Сегодня в составе Российской Федерации лишь русские не имеют своей национальной администрации, то бишь «республики». Создание чего-то подобного было бы уже началом конца своего же общего государства. Но положение, которое есть теперь, лишает права на родину именно русских, которых осталось за ее пределами около двадцати миллионов. По государственным программам, все же принятым, получая в России гражданство, работу, их переселяется ничтожное количество. Даже «зеленые коридоры» в царство российской демократии, так сказать, ее законности и легальности – воистину, как угольное ушко… И здесь беспредельно то же самое государственное лицемерие: можно и нужно признать русскоязычность какого-то там населения, чтобы не признавать его национальность и прямую, то есть историческую, за него ответственность. Ведь эти русские – и они превращаются в колониальных рабочих, в скотинку, попадая в Россию. А оставаясь за ее пределами, они же – это заложники российской государственной политики, той же самой. При этом, оказывается, население Абхазии и Южной Осетии чуть ли не все состоит из российских граждан, но это уже другая политика.
В конце концов, признавая факт и масштабы «нелегальной миграции», когда-то нужно будет признать и государству, и обществу, что «нелегальным» сделался-то в России в таких масштабах… сам труд. Рабсилой кормятся стройки, коммунальное хозяйство – это на виду и не спрячешь. Но скрыто от глаз куда больше, конечно же. Приток рабсилы в Россию и ее экономическое оживление совпадают по времени. В то же самое время ничто не оживляется, ведь не собственное население занято трудом, в котором нет для него никакого смысла, то есть выхода из своей же бедности никакого нет. И когда населению сообщают, что уровень его жизни повышается, для большинства это уровень повышения квартплаты, цен. Повысился – значит, что прожить сегодня стало еще тяжелее, чем вечера. Поэтому бедность принимает самые безысходные формы – пьяная, преступная, сиротская, а обратное, что труд имеет смысл хотя бы для того, чтобы выжить и накормить своих детей, доказывают русскому человеку таджик или узбек, но там, куда они отсылают заработанное, другой прожиточный минимум. Вот когда получается, что «коренное население» погрязло в экономическом бездействии, которое ведет к омерзительной нищете, но а если действует и обогащается – плодится не менее омерзительное, погрязшее в роскоши и безразличное ко всему, кроме удовольствий, богатство.
Круг замыкается, какой же еще, если не порочный. Но бичевать «пороки» в России вышло из моды лет как сто с лишним… Жить можно вполне комфортно в окружение пороков, эти пороки, человеческие, приносят и прибыль, и удовольствие. Презрение к рабству душило русские умы лет двести тому назад… Но теперь не требуют прав для кого-то, кто бесправен, – теперь требуют, напротив, лишать прав, гнать, выметать с улиц российских городов какой-то там человеческий мусор… Перемены, они все же происходят, и меняется, конечно же, сознание людей. И многое стало у нас в России возможно, чего нельзя себе было когда-то представить… Вот хозяйчик, директор охранный фирмы, строил себе загородный дом, то есть работал на него, конечно, тот самый человеческий мусор, но что-то вдруг поменялось в его сознании, и он решил, что можно свою рабочую скотинку натурально приковать, посадить на цепь, – а дом она все равно построит, но обойдется еще дешевле… Держал на цепи, сам судил и наказывал, если что, то есть избивал, что происходило в престижном оживленном дачном поселке. От скотства до рабства оказался шажок. Что одни люди живут в квартирах, а под ними, в подвалах, прямо в отводах мусоропроводных тоже могут жить люди – это стало вполне приемлемо. Что же тогда станет приемлемым завтра, то есть как поменяется сознание законных граждан, если уже сегодня чуть ли не каждый дом обслуживается людьми, место для жизни которым отвели в подвалах?
В одном таком московском доме – их еще называют «умными домами», это где все устроено так комфортно и умно, что за это отдельно взимается с жильцов высокая плата, даже в более-менее комфортном подвале обитала рабочая семья киргизов: молодая женщина содержала за пять тысяч рублей весь этот дом в чистоте, муж ей помогал, но ничего не получал за то, что ему разрешили жить в подвале вместе с женой. Женщина должна была родить, но рожала в этом подвале, не было у ней родового сертификата, даже паспорта, конечно же, его забрали в залог, кто давал это место. В подвале родила – а через день ребенок умер, но, наверное, честнее сказать, погиб. Нет, не сама она его извела, не задушила, не имела даже намеренья такого, избавиться от ребенка, которого ждала, – но младенчик чем-то в этом подвале заразился. В общем, они и не должны выживать в подвалах, новорожденные дети. Когда эта трагедия в «умном доме» произошла, жильцы были очень возмущенны… Но их возмутила как бы грязь, к которой оказались причастны. Они-то огромные деньги платили, чтобы не беспокоиться ни о чем, а тут, оказалось, наняли обслуживать их дом жалкую нелегальную рабочую силу, поселили в их подвале, – обманули, запачкали этой историей, обеспокоили. Несчастных тут же выгнали, даже не выдав напоследок жалкий заработок. Трупик своего младенца, чтобы, убравшись восвояси, захоронить на родине, тоже не получили: не положен к выдаче. Не выдали труп ребенка из морга, не оказалось у них даже на это права. И такая бесчеловечность, она возможна, законна, хоть зло настолько очевидно, что его нельзя не понимать. Но это бесправие, это зло и охраняется как правопорядок. Вот почему жутко, что все и всем очевидно… Очевидность происходящего сегодня – она как приговор нашему обществу, и его когда-то что-то обязательно приведет в исполнение. И не за слезинку ребенка придет когда-то расплата, а за море человеческих страданий, слез.
Идеальный приговор
Правосудие – право на суд.
Понятие «суд» давно уж присоединило понятие «право», но в России оно звучало и звучит, как бы нисколько не изменившись, то есть пугающе. Мы верим в карательную силу законов, не усвоив никаких своих прав, не понимая, как можно их отстоять, но и самое, по-моему, главное: не имея в большинстве на это средств. Юридический гуманизм дорог. По сути, право на справедливый приговор покупается во многом еще до суда. Никакое равенство в свободе по всеобщему закону в России уже поэтому недостижимо. И свобода, и закон существуют у нас со всем народом за чертой бедности. Бедные пребывают в бесправии самом естественном, но формула европейского правосудия наше население на это бесправие почти обрекает. Подавать судебные иски, пользуясь судом как своего рода юридической услугой, что делает даже средний европеец, чьи права нарушены, покупая, конечно же, услуги адвокатов и прочее? Наши граждане за редким исключением отстаивают свои интересы в судах сами, оказываясь заведомо слабее тех, кто нарушил их права… И слабого обидеть может каждый: кто богаче, сильней… Есть же у нас такое словцо: властьимущие. Вот тоже срослось: имущие власть. Но тогда покупают судей. Понимай: у кого власть – у того и право. Разнообразные «общества по защите», даже если пострадал, как многие и многие, – не защищают, дают советы. Правозащитники – изгои, одинокие уроды общества. Если при советской бедности, имея одно право, на труд, советские люди массово защищали себя обращениями в газеты, в партийные органы, то есть требовали и даже добивались хотя бы какого-то равенства перед законом, то в новое время народ остался без своего главного защитника – государства. Вот кто карал, но и миловал. Наказывал, но и защищал. И мы только это усвоили. Оно, государство, устрашало, однако тогда и были порядок, закон. Что закон и порядок держаться могут на силе, на страхе – в это верим. И кто обещал нам законность и порядок, всегда обещал «сильную власть»… Это своего рода национальный цинизм, но и вера тоже. Это, действительно, наш национальный идеал правосудия: вера в наказание, рождающая и веру в порядок, в закон. Справедливо по этой вере может быть и должно наказание – и только оно. Нет, конечно же, лучшие русские люди мечтали об ином. Но мечтания такие приводили на каторгу, на эшафот, кончались сумасшествием. Есть что-то зловещее в том, сколько же лучших русских людей, начиная с Радищева, сошли с ума, доведенные до безумия своим одиночеством. И в России освобождение всегда шло «сверху», от государства, хотя освобождаться от своих пороков должно было бы общество, раскаиваясь за преступления государства. Идеал и рождается в нации как раскаяние. Это не что иное, как нравственный приговор, который сама же нация выносит своей истории, осознавая даже не сам факт преступления, а испытав в полной мере наказание за него, – и тогда, искупив страданиями, вся она стремится к лучшему, более справедливому, настоящему. Я хочу сказать, что лишь через такое раскаяние открывается народу будущее, то есть возможность продолжения своей истории, потому что иначе он истребляется в своем же зле. Очищение, таким образом, следует в исторической жизни народов за преступлением и за наказанием. Но только оно духовно, то есть действительно обновляет нацию, действуя на сознание человеческое, как не действует устрашение или какие-то бы то ни было «преобразования», от которых отчего-то всегда и ждут улучшений в России. А после их провалов все общество оказывается в таком состоянии, когда не остается никаких средств к защите даже государственных интересов, кроме устрашения. Только в очищении и находит выражение стремление народов к свободе, лишь тогда освобождение подлинное. У нас же после всех преступлений государства этого не произошло. Государство осталось преступно, потому что наше общество не приняло на себя вину за его преступления. Мы выливали ушаты грязи на свою историю – и на царскую, и на советскую, – но не стали чище, а погрузились в свою историю, как в грязь. Мы плелись и плетемся за европейскими народами, высокомерно считая себя более духовными, однако цинично не верим в то, во что верят они. И прежде всего – в это «равенство в свободе по всеобщему закону». Но если когда-то не стало рабства у нас – так потому только, что устыдились Европы. Если отменили когда-то телесные наказания – так только потому, что переняли нормы европейского права. Переняли, приняли – но верим лишь в отмщение. Справедливость – это когда тому, кто сделал тебе плохо, отомстят. Русский человек ждет от государства даже не защиты – возмездия. Покарайте! Накажите! Вот и равноправие: пусть они страдают так, как заставили страдать меня. И возмездие становится преступлением: нет, я бы сказал, принимает форму преступления, потому что не подразумевает доказательства вины, уважения ко всем этим нормам, праву, личности человеческой.
