долина,
Там карминово-красный гранат собирать будут девичьи руки,
А глаза этих дев будут слаще любой сладкой дыни.
— Ну как? — Джума вопросительно взглянул на ребят.
Те пожали плечами. Базар то краснел, то бледнел, ему вдруг показалось — никто не верит, что это его стихи. И он выкрикнул:
— Клянусь, я это сам написал, у меня черновик есть.
Деликатный Таган-ага поддержал его и на этот раз:
— Мы верим, сынок, верим, ты молодец, настоящий поэт.
— Стойте, стойте, — сказал Джума и вытащил из конверта бумажку. — Слушайте дальше.
— «Уважаемый Базар Байханов…»
— Что-что? — закричал сиплый Берды, — уважаемый, говоришь? Ну-ка, прочти еще раз!
— Да слушай ты, Берды, раскрой пошире свои уши и слушай внимательно, — сказал Рустам, которому не терпелось услышать, что в письме.
Но Джума не спешил, он еще больше подзадоривал ребят. Торжественно, сопровождая чтение жестами, он продолжил:
— «Уважаемый Базар Байханов, мы печатаем ваше стихотворение «Вершина» с небольшими сокращениями…»
Базар незаметно для самого себя подошел к Джуме вплотную. Потом обернулся к Берды, как бы говоря: «Что, поверил?» А Джума продолжал читать:
— «Посылаем вам два экземпляра газеты. Желаем успеха. Заместитель главного редактора «Яш коммунист» Мурадов».
Газеты переходили из рук в руки. Таган-ага поднес письмо к самым глазам. Сиплый Берды несколько раз перечитал стихотворение.
Джума схватил одну газету, сказал, что знает, где ее повесить, и убежал.
— Не забудь по дороге показать Зохре! — крикнул ему вслед Рустам. И Джума сник. Он проиграл, а Базар победил, стал первым. Девушки любят поэтов, и теперь она полюбит Базара, — думал он. И все равно радовался за друга. Напечатали в республиканской газете. Заместитель главного редактора пишет «уважаемый»…
Лапша, и правда, стала уже почти тестом, но никто этого не замечал: все только и говорили, что о письме. Так, машинально, ребята и съели всю лапшу.
* * *
После ужина Джума решил полежать. И ему приснился сон.
…В Караджаре садится самолет, забирает Базара и взлетает. Вместе со всеми Джума кричит, машет руками, но Базар их не слышит. Самолет доставляет его в Ашхабад — город утопает в цветах. На улицах, на балконах высотных домов — кругом алые розы, весь город благоухает. И все жители города спешат к памятнику Махтумкули: там будут состязаться поэты. Седовласые стихотворцы и юные сочинители — все читают стихи. И еще краше становится город. И Джума тоже будто бы там и очень удивлен. Вдруг все аплодируют кому-то, громко приветствуют. Это народ, подняв Базара на руки, вносит его на трибуну. Базар не похож на себя: солидный, во фраке, с бабочкой, точно дирижер.
Он читает стихи, то самое стихотворение о Машат-Мисриане, напечатанное в газете.
— Слава Базару Байханову!
— Долгих лет жизни тебе, поэт! — раздаются крики.
Джума выдвигается вперед, тянет руку, хочет поздороваться с другом, но ему никак не протиснуться через толпу, он не в силах даже шелохнуться.
— Пустите меня, это мой друг, мы вместе строим мост! — кричит Джума, но его никто не слышит. А голос Базара все громче и громче. Джуме кажется, что вот-вот оживет памятник Махтумкули и скажет: «Ступай, сынок, да будет светлым твой путь!» И тут откуда ни возьмись появляется Зохра с охапкой цветов. Народ расступается перед ней.
— Зохра, Зохра! — кричит Джума.
Но она, не обращая на него внимания, идет к Базару.
— Зохра, я здесь, Зохра!..
Джума просыпается от собственного крика. В комнате тихо. Рустам и сиплый Берды крепко спят. Только Базар полулежит на подушке и при слабом свете пишет стихи…
* * *
«Где человек, там событие», — не зря это сказано. В Караджаре тоже не жили без событий. Стихи Базара в газете, экскурсия в Мадов и Машат-Мисриан — разговоров об этом хватило на несколько дней.
Вот и сегодняшний день в Караджаре начался радостной вестью. Близилась зима, а в душе у Халима-апы цвели розы: она получила вызов на переговорный пункт. Десять лет назад разбилась ее семья, и вот вскоре Халима-апа раз и навсегда перестанет слышать упрек «безмужняя». И у Зохры появится отец. Этой надеждой Халима-апа жила почти десять лет. Воскресенье казалось ей страшно далеким. От нетерпения она то залезала в кабину автокрана, то вылезала, каждый час подходила к ребятам. Таган-ага улыбался и сочувствовал ей.
— Халима-апа, а вдруг вы услышите голос мужа и упадете в обморок? — шутил Берды.
А Базар говорил:
— Халима-апа, передайте своему мужу привет от караджарского поэта, он, наверное, читал газету.
— Халима-апа, вы так помолодели, прямо невеста, муж вас и не узнает! — вставлял свое словечко Рустам.
Она не обижалась.
— Думаете, я старая? Вот вернется Ахмедьяр, рожу ему сына, — весело смеясь, говорила она.
Джума не вмешивался в эти разговоры, а про себя думал: эх, если бы все женщины были так верны мужьям!
— Зохра-джан, поедем вместе, поговорим с отцом. Ты, наверное, соскучилась по нему, да и он тоже, — всякий день уговаривала дочку Халима-апа.
— Нет, мамочка, я не поеду. Боюсь, услышу голос отца и заплачу… Скажи за меня, что хочешь, сама, — неизменно отвечала она, и ее огромные глаза наполнялись слезами.
И вот наступило воскресенье. Рано утром Халима-апа пришла, разрядившись в пух и прах: модные сапоги, пальто с норкой, на голове блестящий платок.
Обычно по воскресеньям ребята спали до полудня, но сегодня проснулись рано и пошли провожать Халиму-апа. Даже Таган-ага не смог усидеть дома.
— Счастливо тебе доехать и вернуться, передавай привет мужу, — напутствовал он женщину.
Но подвел Шаммы. Опять заставил себя ждать, а когда появился, взял да и свернул на другую улицу. Халима-апа растерянно опустилась прямо на землю.
— Как говорят, задумал сирота поесть, а у него носом кровь пошла. Вечно мне не везет. Несчастливая моя головушка, — запричитала она. — И почему я пешком не пошла, как только получила телеграмму, уже бы там была…
Зохре стало жаль мать, и тоже заплакала. Ребята не находили слов, чтобы успокоить их обеих, они смотрели вслед машине и недоумевали, в чем же дело, почему Шаммы так поступил.
— Бывают же среди людей такие негодники, — высказался наконец Таган-ага.
Всем было жаль Халиму-апа, но никто не знал, чем ей помочь. Джума сбегал домой, оделся и вышел:
— Таган-ага, дайте мне ключ от вашего мотоцикла.
— Что ты хочешь делать? — сказал бригадир, отдавая ключ. — А может, Шаммы не знает, что он должен ехать?
— Знает. Даже Давид Моисеевич ему сказал. Я своими ушами слышал, — сказал Рустам.
— И я с ним говорила, — всхлипнула Халима, — даже пообещала ему на бутылку, если обратно отвезет…
Джума с жалостью посмотрел на женщину. «Эх ты, оказывается, вся беда в тебе
