Через год после дня, запечатленного на той злосчастной фотографии, в осенние каникулы, они с Галкой наблюдали военный парад из комнаты бабушки Ольги. Эта крошечная комнатка без холодильника и телевизора находилась в коммуналке на Миллионной улице, тогда улице Халтурина, в двух шагах от Эрмитажа. Лежа животами на огромном подоконнике, девчонки глазели на молоденьких замерзших морячков с малиновыми ушами. Мальчики онемевшими пальцами поправляли бескозырки перед выходом на Дворцовую и ежились от ледяного ветра с Невы. А Инка с Галкой, как всегда, спорили до хрипоты, какой город лучше, Москва или Ленинград, и жевали подаренные бабушкой Ольгой шоколадки.
Много лет спустя Галка привезла из-за границы в родной город дочку, уже подростка. Галка мечтала, чтобы Вероника узнала и полюбила красоту родного Санкт-Петербурга, чтобы волшебство этого удивительного города приворожило ее душу и оставило ее у себя навсегда. Однако Вероника (ее все теперь называли с ударением на втором слоге — Вероника) взирала на имперские красоты великого города с холодным любопытством. Даже вид с большой Невы на Биржу, Ростральные колонны и Эрмитаж, от которого у Инны всегда дух захватывало, не впечатлил маленькую янки с русскими корнями. Вероника повертела головой, несколько раз вежливо повторила: «Beautiful» (красиво), а потом живо поинтересовалась:
— Мам, а скоро пойдем в «Макдоналдс»?
Инна вспомнила тот эпизод с горечью. Ну что ж, сердцу не прикажешь. Для Вероники ее родина теперь — маленький провинциальный штат Юта, где культурных ценностей в сравнении с Питером — ноль. Вообще там достопримечательностей — один Гранд-Каньон. Прабабушке Ольге такая смена вех вряд ли понравилась бы, ну да как ее теперь спросишь. Словом, жаль, что одной красивой русской девочкой в Питере стало меньше. Как было бы здорово, если бы когда-нибудь одинокие матери не мечтали рвануть из родного Петербурга куда глаза глядят и не увозили на чужбину дочек! Ну, не может же, в самом деле, вся наша огромная страна вдруг взять, сняться с места, как пчелиный рой, и улететь за лучшей жизнью? Да и где нас особенно ждут?
Зато сама Инна в этот приезд вдоволь налюбовалась знакомыми красотами, потрогала шершавый гранит набережных руками, вспомнила запахи и краски Петербурга, его особый таинственный флер, хотя, возможно, он был лишь плодом ее воображения. Впрочем, Инна не только в петербургских мечтах побывала, но и во вполне ощутимой реальности. Даже стремительный театральный роман закрутить успела.
«Это — как бонус за сломанный каблук, бесполезное знакомство со старухой и падение на скользкий питерский лед», — сказала она себе.
Вот и ладненько. Пора и честь знать. В «бандитском Петербурге» хватает своих сочинителей, день и ночь кропающих криминальное чтиво. Так что, уважаемый сэр Ленинград, пора прощаться. Тем более вопрос с картиной и с ее похищением сам собой отпал. Что ж, как говорится, баба с возу… Или — Пиковая дама из кареты — особой разницы нет. Бойкая авантюрная журналистка, распрямившая было спину и плечи, в душе Инны снова скукожилась, съежилась и притихла. Ей вдруг стало неинтересно. Короче, загостилась Инка в Ледяном доме, пора домой — в шумный, многоязыкий и дорогой для простых смертных Новый Вавилон — родную матушку-Москву. Крикливую, кичливую, но все-таки порой родную и теплую, как любящая тетка.
«Хватит с меня роковых петербургских тайн! — окончательно решила Инна и нырнула в маленькую кафешку на Невском — перекусить по-быстрому бульоном с пирожком. — Ну, не идти же в „Макдоналдс“, в самом деле, как юной русской американке Веронике!»
Инна почти не удивилась, вновь увидев за столиком Владимира — недавнего попутчика в поезде «Москва — Санкт-Петербург». Она уже привыкла, что этот бездельник, похожий на боксера Николая Валуева, попадается ей в Питере на каждом шагу.
«М-да, не зря от него жена ушла, — мстительно подумала она. — Небось надоело одной надрываться, пахать за двоих, пока он гуляет и пьянствует».
— Ого, да у вас нынче какой-то замороженный вид! — удивился новый знакомый. — Хотите, закажу пятьдесят? Как чего, разумеется, водки! Не волнуйтесь, исключительно в качестве лекарства. Водка — диетический продукт, как говаривает моя матушка Наталья Анатольевна.
— Благодарю, — насмешливо взглянула на него Инна, — оставляю вас лечиться в одиночестве. Если честно, я пью водку только с хорошо знакомыми мужчинами. Не люблю неожиданностей.
«Вру и не краснею! — мысленно устыдилась она своих слов. — А Ромка Караваев и стремительный роман с ним — разве это не самая неожиданная неожиданность? Или, может быть, я всю жизнь о его каморке под крышей мечтала?»
— Инна Павловна, по-моему, мы с вами знакомы уже сто лет, — усмехнулся Владимир и поправил галстук, слегка сбившийся на сторону. Инна с изумлением заметила, что мужчина явно смутился. — В Москве я со старыми приятелями вижусь в десять раз реже, чем с вами здесь, в Питере. А вы говорите — неожиданность. Ну ладно, не хотите — не пейте, просто садитесь и рассказывайте. Итак, в каких музеях вы сегодня побывали? Вы ведь только по культурным местам ходите? Это я, грешный, — по забегаловкам…
— Ой, на соседней набережной живет такая любопытная старушка, что и в музей ходить не надо, — неожиданно для самой себя разоткровенничалась Инна. Она и в самом деле почувствовала, что ей хочется рассказать этому громиле о Полине Андреевне. — У загадочной бабульки в квартире целая галерея. Вот опять собираюсь к ней в гости.
— А, мать Покровского, — равнодушно уточнил собеседник. — Будьте с ней осторожнее: очень непростая штучка.
— Откуда вы ее знаете?
— Тоже мне, петербургская тайна! Инна Павловна, очнитесь! Да об этой вашей Полине Андреевне пол-Питера знает, — рассмеялся Владимир, и впервые его улыбка показалась Инне не ехидной, а открытой и даже милой. Вообще в этот раз Володя выглядел на удивление симпатичным. Или она привыкла к его грозному облику?
— Помните, у Грибоедова: «Что будет говорить княгиня Марья Алексеевна?» — продолжал он, усмехаясь. Так вот, Полина Андреевна и есть эта петербургская Марья Алексеевна, на которую уже больше десяти лет оглядываются здешние светские дамы из теле- и прочего бомонда.
Уголки его глаз поползли вверх, образовав лучики морщин, белые зубы обнажились, а на правой щеке появилась трогательная ямочка. В глазах собеседника, к изумлению Инны, блеснул интеллект, в котором она прежде этому развязному типу напрочь отказывала.
— Наверное, вы и сами в Интернете о Покровском все уже прочитали, — пристально взглянул он на Инну, — или в прессе. Так что кое-какое впечатление имеете. И похоже, не испугались, раз к его матушке регулярно наведываетесь. О покойных либо хорошо, либо ничего, и все-таки… Не хочется с вами лукавить, потому что вы мне нравитесь. Очень скользкий тип был этот Никита Покровский, мир его праху. Да и матушка его тоже не промах, хотя дама весьма солидного возраста. Ходят слухи, что все предметы искусства и антиквариата, что хранятся в их квартире, ее покойный сын раздобыл… ну, как бы точнее выразиться — не очень честным путем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
