись, Яков зарылся с головой в свою шинель и затих. Выздороветь хотелось, на фронт хотелось, чтобы больше не чувствовать себя бесполезным обрубком.
Но забыться сном ему не удалось. Только стал уже засыпать, как его кто-то настойчиво потрепал по плечу. Явно будили.
— Яша, проснись… Вставай, поговорить нужно.
Яков открыл глаза и наткнулся на виновато улыбающегося Гвена. Тот подмигивал, показывая на выход. — Пошли, выйдем.
На улице уже было темно. Мороз усилился, заставляя топтаться на месте в попытках хоть немного согреться.
— Знаю, Яша, что тебе тошно и хочется с остальными поразмяться. Только слаб ты еще, тебе окрепнуть немного нужно. Мои отвары, конечно, хороши, но точно не всесильны. У тебя слишком сильная была лихоманка, воспаление легких по-вашему. Потерпи немного. Побереги себя, помоги мне тебя вылечить.
