Хёдера, когда он соперничал с Бальдром за любовь Нанны. Только если сам Тор пустит в ход свой молот, от встречи с которым в бою ни один смертный не уйдет живым. Но боюсь, я не знаю, как уговорить асов поддержать нас.
– Да и тогда, как рассказывают даны, Хёдер перерубил рукоять Торова молота и богам пришлось отступить, – добавил Альмунд.
– Неужели на всем свете не найдется силы, способной одолеть хазар? – с возмущением воскликнула Ульвхильд. – Неужели кровь Грима и его людей останется неотомщенной? Или с ним погибли последние достойные мужи и на всем свете остались только женщины?
В своем белом платье, заламывая руки, она так сильно была похожа на шлемоносную деву, молящую о чем-то Одина, что даже ее отцу стало жутко. Вот-вот сейчас появится из ниоткуда седобородый старик в синем плаще и надвинутой на глаза серой шляпе и объявит цену своей помощи… Решишься ты заплатить ее или нет – жизнь смертного после встречи с божеством уже не будет прежней. Достоин ли этого случай? Хельги Хитрый, у которого погиб сын-наследник, возможно, сказал бы «да». Ульвхильд, потерявшая мужа, не думала о цене – вернее, стремилась заплатить цену выше, видя в этом свою честь. Но Олав, которому Грим приходился всего лишь зятем, не был уверен, что смерть его – такое уж для него зло. И предпочел бы не дразнить богов.
– Если бы хазары были каким-то змеем, чудовищем, великаном, у которого только одна голова, тебе недолго пришлось бы искать желающего с ним сразиться, – сказал Ветурлиди, младший брат Олава. – Но на целую державу один человек не пойдет с боевым щитом, будь он хоть сам Сигурд Убийца Дракона. А держава хазар огромна, войска ее многочисленны, и вооружены они лучше, чем кто-либо другой. С хазарских земель, как рассказывал Боргар, хакан-бек собирает по тридцать-сорок тысяч человек. Немало воинов дают ему ясы – его пограничная стража, и конных, и пеших. А еще их данники-славяне. У этих конницы нет, но пешее ополчение они выставляют. Если все собрать, то у хакан-бека под рукой будет до сотни тысяч воинов.
– Я верю, что это правда! – Альмунд кивнул, видя явное недоверие на лицах слушателей. – Боргар в Итиле разговаривал со многими знающими людьми, и не только из хазар. Старого Лиса нельзя было обмануть пустыми заверениями, и если Боргар верил, то, значит, так оно и есть. Держава хазар огромна и многолюдна, они все богаты оружием и конями. Не знаю, кто, кроме самих богов, мог бы собрать войско, способное им противостоять.
– Ты так говоришь, дядя, будто хазары не люди, а какое-то… бессмертное племя великанов! – ответила Ветурлиди Ульвхильд, немного смущенная, но не склонная сдаваться. – Ведь Хельги не испугался этой силищи! Он воевал с ними, и успешно, если сумел отбить земли, с которых раньше они брали дань.
– Видно, хазарам не очень были нужны эти земли, – качнул головой Олав. – Карл рассказывал, что им пришлось выдержать несколько стычек с хазарскими дружинами, и то там было меньше самих хазар, чем их данников из славян и ясов.
– Боргар тогда рассказывал, что ясы против хазар не так давно мятеж поднимали, – вставил Свен. – Не так уж они дружны, и не такая уж верная опора – данники.
– Значит, они уязвимы! А эта месть не только моя и твоя. – Ульвхильд взглянула на отца. – Грим был сыном Хельги, и Хельги не может уклониться от мести за родного сына от знатной матери. Ведь Грим должен был стать его наследником – неужели его предательское убийство не стоит отмщения? Если вы снова соберете войско вместе с Хельги, то сможете нанести хазарам достаточный урон.
Олав взглянул на лица сыновей Альмунда и их спутников – на них ясно отразилось сомнение. Снова соваться в ту пасть, из которой чудом выскочили, их пока не тянуло.
– Ну, что ж… – неохотно начал Олав, – раз уж об этом зашла речь… Я хотел бы знать, Годред… Вы еще ничего не рассказали о том, как расстались с людьми Хельги и Амунда…
– И каким образом вы пришли домой с востока, а не через владения Хельги, – подхватил Ветурлиди. – Это наводит на мысль, что расстались вы с теми людьми не по-дружески. Что скажете?
Годред взглянул на Свена, потом перевел взгляд на Олава:
– Ты прав, конунг, добрым наше расставание не назовешь. Ты помнишь, мы рассказывали, что Амунд плеснецкий потребовал выдать ему двух пленниц Грима, что были на его лодьях. Он желал принести одну из них в жертву как спутницу самого Грима, а вторую отдать богам реки Итиль за благополучный путь… Но мы не хотели, чтобы Амунд плеснецкий приносил жертвы и за нас, твоих людей, – нам он не князь. Он и его люди были настроены решительно… Мы с нашими людьми рассудили, что выдадим Ётуну пленниц как часть добычи Грима, и пусть он по своему желанию или доставит их Хельги Хитрому, как его часть наследства, или пусть… распоряжается ими как хочет. Но мы не позволили ему приносить жертвы и от нашего имени тоже. Ты понимаешь, что мы никак не могли признать его своим князем, а себя – его людьми.
Олав озабоченно кивнул.
– Утром на острове они сделали то, что собирались сделать, но мы не были при этом. Когда они отплыли, мы не сразу последовали за ними, а немного выждали и тем временем принесли богам Итиля свои жертвы – из числа нашей добычи, собранной со всех северных дружиной.
– И кто приносил жертву?
– Я, – кивнул Годо. – Я и Сдеслав, как люди наиболее знатные в нашем войске. Мы сочли, что хоть у нас больше нет вождя княжеского рода, мы, однако, не можем признать над собой князя чужого и будем справляться при помощи своей собственной удачи. И после того, уже в полдень, мы тоже отплыли от того острова и двинулись вверх по реке Итиль на север…
…Разделение двух дружин так и не было преодолено: Амунд и его люди поняли, что северяне отказались признать его главенство, и после смерти общего вождя каждому войску придется следовать своим путем, доверившись собственной судьбе. Лишь остатки киян и прочих людей Хельги, слишком слабые, чтобы спастись самостоятельно, предпочли примкнуть к Амунду плеснецкому, надеясь на покровительство его княжеской удачи.
День за днем вереницы лодий продвигались по широкой реке вдоль низких берегов. Лишь вдоль кромки воды шумели узкие полосы рощ, а дальше начиналась голая степь. В светлые летние дни Итиль казался ослепительно-синим, яркие блики на поверхности слепили глаза, мешая видеть дальний
