и мимолетной любовью, — но жениться на ней означало жениться на ферме, вернуться домой, жить среди похороненных мертвецов.
— Сегодня вряд ли, — ответил он, и ему стало неприятно, что он это признал.
— Ну, ладно. Иди, сбрось рюкзак. И не лишайся премиальных из-за того, что засидишься с нами за столом. — Разочарование на лице отца читалось ярче света ламп, и скрыть его было труднее. — Увидимся в столовой через полчаса, хорошо? — Он еще раз пожал руку сына. — Рад тебя видеть, сынок.
— Взаимно.
Миссия пожал руку отца, затем похлопал ладонями над грядкой, чтобы стряхнуть налипшую землю. Райли неохотно вернул ему нож, Миссия сунул его в ножны. Защелкивая зажим вокруг рукоятки, он подумал о том, как этот нож может понадобиться ему сегодня ночью. И на миг задумался: не предупредить ли отца, не сказать ли ему и Райли, чтобы они оставались дома до утра и ни в коем случае не выходили?
Но он промолчал, похлопал брата по плечу и отправился в насосную, расположенную в дальнем конце плантации. Шагая мимо грядок, на которых люди что-то копали или собирали урожай, он думал о фермерах, продающих овощи с самодельных прилавков и перемалывающих зерно на муку. О том, как в кафетерии выращивают зелень и кукурузу. И о недавно раскрытых планах перемещения тяжелых грузов с одной лестничной площадки на другую без участия носильщиков.
Все пытались обеспечить себя на случай, если в бункере снова начнется насилие. Миссия ощущал, как назревает такое настроение, как нарастают подозрение и недоверие, как возводятся стены. Все старались чуть меньше полагаться на других, готовиться к неизбежному, затаиваться.
Подходя к насосной, он ослабил лямки рюкзака, и ему в голову пришла опасная мысль, откровение: если все стараются сделать так, чтобы не нуждаться друг в друге, то как же такое поможет людям уживаться?
28
Освещение на большой спиральной лестнице по ночам приглушали, чтобы люди и бункер могли спать. Как раз в такие предрассветные часы, когда убаюканные дети давно видят сны, по лестнице бродят те, кто замыслил недоброе. Миссия замер в этой темноте и ждал. Откуда-то сверху донесся звук скользящей по металлу туго натянутой веревки: поскрипывание волокон, трущихся о сталь и напрягшихся под большой тяжестью.
Вместе с ним на лестнице затаилась группа носильщиков. Миссия прижался щекой к внутреннему столбику ограждения, ощутив холодок стали. Он контролировал дыхание и прислушивался к скрипу веревки. Ему был хорошо знаком этот звук, потому что он до сих пор ощущал тот ожог на шее — выпуклый рубец, заживший за прошедшие годы. Отметину, на которую бросали взгляд, но редко упоминали. И в густой ночной серости он снова узнал это поскрипывание: груз на веревке медленно опускали.
Он ждал сигнала. Он думал о веревке, о своей жизни — и о запретных вещах. В диспетчерской на семьдесят втором есть книга учета. На этой главной для всех носильщиков промежуточной станции под замком хранится массивный гроссбух, сшитый из бумаги, стоящей целое состояние. В ней ведется тщательный учет доставок определенных типов грузов — рукописный, чтобы информация не ускользнула в сеть.
Миссия слышал, что старшие носильщики отслеживают в этой книге доставку определенных типов труб, но не знал почему, а также бронзы и различных жидкостей и порошков с этажей химиков. Закажи доставку чего-то подобного или слишком большого количества веревок — и тебя занесут в список подозрительных. Носильщики были властелинами слухов. Они знали, что доставляется и куда. И их перешептывания конденсировались в главной диспетчерской, где и записывались.
Миссия слушал, как в темноте стонет и скрипит веревка. Он знал, что ощущаешь, когда веревочная петля затягивается вокруг шеи. Ему показалось странным, что, если закажешь веревку, достаточно длинную, чтобы повеситься, никому до этого не будет дела. А вот если этой веревки хватит, чтобы спустить ее на пару этажей, это сразу насторожит.
Он поправил шейный платок и задумался над этим. Наверное, человек имеет право лишить себя жизни — если при этом он не лишает кого-то работы.
— Приготовиться, — послышался шепот сверху.
Миссия крепче сжал рукоятку ножа и сосредоточился на предстоящей задаче. Напрягая зрение, он стал всматриваться в тусклый полумрак. Вокруг него слышалось ровное дыхание остальных носильщиков. Наверняка и они сжимают рукоятки своих ножей.
Ножи носильщики получали вместе с работой. Ими они вскрывали упаковку доставленного груза, резали фрукты, когда перекусывали во время работы, а при необходимости и оборонялись, когда владелец ножа сновал вверх и вниз по бункеру, подвергаясь опасностям. И сейчас Миссия был готов пустить его в ход, дождавшись команды.
На тускло освещенной лестничной площадке двумя этажами выше группа фермеров о чем-то негромко спорила, орудуя с другим концом веревки. Под покровом ночи они намеревались выполнить работу за носильщиков и сэкономить сотню-другую читов. Сама веревка в темноте за перилами была не видна. Ему придется высунуться и отыскать ее. Миссия шеей ощутил, как его бросило в жар, а ладонь, сжимающая рукоятку, вспотела.
— Рано, — прошептал Морган.
Рука начальника опустилась на плечо Миссии, сдерживая его. Миссия сосредоточился. Опять негромкий скрип — на веревке висел тяжелый генератор, — и в темноте показалось движущееся серое пятно. Люди наверху общались громким шепотом, вытягивая груз, потому что делали работу, предназначенную для носильщиков.
Пока серое пятно медленно ползло вверх, Миссия подумал о ночных опасностях и изумился, что ему бывает страшно. Он вдруг стал очень дорожить жизнью, которую однажды решил прервать. Жизнью, что не должна была зародиться. Он подумал о матери, гадая, какой она была, — кроме непокорности, стоившей ей жизни. О матери он знал только это. Он знал, что противозачаточный имплантат в ее бедре не сработал — такое происходит в одном случае на десять тысяч. И вместо того чтобы сообщить о неисправности имплантата — и о беременности, — она скрывала растущий живот под просторной одеждой, пока не миновал срок, в течение которого Пакт разрешал относиться к ребенку как к зародышу.
— Приготовились, — прошипел Морган.
Серая туша генератора проползла мимо и скрылась из виду. Миссия стиснул нож и подумал о том, как его должны были вырезать из матери и выбросить. Но установленный срок миновал, и теперь одну жизнь полагалось обменять на другую. Так гласил Пакт. Рожденному за решеткой Миссии позволили жить, а мать отправили на очистку.
— Давай, — скомандовал Морган.
Миссия вздрогнул. На лестнице выше него поскрипывали мягкие и хорошо разношенные ботинки — носильщики крались наверх, готовясь действовать. Миссия сосредоточился на своей задаче. Прижавшись к изогнутым перилам, он вытянул руку в пустоту за ними. Ладонь отыскала веревку
