— Добрый день, миссис Везебай, — сказал Панацель, уважительно склонив голову.
Флориен пробормотал то же самое, а затем уставился на девочек своими глазами цвета древесного угля. Близнецы в свою очередь с любопытством смотрели на него; они никогда прежде не видели настоящего цыганского мальчика, тем более что он был гораздо красивее всех мальчишек, которых они знали в Аргентине.
— Познакомьтесь с моей невесткой, она будет жить у меня несколько недель, пока ее дочери устроятся в новой школе. Они приехали из Аргентины.
Панацель кивнул Одри, а Флориен с большим интересом посмотрел на сестер. И хотя он не знал, где находится Аргентина, ему казалось, что это невероятно далеко. Ему было интересно, говорят ли девочки по-английски, или, может, по-французски. На уроках его научили немного болтать на этом языке.
— Это Алисия, а это Леонора, — продолжала Сисли, указывая жестом на девочек.
Флориен был покорен красотой Алисии. Та, заметив восхищение, внезапно осветившее лицо Флориена, самоуверенно улыбнулась в ответ.
— Алисия хочет посмотреть, как ты убиваешь цыпленка, — сказала Сисли.
Алисия взглянула на Панацеля, который неодобрительно нахмурился. Он подумал, что такая ужасная просьба не могла сорваться с таких очаровательных губок.
— Когда вы снова будете готовить цыпленка, миссис Везебай? — спросил он, сбитый с толку не по-детски горделивым взглядом девочки.
Сисли передернула плечами:
— Я об этом еще не думала. Может быть, завтра приготовлю его на обед. У нас ведь много цыплят, правда, Панацель?
— Да, в них нет недостатка, — хмыкнул старый цыган.
— Почему бы Флориену не показать гостьям ферму? Здесь есть на что посмотреть. Кроме того, они впервые в Англии.
Флориен покраснел, словно его попросили рассказать наизусть таблицу умножения, которой он не знал.
— Мы можем покататься на этих лошадях? — спросила Алисия.
Щеки Флориена приобрели свой прежний цвет, потому что, по крайней мере, он убедился, что они говорят на одном языке. Он не очень хорошо говорил по-французски.
— Если хотите, — ответил Панацель. — Но только вечером, потому что у меня есть работа.
Сисли это понравилось: чтобы поддерживать ферму в порядке, приходилось много работать.
— Флориен, мне бы хотелось заглянуть внутрь фургона, — потребовала Алисия, и Одри ужаснулась: тон девочки был командным.
Что касается Флориена, то он посмотрел на нее с еще большим восхищением и пошел к ступенькам, кивком показывая, чтобы она следовала за ним. Леонора привыкла идти за сестрой и, как всегда, поплелась за Алисией.
Одри и Сисли побрели через поле обратно к саду. Собаки бежали следом, наступая им на пятки. Одри томилась желанием расспросить ее о Луисе. Она не переставала думать о нем с тех самых пор, как ступила на землю Англии. Она ощущала его присутствие везде, и каждый раз вспоминала о нем, глядя на его сестру. Когда они вошли в гостиную и Сисли показала ей огромный рояль, который собирал пыль в углу (на крышке стояли большие черно-белые фотографии в серебряных рамках), Одри поняла, что ее время пришло. Она жадно смотрела на фотографии, пока не встретила улыбающееся лицо Луиса. Его улыбка таила в себе все надежды и мечты, ожидания и разочарования, которые она теперь осознавала. Она хотела пробежать пальцами по клавиатуре и вспомнить ощущения, которые испытывала в те вечера, когда они кружились на брусчатых улицах Палермо в летнем танце своей любви. Одри была так увлечена своими мыслями, что не сразу услышала вопрос Сисли.
— Говорят, ты прекрасно играешь на фортепиано, — сказала та, присаживаясь на каминную решетку. Две немецкие овчарки тут же устроились у ее ног.
Одри вздохнула.
— Боюсь, не очень хорошо, — с сомнением ответила она, вглядываясь в черты Луиса, словно желая поговорить с ним сквозь неподвижное, немое стекло фотографии.
— Сесил восхищен твоим талантом. Он не может сыграть ни ноты, в отличие от Луиса, — сказала Сисли, и ее голос дрогнул.
Одри побледнела. Она медленно повернулась и увидела, что Сисли смотрит на нее с любопытством и сочувствием. Она не знала, что сказать, потому что не догадывалась, что именно ей известно. С трепетом в сердце Одри ждала, чтобы Сисли дала ей подсказку. Но та только смотрела на нее, наклонив набок голову.
— Мне так жаль твою сестру! Я знаю, она умерла много лет тому назад, но знаю и то, как тяжело терять родного человека. Такое никогда не забывается и никогда не излечивается. Ты просто продолжаешь жить, потому что так нужно. — В памяти Сисли, вырвавшись на какое-то время на первый план, возник образ покойного мужа.
— Спасибо, Сисли, — ответила Одри тихо. Затем, ощутив прилив невероятной тоски, встала и пересела на диван, обхватив плечи руками, словно защищаясь от невидимой опасности.
— Сесил рассказывал мне, какой особенной была Айла, а Луис… — Одри подняла глаза и нахмурилась. Сисли старательно подбирала слова. — А Луис… страдал по утраченной любви.
— Луис просто исчез, — сказала Одри. Осознав, что у нее срывается голос, она закашлялась и добавила более уверенно: — Он все время был с нами, а потом внезапно уехал. — Она потупилась и закусила губу.
— Он уехал в Мехико. Один Бог знает, чем он все эти годы там занимался! Сесил написал мне и все рассказал. Я не удивилась. Луис всегда был очень чувствительным и ранимым. Да ты и сама об этом знаешь. Потом, этой весной, он вдруг приехал ко мне. В хорошем настроении. Без предупреждения, совершенно неожиданно. — Ее глаза сузились, взгляд потускнел, она говорила очень мягким голосом. — Он постарел. Сильно постарел, словно у него украли молодость. Ты же знаешь, что мы с Сесилом намного старше его. Луис всегда был для нас ребенком. Таким он и останется в моей памяти. В Луисе всегда было что-то детское. — Одри почувствовала, как внезапно на нее нахлынула волна сожаления, но пыталась взять себя в руки. А Сисли продолжала, не ведая о том, какой мукой отзывались в сердце Одри ее слова. — Луис всегда был непредсказуем, но никогда не был скрытным. Но в этот раз, если бы Сесил не рассказал мне об Айле, я бы так и не узнала, что мучает его. Он никогда, фактически, не говорил об этом, даже спустя многие годы. Он сломался. Я пыталась вытянуть из него хоть что-нибудь, но потом отказалась от этой идеи. Он снова и снова играл на рояле одну сводящую с ума мелодию. Она рвет душу на части, у меня от нее болят уши. Только Чип, мой похожий на сосиску пес, мог это выдержать. Он неподвижно сидел у его ног, глядя, как двигаются вверх и вниз педали.
— Где Луис сейчас? — спросила Одри, надеясь, что Сисли не заметит нотки отчаяния в ее голосе.
— Не знаю. — Сисли с сожалением сжала губы и нервно стала теребить прядь светлых волос, выбившуюся из-под шиньона. — Он с грустным видом бродил из угла в угол, играл на рояле, подолгу гулял. Луис — взрослый человек, и было бы странно, если бы он сидел без дела, ожидая поддержки от семьи. Я не знаю, чем он занимался в Южной Америке. Думаю, преподавал музыку или что-то еще и как-то зарабатывал себе на жизнь. Я предлагала ему найти работу здесь, так как знала, что он не пойдет за помощью к родителям. — Она пыталась оправдаться, почему не сделала для него большего. — Я приютила его, кормила несколько месяцев, а затем однажды он собрал вещи и уехал. Клянусь, я и сейчас могу напеть эту мелодию… Постой-ка…
Одри замерла, а Сисли между тем неуверенно напевала мелодию, сочиненную Луисом для нее. Одри слушала, затаив дыхание. Вдруг из глаз ее брызнули слезы. Сисли замолчала и погладила ее по руке.
— Прости, Одри, я не хотела огорчать тебя. Должно быть, тебе тяжело слышать о Луисе. Он — твоя последняя связь с Айлой.
Одри покачала головой, всхлипнула, провела рукой по лицу.
— Извини, я в порядке, правда. Это потому, что я не видела Луиса со дня смерти Айлы. Мне бы так хотелось его увидеть!
— И я бы все отдала, чтобы найти его. Понимаешь, он уехал, не сказав ни слова, и никто из нас не слышал о нем и не видел его с тех пор. Я чувствую себя виноватой. Я просто вынудила его уехать. — Затем она застенчиво добавила: — Они с Марселем не могли ужиться под одной крышей.
— И в Херлингеме все были против него. Но я воспринимала его по-другому. Я понимала его.
— Должно быть, Айла была особенной. Луис никогда прежде никого не любил, и сомневаюсь, что когда-нибудь снова полюбит так же сильно. Он, наверное, всей душой привязался к ней. Айла, конечно же, была очень чувствительной девушкой.
Одри больше не могла говорить.
Сисли вдруг посмотрела на часы и ужаснулась.
— Барли! Я забыла забрать его из ветеринарной клиники! Не возражаешь, если я оставлю тебя? — спросила она, вскакивая на ноги.
Одри покачала головой. Именно это и было ей нужно: остаться на некоторое время одной и обдумать услышанное. Сисли улыбнулась, извиняясь, выскочила из комнаты со своими немецкими овчарками, оставив за собой легкий запах тубероз и смутное чувство облегчения. Одри подождала, пока захлопнется входная дверь, подошла к роялю и взяла в руки фотографию.
