И между прочим, тогда, в Ирландии, они расстались довольно прохладно. У них зашел разговор о женщинах, Цитрус выдвинул свою обычную сентенцию, что все они суки и каждой нужен грубый сильный хозяин. Карл ответил, что Цитрусу просто не везло с женщинами.
– Можно подумать, тебе везло, – усмехнулся Цитрус, – глядя на твою Ингу, этого не скажешь. Слушай, неужели у тебя нет никого, кроме нее? Про тебя болтают, будто ты аскет, однолюб. Это совсем не вяжется с твоим имиджем. Ты не волнуйся, я не для газеты…
– Да, я однолюб, – хмуро кивнул Карл, – и мне плевать на имидж.
– Значит, Инга – твоя единственная женщина, любовь на всю жизнь?
– Нет, не Инга.
Цитрус стал приставать к нему, пытаясь выведать, кто же, если не белокурая бестия фрейлейн Циммер.
– Не отстану, пока не скажешь. Обещаю, это строго между нами.
– Она русская, – сказал наконец Карл, – ее зовут Алиса. Но мы расстались, не виделись много лет. Я даже хотел на ней жениться.
– Ты? Жениться? – захохотал Цитрус. – Так что же тебе помешало?
– У нее был больной отец, она не могла его бросить и уехать со мной… А теперь отвяжись, чертов папарацци. Как у вас, русских, принято говорить, это было давно и не правда. И вообще, с тобой, старый потаскун, я не собираюсь обсуждать свою единственную чистую любовь.
Как всегда, нельзя было понять, шутит Карл или говорит серьезно.
Они еще долго сидели в баре, и чем больше наливались пивом, тем значительней расходились их взгляды на жизнь вообще и любовь в частности. В итоге чуть не поссорились. Расстались довольно холодно.
На самом деле Цитрус даже испугался, когда с легкостью согласился выполнить поручение Азамата – встретиться с Карлом и передать предложение самого Подосинского. Сначала согласился, а потом испугался. Вдруг бернский связной телефон, который дал ему Карл тогда, в Дублине, давно уже недействителен? Вдруг Карла вообще нет в Швейцарии? Все-таки три года прошло.
Однако все получилось. Цитрус просьбу выполнил, Карла нашел, поручение передал. А вот Азамат, сволочь такая, крутит теперь, не хочет платить за опасную работу. Оказывается, Карл уже в Москве. Иначе каким образом он мог попасть к Цитрусу домой? Все-таки был он здесь или нет? Почему так ясно стоит сейчас перед глазами светлоусое лицо?
Опять в голове все спуталось. Однако из путаницы вдруг проступило имя девушки, корреспондентки журнала «Плейбой». Вероника Суркова.
На нижней полке в книжном шкафу в стопке журналов он разыскал номер «Плейбоя» за прошлый год. На последней странице были напечатаны телефонные номера. Сейчас только пять вечера. Он должен кого-то застать в редакции.
Звонить пришлось долго. Сначала болтал автоответчик, потом было занято. Наконец послышался живой приятный женский голос:
– Приемная главного редактора…
– Добрый вечер. Вас беспокоит писатель Авангард Цитрус.
– Здравствуйте. Я вас слушаю.
– Сегодня ко мне приходила ваша корреспондентка Вероника Суркова. Мне надо уточнить кое-что в тексте интервью. Скажите, как мне с ней связаться?
– Простите, но у нас нет такой корреспондентки.
– То есть как? А кто же ко мне приходил?
– Как вы сказали? Вероника Суркова? Я попробую узнать, возможно, она работает внештатно, по договору.
В трубке зазвучала приятная мелодия.
– Вы слушаете? – спросил мужской голос через несколько минут.
– Да-да, я здесь. Здравствуйте, – радостно откликнулся Цитрус.
– Заведующий отделом культуры Владимир Николаев. С кем имею честь? Авангард Цитрус.
– Очень приятно. Чем обязан?
Цитрус еще раз повторил свой вопрос.
– Нет. У нас не работает корреспондентка Вероника Суркова и никогда не печатался автор с таким именем. Так что вас кто-то ввел в заблуждение.
Цитрус откашлялся, нервно хохотнул.
– Интересные дела… Что же мне теперь делать?
– Сочувствую, но ничем помочь не могу. Если вас это так беспокоит, обратитесь в милицию.
– Спасибо за совет. Я подумаю об этом, – он смущенно хохотнул. – Кстати, а вы не хотите и правда взять у меня интервью? Ну, хотя бы в качестве компенсации за неприятности.
– Простите, это не входит в наши планы, – ответили ему холодно и серьезно.
– А почему, можно узнать? Я все-таки достаточно известный человек, и вы могли бы…
– Да, вы известный человек. Но наших читателей интересуют люди несколько другого плана. Извините.
Москва, ноябрь 1986 года
Алиса открыла дверь и услышала громкий папин голос:
– Кто ты такой? Нет, скажи мне, кто ты такой? Специалист-кинолог? Или человековед? Ты расист, самый настоящий! Ты делишь людей на породы, как собак! Но и у собак нет лучших и худших пород. Между прочим, дворняги бывают умней и благородней породистых, элитных! А потроха у всех одинаковые! Это я тебе как врач говорю. Никакой голубой крови нет! Все это мерзкая фашистская чушь!
Алиса сняла пальто и сапоги, сунула ноги в тапочки, вошла на кухню. За столом сидел Карл. Год назад они окончательно расстались. Даже КГБ не сомневалось в этом. Ее оставили в покое.
Папа расхаживал по крошечной кухне в рваных шерстяных носках, в синих трениках с обвислыми коленками и старой тельняшке. Он был красный, совершенно пьяный и в первый момент даже не заметил Алису, так завелся от спора.
На столе стояла литровая бутылка «Посольской» водки, открытая банка черной икры, тарелка с толсто нарезанной ветчиной, блюдце с окурками. Карл никогда не приходил с пустыми руками. И сейчас принес всякие деликатесы из валютой.
Он поднялся и шагнул к ней, обхватил, попытался закружить. Она вырвалась из его рук.
– Что ты здесь делаешь?
– Может, ты хотя бы поцелуешь меня, майне либе? Это я, твой Карлуша. Мы тут беседуем с Юрием.
У тебя очень хороший отец.
– Папа, ты сошел с ума… Карл, ему нельзя пить. Он вшитый, понимаешь? Ему сейчас станет плохо, надо вызвать «Скорую»!
– Лисенок, не паникуй, – отец неуклюже присел перед ней на корточки, словно она маленькая, и смотрел на нее снизу вверх красными жалобными глазами, – ничего со мной не случится.
– Ты что?! Меня предупредил нарколог…
– Спокойно, доченька, ты, главное, не волнуйся.
– Что значит не волнуйся? Ты же врач, ты понимаешь, что с тобой сейчас будет? – Она схватила со стола бутылку. Там осталось меньше половины.
– Ну, не так много он выпил, – подал голос Карл, – если считать на двоих да с хорошей закуской…
– Ему ни грамма нельзя.
– Можно, можно, – Юрий Владиславович энергично махнул рукой, покачнулся, не удержал равновесия, свалился, опрокинул табуретку, несильно стукнулся затылком о край холодильника.
Алиса кинулась к нему, попыталась поднять за плечи.
– Карл, вызови «Скорую»!
– Не надо никакой «Скорой». – Юрий Владиславович поднялся, кряхтя и потирая затылок. – Лисенок, будь человеком, водочку не выливай, поставь на место. Когда я еще такой водочки выпью? Слушай, Карлуша, ты мне не ответил: кто ты такой, чтобы всех судить?
– Папа, – Алиса подошла к нему, провела ладонью по колючей потной щеке, папочка, посмотри мне в глаза.
– Подожди, дочка. Мы говорим о важных вещах.
– Папа, ты соврал? Ты договорился с Коробцом и он тоже соврал? Тебе не вшили ампулу?
– Коробец пытается лечить меня гипнозом. Мы решили подождать с ампулой, он громко икнул, – водочку поставь на место, а?
– Не беспокойся, – усмехнулся Карл, – я сначала выяснил, можно ли твоему папе пить. Я помню, ты говорила, что собираешься вшить ему ампулу. Он мне сообщил под большим секретом, что никакой «торпеды» пока нет, и только тогда я поставил на стол водку.
– Умный парень, отличный парень твой Карл. Но порет полнейшую чушь. Прямо фашист какой-то! Твой прадед дрался с ними в Первую мировую, твой дед долбал их под Сталинградом, а я вот пью на брудершафт. Хендэ хох, Карлуша! Лисенок, хватит, не дуйся. Сядь и выпей с нами.
Алиса молча поставила бутылку на стол и отправилась в свою комнату, звонить наркологу Коробцу.
– Ну, простите меня, – вздохнул Коробец, выслушав ее гневную тираду. – Я понимаю, получилось нехорошо. Я давно знаю Юру, надо смотреть правде в глаза. Он бы угробил себя, ему опасно вшивать ампулу. Мы сейчас пробуем гипноз…
– Анатолий Сергеевич, ну мне можно было сказать сразу? Я чуть с ума не сошла, когда увидела бутылку.
– Вы слишком остро реагируете. Так нельзя. Положив трубку, она несколько минут сидела в странном, тупом оцепенении. На ее письменном столе в старой керамической вазе стояло семь больших чайных роз. Их тоже принес Карл. По-хозяйски зашел к ней в комнату, налил воду, поставил цветы. Неужели опять все сначала? Завтра позвонят из КГБ или перехватят ее на улице: «Ваши отношения с Майнхоффом восстановились? Замечательно. Продолжим сотрудничество».
Он появлялся и исчезал когда хотел. Она не ждала его. Но каждый раз со жгучим стыдом чувствовала, как замирает сердце. Она говорила: хватит, я не люблю тебя. Мы слишком разные люди. Она давно перестала спорить с ним, не повторяла, что расизм – это неприличная болезнь.
