Они просто неслись следом, и влетели в Замоскворечье, а там уж по Пятницкой, пока преследуемый экипаж не свернул налево.
До сих мест обер-полицмейстерская рука с фонарем еще не дотянулась. Кое-где горели они, но не так тесно, как в Китай-городе или же Земляном городе. К тому же, кучер прекрасно знал дорогу, а Левушка с Клаварошем ее не знали вовсе и оказались тут впервые в жизни.
Потому они и не поняли, куда их занесло, потому и обрадовались, увидев, что расстояние между ними и каретой как будто сокращается.
Но тут-то и обнаружилось, кто на самом деле ставил в тот вечер ловушку.
Карета остановилась в весьма пустынном месте - справа было недавнее пожарище, слева - пустырь. Свет был лишь от фонаря при карете - весьма сомнительный свет, ну да привередничать не приходилось.
Левушка с Клаварошем, сдерживая лошадей, подъехали совсем близко, крича по-русски и по-французски, чтобы все из экипажа выходили, и, к счастью, Клаварош для пущей важности держал наготове седельный пистолет.
Из кареты раздался выстрел, Клаварошева лошадь вздыбилась, и тут же лакей, соскочив с запяток, бросился на француза с преогромным ножом.
Нашелся погубитель и для Левушки - кучер, соскочив с козел, пошел на него с кнутом, а управлялся он этим огромным кнутом изумительно - мог, очевидно, захлестнуть противника за шею и рывком бросить к своим ногам. Левушка таких штук еще не видывал, но ему про них рассказывали.
Он перекинул ногу через конскую шею и, соскакивая, выхватил шпагу. К счастью, он знал, чего ожидать от противника, тот же полагал, что долговязый вертопрах мало опасен. И промахнулся!
Левушка, раз и другой уклонившись от летящего узкого ремня, бросился в свой коронный выпад и, поднырнув, так ударил кучера шпагой по правой руке, что тот заорал благим матом. Рука ежели и не отлетела напрочь, то повреждена была изрядно.
Клаварош, изображая маркиза, имел при себе шпагу, и был довольно ловким фехтовальщиком. Более того - он знал приемы того уличного французского боя, в котором странным образом соединились фехтовальные ухватки с дракой ногами. Он тут же сократил расстояние между собой и противником, чтобы пустить ноги в дело, но не учел, что при таком расстоянии нож опаснее шпаги. Левушка обернулся вовремя - лакей обнаружил в защите Клавароша прореху и готов был ткнуть в эту прореху своим преогромным клинком.
С криком он кинулся на лакея сзади, тот резко обернулся, и тогда Клаварош треснул его наотмашь эфесом по виску.
Но это еще не было победой.
Из кареты выскочил совершенно неожиданный человек - возможно, это он и стрелял. А из-за обгоревшего строения бежали еще трое.
– Засада! - заорал Левушка. - Клаварош, сюда!
Француз вовремя кинулся к нему, еще мгновение - и он был бы прострелен.
Левушка быстро прикинул и, дернув товарища за руку, развернул его лицом в нужную сторону, сам стал с ним спиной к спине. Теперь они могли драться, не опасаясь нападения сзади и даже выстрелов из кареты - нападающие как раз оказались между ними и каретой, противнику слишком легко было бы во мраке подстрелить своих.
У нападающих были и шпаги, и длинные ножи те, что держат в левой руке, и даже кавалерийская сабля. У архаровцев - только две шпаги того образца, что положены офицерам для посещения светских гостиных. Клаварош потерял свой пистолет, а два Левушкиных так и остались в седельных кобурах.
Бой был безнадежен - Левушка в одиночку прорвался бы и ушел, но он слышал, он всей плотью ощущал, как за спиной теряет дыхание Клаварош. А когда Клаварош не сможет больше защищаться и упадет, противники, перестроившись, развернут поручика Тучкова спиной к карете, откуда довольно будет сделать один-единственный выстрел.
Потом останется только свалить трупы в реку.
И какое нелепое озарение снизошло в его голову, какая блажь - можно сказать, предсмертная блажь?
Левушка заорал.
– Сюда, архаровцы! Архаровцы, ко мне!… - крикнул он, как если бы услышал вдали спасительный стук копыт.
Это смутило притивников - но ненадолго, на единый миг.
В этот миг без звона клинков Левушка и Клаварош услышали шаги. Какие-то люди бежали к побоищу. Бежали молча и слаженно - то ли двое, то ли трое.
Первая мысль была - спешат на подмогу к убийцам, заманившим архаровцев в ловушку. Второй мысли не случилось - раздался из мрака выстрел, и один из Клаварошевых противников повалился наземь.
Дальше все было очень просто.
Двое мужчин выскочили из темноты, один орудовал дубинкой, другой - тяжелым пистолетом, ухватив его за дуло. Противников осталось только трое, архаровцев вместе с нежданными помощниками стало четверо.
Фехтовальная схватка превратилась в драку, где каждый сражался так, как умел лучше. Левушка бился клинком, Клаварош ухитрился поднять с земли длинный кнут, с которым управлялся, как оно и положено опытному кучеру, и, судя по воплям, навеки изуродовал чье-то лицо.
И вдруг оказалось, что воевать не с кем. Противники побежали прочь, оставив победителям карету.
– Вы кто такие? - хрипло спросил Левушка, опуская шпагу.
– Сам же орал - архаровцы, архаровцы! - передразнил, появляясь в пятне фонарного света, человек. - Мы это, Савин и Иванов… Что, некстати?
– Федька… без голоса прошептал Левушка. - Ах ты, чучела беспокойная! Ах ты хрен монаший…
– Не рад, что ли? Пошли, Клашка, не любят нас тут, - сказал Федька Клашке Иванову и сделал вид, будто и впрямь разворачивается, но Левушка поймал его в охапку и крепко стиснул. Тогда и Федька его облапил, оба замерли: кто кого?
Подошел Клаварош и длинными руками обхватил обоих.
Клашка, правда, проявлять такие нежности не решился.
Постояли молча, разомкнули объятия.
– Ну-ка, чего это мы тут натворили? - деловито спросил Федька. - Клашка, глянь-ка кругом…
Левушка тут же кинулся к карете, заглянул - пусто! Незнакомка с жемчужной брошью тоже исчезла. И нельзя было уже поручиться, что это не она стреляла в Клавароша, да промахнулась.
Федька и Клаварош стояли, озирая поле сражения. Сперва увидели одно тело - того противника, которого достал пистолетной пулей Федька. Оно лежало лицом вниз. Подошли, перевернули.
– Тут только попа звать… - сказал несколько расстроенный Федька. Клаварош похлопал его по плечу - ну, чем тут утешишь? Не баловства ради стрелял - друзей выручал.
Более покойников не было. Убрался и тот лакей, кого Клаварош треснул эфесом в висок. И кучер пропал, возможно, даже не остался без руки - отрубленную руку архаровцы нигде не увидели. Клашка, держа наготове дубинку, обошел карету сзади - вроде никого там нет…
– Федя! Сюда! - вдруг позвал Левушка.
Федька и Клаварош разом повернулись.
Левушка стоял на коленях у тела, которое сразу не бросилось в глаза, потому что лежало под ступеньками экипажа, почти под кузовом, тронь лошадей - его колесами и переехало бы.
– Живой, дышит… - растерянно сказал Левушка.
– Главное - его до Лубянки живым дотащить, - хмуро заявил Федька. - Дураки мы, надо было хоть одного пленного брать, а мы всех разогнали!
– Степан Васильевич! - вдруг позвал Левушка. - Степан Васильевич! Нет, не понимает…
Над раненым склонился Клаварош, начал расстегивать ему на груди камзол и отдернул руку. Рука попала в кровь.
– Под сердце клинок попал, - определил Федька. - Ты знаешь его, Тучков?
Было не до субординации.
– Какое там знаю! Его эти сукины дети в разведку вместе с девкой прислали! - воскликнул расстроенный Левушка. - Братцы, кто это его?
– Не я, - сказал Клаварош. - Его среди нападавших не было. Я бы заметил.
– Не я, - добавил Федька. - Клашка, не ты ли?
– Так его, поди, шпагой пропороли, а у меня только дубинка, - отвечал Клашка. - Может, сами господин Тучков изволили?
– Нет, вот те крест! - Левушка перекрестился. - Я бы уж заметил, коли шпага бы кому меж ребер прошла!
Он в неподдельном отчаянии опустился на колени возле умирающего и стал дальше, снизу вверх, расстегивать окровавленный камзол.
– Не надо, - удержал его Федька. - Тут врач надобен… вот коли бы господин Воробьев в запое не валялись…
– А коли в Павловскую больницу свезти? - предложил Клашка. - Она тут неподалеку…
– Сморозил! Неподалеку! До нее еще чесать и чесать! - возмутился Федька, который помнил местоположение больницы еще с чумного времени.
– Так вот же карета!
Но оказалось, что неприятель, убегая, полоснул клинками по упряжи. Разве что вести лошадей шагом под уздцы…
– Кончается, - сказал Левушка, стоя возле Степана Васильевича на коленях. - Рбята, снимите кто-нибудь рубаху! Может, перевяжем, успеем спасти?… Ах ты черт!…
– Ты чего? - Федька первым понял, что дело неладно.
– Видишь? Видишь? - Левушка в отчаянии, что свет падает на тело не так, как ему надобно, схватил Федьку за руку и приложил к нужному месту.
– Мать честная… - пробормотал Федька. - Вон оно что!
Не просто так погиб, в бою не приняв участия, Степан Васильевич, чьего прозвания пока не ведали, а в груди у него торчала не сразу различимая рукоять длинного и тонкого ножа.
