шутливо.
– Поздравляю вас, Шарлотта Ивановна, с победой… Конечно, мне очень дорого, что вы помните обо мне, но всё-таки я бы вам советовал не упускать из виду этого молодого человека.
– Зачем он мне? Вы же сами знаете, Илья Петрович, что мне, кроме тех отношений, которые существуют между нами, никаких не надо.
– Конечно, я это знаю и очень вам благодарен. Я просто пошутил.
– Как вам не стыдно так шутить?
– Я уж просил вас простить меня. Ну, хотите, чтоб загладить свою вину, я сообщу вам две новости?
– Ну, конечно, конечно…
Илья Петрович походил по комнате, будто соображая, какую новость сказать первой, наконец, остановись около самой Шарлотты Ивановны, произнес:
– Во-первых, я получил повышение по службе, о котором вам говорил.
– Да разве могло быть иначе? По вашему уму, по вашим заслугам, вам давно уж нужно было быть профессором.
– Это вы так рассуждаете, милая Шарлотта Ивановна, другие думают иначе; одним словом, повышение мне дали, так что теперь вполне возможно подумать о женитьбе.
Не надо, не надо, не надо, я вам и так верю.
– Ну, хорошо, я не буду говорить, хотя не знаю, почему это вас так волнует. Ведь ничто в сущности не изменится.
– Ну, я прошу вас не говорить сейчас. Я слишком счастлива.
Илья Петрович с удивлением посмотрел на немку и проследовал в свой кабинет.
На следующий день после обеда Илья Петрович снова начал как бы продолжение вчерашнего разговора.
– Что, Шарлотта Ивановна, вы больше не видали того студента с катка?
– Нет. Зачем же мне его видеть?
– Это, конечно, – дело ваше, но мне показалось но вашему рассказу, что этот молодой человек… как его? Коля, не похож на уличного искателя приключений и, может быть, с вашей стороны не совсем благоразумно так им неглижировать. Я очень ценю вашу преданность и доброе ко мне отношение, но совсем не хочу мешать вашему счастью.
– Мое счастье – быть всегда около вас! Никаких мне студентов с катка не надо. И если я вас вчера просила не продолжать разговора, то только потому, что чувствую себя и так безмерно счастливой.
Илья Петрович пожал руку Шарлотте и продолжал менее спокойно:
– Я, собственно говоря, не совсем понимаю, отчего это вас так волнует. Всё останется по-прежнему, я уверен, что моя будущая супруга не будет ничего иметь, чтоб вы оставались у нас. Я уж говорил с ней об этом. Она даже хочет с вами познакомиться.
Шарлотта Ивановна молчала.
– Я думаю, что для вас эта перемена будет к лучшему; вы слишком много для меня сделали, и то ничтожное вознаграждение, которое я имел возможность вам давать, совершенно не вознаграждало вашей заботливости. Теперь мой оклад увеличен, кроме того, моя будущая супруга – женщина со средствами, мы можем несколько лучше, несколько шире выражать свою благодарность.
Шарлотта всё продолжала безмолвствовать.
– Видите ли, я настолько бескорыстно и хорошо отношусь к вам, что еще раз напоминаю вам о том молодом человеке: не следует пропускать своего счастья.
Илья Петрович посмотрел на часы.
– Я очень рад, что вы теперь несколько успокоились, а наши отношения, которые мне так дороги, останутся такими же. Ведь между нами – платоническая любовь, которая ничего не требует и счастлива тем, что другой существует. Не так ли?
Илья Петрович еще раз дружески пожал руку ничего не говорившей Шарлотте Ивановне и вышел, не оборачиваясь и не замечая, что его платоническая подруга продолжает сидеть неподвижно, глядя на скрещенные руки, не моргая и дайте не плача.
Завтра будет хорошая погода
Юрию Слезкину
Хотя я считался другом Олега Кусова, но видал, его раза два, три в год – самое большее. Для тех, кто знал его неспокойный и опрометчивый характер, было несколько удивительно, что события и перевороты в его жизни случаются относительно редко. Но я всегда ожидал самого неожиданного рассказа, когда показывалось его добродушное, несколько упрямое лицо, напоминавшее бычка. Можно было отлично предполагать, что в эту голову легко внедриться какой угодно мысли, и что эта мысль не только сейчас же будет доведена до конца, но будет там сидеть и действовать, даже когда все концы прошли, и уступить свое место только другой, совершенно противоположной. Я даже не знаю, почему у нас сохранялась так долго наша дружба, хотя она и была чисто оповестительного характера. Ни общих интересов, ни общих дел, даже совместного времяпрепровождения у нас не было. Просто, от времени до времени мой приятель являлся и сообщал мне, что с ним случилось то-то и то-то: как будто без этого сообщения его поступки не имели бы достаточной крепости и теряли бы для него значительную часть прелести.
Отрапортовав, он снова скрывался на неопределенное время. Последнею новостью Кусова была его женитьба. Дело в том, что только в последнее время мои отношения к Олегу свелись к осведомленности о главных фактах его жизни. Когда мы с ним учились, я его знал ближе и мог вывести заключение и о его характере и о возможной при нём психологии. Поэтому я нашел, что несмотря на неожиданность своих поступков, Олег действовал как нельзя более благоразумно, выбрав в жены именно Варвару Петровну Шперк, которую я знал раньше. Недавно овдовевшая, она была года на полтора старше моего друга, имея при русской широте и смелости какую-то не русскую настойчивость, как будто полученную от первого мужа. Если б дело пошло на то, кто кого переупрямит, то было бы еще неизвестно, кто одержит верх; но упорство Варвары Петровны тем отличалось от настойчивости Олега, что оно, невидимому, всегда имело рассудочное основание. При том, она обладала завидною энергиею и, казалось, была рождена вдохновлять на геройские подвиги и великие произведения. Хотелось ее представить себе в виде рослой валькирии с какого-нибудь немецкого полотна, которая одною рукой поддерживает героев в шлемах и звериных шкурах, а дебелою шуйцею указывает на вдохновительную даль…
Свадьба была справлена неординарно. Хотя оба были люди не бедные, но бракосочетание происходило в приходской церкви, днем, и после него молодые не поехали ни в какую свадебную поездку, а просто отправились во вновь обставленную квартиру, где и был приготовлен завтрак для немногих наиболее близких друзей.
Случайно попал в это число и я. Было зажжено электричество, хотя за большими, незавешеннымн окнами был совершенно ясный, солнечный день, еще не собиравшийся переходить в сумерки. И этот двойной свет как-то очень подходил к белым платьям лам, мужским рубашкам, хрусталю на столе и особенно к самой
