Молоко в груди Марии иссякло само собой. Но маленькому Алоису не пришлось голодать, – у Нийоле неожиданно снова появилось молоко…
За приоткрытыми дверями свистел и грохотал воспаленный тревогой мир: навстречу неслись составы, полные солдат и оружия. Народ на станциях отчаянно плясал и выкрикивал частушки, пил «на посошок» и прощался, может быть, навсегда.
Дежурным запретили выспрашивать о городах, взятых врагами, но неутешительные сводки непостижимым образом проникали в поезд, продолжающий путь к неведомой цели. Мимо на фронт шли поезда с восточных окраин. Сопроводители нервничали, им не терпелось сдать ссыльных и «дела» с их судьбами следующему ответственному начальству. Обещанных встреч с мужьями и отцами на пунктах концентрации, конечно, не было…
В эшелон пришла первая смерть. Умер «политически неблагонадежный» пятимесячный ребенок. Через день скончалась от сердечного удара его бабушка.
В одном из пересылочных мест колонны обовшивевших спецпоселенцев повели в баню. Одежду прокаливали в дезинфекционной камере. Нийоле и пани Ядвига остриглись – сил недоставало терпеть кровопийц. Старуха вопросительно кивнула Марии.
– Мне все равно, – сказала Мария тускло.
Хаиму было жаль ее кудрей, потерявших от многодневной грязи свой чудесный солнечный цвет. Он решил попытаться очистить их от гнид и вшей. В банном дворе сам промокнул полотенцем промытые волнистые пряди, распустил на ветру, а когда убедился, что подсушились, – едва не вскрикнул: огонь волос любимой покрывал пепельный налет седины.
– Стригите, – прохрипел Хаим понятливой пани Ядвиге и отошел, чтобы не видеть, как с головы жены будет падать пепел.
После помывки, облачившись в вытряхнутую от комьев обугленных вшей одежду, в чистой колонне отдал богу душу старик, бывший владелец кемпинга в Паланге.
– Поездов недостает! Стратегические заводы эвакуировать не на чем, а мы тут вас от войны спасаем! – ругался новый начальник конвоя, раздосадованный стариковской смертью.
– Скажите, меня могут взять на фронт добровольцем? – отважился спросить один из ребят. – Мне скоро восемнадцать.
– Спецпереселенцам не положено, – отрезал офицер.
Пожилой дневальный, куривший неподалеку, злобно прищурился и выхаркнул с цигаркой:
– Ишь, на фронт захотел! Ишачить будешь, вину кровавым потом смывать… Чтоб вы сдохли все, буржуйские недобитки!
…Это пожелание исполнилось наполовину. Сколько десятков тысяч людей «нечаянно эвакуировали» на Алтай, а затем на край земли по приказу советского правительства, никогда не будет установлено. Но то, что каждый третий, а в иных местах каждый второй лег в вечную мерзлоту, могли потом засвидетельствовать оставшиеся в живых.
Глава 18
Раскаленный камень
Через девять дней после массовой высылки спецпоселенцев началась война, а спустя два дня в Каунас вошли гитлеровские войска. Все повторилось: по проспекту под звуки германского гимна ползли бронемашины, ехали грузовики, шагали колонны солдат, и с балконов на них летели цветы…
Националисты Литвы поторопились организовать свое правительство. Предполагалось, что спасители вернут захваченное советской властью «народное достояние», и республика вздохнет свободно.
Ответом на наивные претензии было устранение скороспелых властей. Антропометрические характеристики литовцев, как и других «восточных» народов, по данным специалистов рейха по расовой теории и гигиене, не отвечали арийской идентификации. На землях Прибалтики намечалось расселение немецких колонистов и скандинавов, а после победоносного окончания войны – англичан. По плану «Остланд» фашисты рассчитывали депортировать одну часть выбракованного населения вглубь восточных территорий, другую часть – в мир иной. Евреи, согласно крылатой фразе, популярной в руководстве СС, должны были исчезнуть «как капля воды на раскаленном камне».
Педантичность оккупантов была оскорблена вандализмом литовских националистов, в угодливом раже оставлявших горы еврейских трупов даже на центральных улицах. Эти «некрасивые» действия не соответствовали лозунгу: «Любовь к чистоте – черта арийской нации». Впрочем, пользоваться помощью местных добровольцев фашисты не перестали. Их услужливыми руками были уничтожены тысячи соплеменников-литовцев, коммунистов и сочувствующих Советам. А для культурной реализации проекта «раскаленного камня» лучше всего сгодилось оборонное укрепление Каунаса – Девятый форт, куда из гетто, созданного в пригороде Вилиямполе за мостом через Вилию, еженедельно отправлялись аккуратно сбитые группы и колонны людей, меченных желтыми шестиконечными звездами. У западной стены форта было вырыто три километра рвов, где методично исполнялась плановая, с любовью к арийской чистоте, ликвидация евреев.
…До конца своей долгой жизни не простила себе Геневдел Рахиль Готлиб борьбу против «чужекровной» невестки. Утешалась молитвами Всевышнему: может, Он водил этим противостоянием, и, случись по-другому, не стало бы надежды на то, что Хаим и Мария, заброшенные куда-то нечеловеческим механизмом сталинской власти, все-таки живы.
В день, когда необъяснимое наитие старого Ицхака подошло наконец к последней точке самого страшного из существующих на земле страхов, матушка Гене увидела, поняла и приняла душой единственную суть жизни. Сын и его жена встали перед нею во всем великолепии божьего промысла, не имеющего каких бы то ни было границ, придуманных властолюбивым человечеством.
Одна из многочисленных еврейских «акций» в камне Девятого форта навсегда высушила слезы матушки Гене. Что-то сдвинулось, искалечилось и застопорилось в организме, утерявшем способность плакать. Могучая материнская сила перехлестнула невыносимые муки, крик, плач и, выхватив из бездны безумия полумертвую от горя старую женщину, сохранила ее для маленького внука. Он и она чудом спаслись из всего истерзанного, расстрелянного, живьем сожженного, обреченного на гибель семейства.
Матушке Гене еще предстояло похоронить в своей памяти всех, кого она любила, чтобы выжить и жить ради ребенка, который будет началом новой жизни Готлибов.
Часть третья
Каак
Глава 1
Из-под носа у Гитлера
Спецпоселенцы ровно год прожили в Алтайском крае, где работали в отделениях зерносовхоза, и вот их снова куда-то везли – вначале на поезде, затем на грузовиках и, наконец, на пароходе. Там, где останавливались заправиться дровяным топливом, капитан позволял собирать ягоды и съедобные травы. Пассажиры заполняли кастрюли прозрачными гроздьями красной смородины, кистями крупной черной; хватали, торопясь, одеревеневший дикий лук, щавель и черемшу. Последнее начальство затерялось в Якутске. Понятно – не сбегут люди с судна в дикие таежные дебри.
Колесный пароход «Ленин», аллегорически «одноименный» с рекой, громко тарахтя, шел по Лене, двигая караван барж вперед, к северо-востоку. Белыми ночами с обеих сторон речного коридора грозно вставали зубчатые скалы – сциллы и харибды, причудливой волею природы перенесенные сюда из греческих мифов. Лена то сужалась, то расступалась в шальном размахе, величественные скальные пейзажи сменялись столь же царственными равнинными ландшафтами.
Нежно-лиловые таежные берега, дельта и архипелаг остались позади. Теперь кругом, сколько хватало глаз, хмуро стелилось, туманилось море – капризная, коварная водяная стихия, открытая только в августе и сентябре, а все остальное время забранная льдами. В море Лаптевых самый короткий период навигации на всем североморском пути.
Когда впереди замаячила мглистая береговая полоса, умер народный учитель Литвы Бенешявичюс. Старик не выдержал морской качки. В последнее время ничего не ел и все лежал с бумажным кульком у губ, выхаркивая в него воду и желчь.
Приближался порт Тикси – морские ворота Якутии. Кто-то высказал робкую догадку о возможной отправке в Канаду, и у людей ожили зыбкие надежды на лучшую долю. Предположение, как это часто бывает, раздулось до размеров истерически радостной вести.
Пани Ядвига язвительно заявила:
– Нас уже послали куда подальше, на тот самый конец.
Циничная фраза на корню обрубила взволновавшую всех тему. На другого накинулись бы с попреками, могли и стукнуть. Невыносимая неизвестность озлобила и вымотала народ до предела. «Этой», не скрывающей своего аморального прошлого, не стали перечить, хотя согласных с нею не было. Не для того же со спецконтингентом «нянчились» так долго, чтобы погубить его на краю земли!
Люди высыпали на палубу. На причале стояли ледоколы, лесовозы с сырьем, баржи-тысячетонники с разным товаром. Ни один из ждущих погрузки экспорта и транспортных кораблей, как выяснилось, не собирался вывозить эмигрантов.
Похоронить Бенешявичюса в земле не дали, велели бросить в открытое море. Раз уж оно измучило человека до смерти, значит, затребовало. Пока пароход затаривался, пассажирам разрешили побывать в поселке.
