Она бросила взгляд на фото.
— Нет. Это господин обер-лейтенант, который всех офицеров отравил. Дорфрихтер, так его зовут! Во всех газетах о нем писали.
Кунце протянул ей другую фотографию. Это был увеличенный снимок шестилетней давности. На фото были изображены все члены семьи Дорфрихтера — родители с сыном и дочерью. Обер-лейтенант был в темном костюме без головного убора.
— А как насчет этого? — спросил Кунце.
Она внимательно посмотрела на снимок.
— Пресвятая Дева, это он!
— Дорфрихтер?
— Нет! Тот молодой человек! — Она схватила снимок, где Дорфрихтер был в военном мундире, и сравнила его с семейной фотографией. — Господи Иисусе! Да ведь это один и тот же! — Обратившись к Кунце, она чуть не со слезами, покраснев от волнения, сказала: — Это форма и шпага меня запутали. Так это был он, убийца! — На секунду запнувшись, она сказала: — И фрейлейн он, конечно, тоже убил.
— Почему вы так думаете? — спросил Кунце.
— Никто после его ухода не видел больше фрейлейн живой. — Внезапно она открыла рот и глаза ее остановились, как будто перед ней предстало видение. — Вот что я сейчас вспомнила! Тогда у меня еще одна жиличка была, которая умела гадать по рукам. Ей Клара пожаловалась, что плохо спит, и спросила, где можно купить таблетки от бессонницы. А когда эта женщина через пару дней хотела дать Кларе адрес аптекаря, та сказала, что ей уже больше не нужно, ее друг, мол, принес ей таблетки.
— Откуда вам это известно?
— От гадалки. Я хотела сообщить это в полицию, но в свидетельстве о смерти стояло: «Сердечный приступ». И тогда я подумала, чего это я должна в такое дело впутываться? И так нет ничего хорошего, когда в пансионе кто-то умирает.
Капитан Кунце, проигнорировав последние слова, спросил:
— Когда точно жила здесь Клара Брассай?
— Осенью 1907 года. Это, должно быть, было в начале осени, но она жаловалась, что замерзает. Мы раньше пятнадцатого октября не отапливаем комнаты, если только жильцы не платят дополнительно. Так стоит в правилах проживания. Но она платить не хотела.
Кунце попросил фрау Кралик показать комнату, в которой жила Клара Брассай. Это была клетушка в конце коридора с узким оконцем, выходившим на крытый двор.
— Какое ужасное место для последнего выхода актрисы! — сказал лейтенант Стокласка.
Еще в этот день Кунце получил из похоронного бюро подтверждение, что Клара Брассай действительно была четвертого октября 1907 года похоронена на Центральном кладбище.
— Три дня спустя он женился на Марианне Грубер, — сказал он Стокласке. — Вероятно, фрау Кралик со своим подозрением, что он убил ее жиличку, не так уж далека от истины.
На следующий день люди комиссара Вайнберга разыскали венгерскую гадалку, которая подтвердила все, что рассказала фрау Кралик. Но капитан Кунце был уже на пути в Будапешт, где он договорился о встрече с капитаном Золтаном Ходосси.
В какой-то степени он был рад такому повороту событий, который позволил ему отправиться в Будапешт. Он не видел Дорфрихтера с того вечера, когда он сообщил ему о рождении сына, и решил следующую встречу с ним отодвинуть на некоторое время. Кунце мучительно искал и не находил ответа на вопрос, который терзал его после того ночного кошмара. Что за чувство испытывал он к этому молодому человеку: одержимость охотника в погоне за убегающей добычей или опасную и постыдную страсть?
Капитан Ходосси встречал его на перроне. Широкоплечий и коренастый, он даже в своей темно-зеленой форме Генерального штаба каждой своей клеточкой оставался кавалерийским офицером. Он был вежливым и спокойным человеком, но двигался в толпе так, как будто каждый квадратный сантиметр под ногами принадлежал ему.
В собственном спортивном «даймлере», который, по оценке Кунце, стоил не меньше двадцати тысяч крон, он отвез гостя из Вены в отель «Панорама». Они не были ранее знакомы, но поскольку оба были офицерами, да еще и в одном чине, между ними сразу же установились товарищеские непринужденные отношения.
— Я сразу подумал, что твой приезд связан с делом Дорфрихтера, — сказал Ходосси, после того как Кунце сообщил ему о цели своего визита. — В газетах писали, что дело поручено тебе. Честно сказать, я тебе не завидую. Это чертовски гнусная история.
Они ехали вдоль бульвара Вачи. Для декабря это был необычный день — холодный, но солнечный. Накануне выпал снег, тротуары были очищены, но на дороге толстый снежный покров был изрезан следами колес и усыпан тут и там конским навозом.
Здесь, в Будапеште, было меньше автомобилей и больше лошадей, чем в Вене. Лошади ржали, когда «даймлер» обгонял их, а люди при звуках автомобильного гудка зачастую впадали в панику.
— Какие отношения у тебя были с Дорфрихтером? — спросил Кунце.
— В военном училище я считал его одним из самых способных в классе, но такого близкого контакта у нас с ним не было. В 1906 году, когда я служил батальонным адъютантом 13-го гусарского полка в Кешкемете, он был направлен в 24-й пехотный полк. Я был рад этому, с ним было гораздо интересней общаться, чем с моими сослуживцами по штабу. Мы подружились, я часто брал его с собой в Будапешт и даже ввел его в школу.
— В какую школу?
— О, прости, пожалуйста: человек из Вены, конечно же, не может знать о школе Ходосси! — Он засмеялся. — На самом деле это никакая не школа, а скорее что-то вроде клуба, только без членских взносов и собственного помещения. Причуда моего отца, или, вернее сказать, придурь. Он основал ее еще в молодости, а когда его не станет, то и школе придет конец. Главная цель его жизни — привить золотой молодежи города вкус к культурному образу жизни. Он владелец банка недалеко от Кешкемета и десяти тысяч акров земли. Главное, что он без этой школы не смог бы играть роль Петрония наших дней.
Тон, с которым Золтан Ходосси говорил о своем отце, был скорее шутливый, чем саркастический. Возможно, он не разделял представления своего отца, но, без сомнения, он его любил. Кунце решил подождать с упоминанием имени Клары Брассай.
— Твой отец, должно быть, примечательная личность.
— Это точно. Нет двух людей, которые бы придерживались одинакового мнения о нем. Некоторые считают его чванливым старым эгоистом, кем он уж точно не является. Он не принимает ни себя, ни свои чудачества всерьез и считает, что жизнь без шуток ничего не стоит, а на то, что должно восприниматься всерьез, нужно тоже смотреть с юмором. Ты познакомишься с ним и его школой уже сегодня вечером. Сегодня у них традиционный ужин по вторникам. Он попросил меня взять тебя с собой, если, конечно, у тебя нет других планов.
— Нет, у меня никаких планов нет. Благодарю.
— Вот и отлично. Ужин состоится в отеле «Вадашкюр». Я заеду за тобой в девять часов. Он не был уверен, что у тебя с собой есть парадная форма. В общем, это и не обязательно.
Шандор Ходосси был располагающий к себе пожилой человек, седой, ростом выше своего сына, с благородным профилем римлянина и хитрыми глазками цыганского конокрада. Он держался прямо, и это заставляло остальных, кто разговаривал с ним, также следить за осанкой. Его живая натура делала затруднительным определить его возраст. В разгар ужина Кунце заметил у него следы легкой усталости — все-таки ему было за семьдесят, — но, встряхнув головой с седой гривой волос, он с прежней энергией включился в веселье.
Гости, все безупречно одетые, хорошо воспитанные и интеллигентные, были в возрасте его сына или моложе. Из военных были только Кунце и Ходосси-младший.
Среди остальных гостей были писатели, артисты, преподаватели университета, художники, музыканты или дети богатых предпринимателей. Из уважения к Кунце разговор шел на немецком.
Из своих предыдущих поездок в Венгрию Кунце всегда возвращался страдая желудком. Но в этот вечер ему не надо было чего-то опасаться. Блюда — некоторая смесь из французской и венгерской кухни — были легкими и без острых пряностей, французское шампанское было выше всяких похвал.
В одиннадцать часов капитан Ходосси и несколько молодых людей исчезли и возвратились с целым отрядом молодых симпатичных дам — артистками и хористками, все не старше двадцати пяти, прекрасно одетые и весьма благовоспитанного вида. Блондинка, появившаяся с капитаном Ходосси, заняла место рядом с его отцом. Кунце понял, что это оговорено заранее. Сын сопровождал ее сюда, так как отец, как хозяин, не мог покинуть общество.
Когда в два часа гости начали расходиться, никто среди них не выглядел пьяным, несмотря на количество выпитого алкоголя. Ходосси-старший показал себя исключительным хозяином. Тем не менее Кунце не покидало чувство, что он принял участие в некоем празднестве восточного властителя.
На следующее утро Кунце отправился в Управление корпусом, где его ожидал капитан Ходосси. К удивлению, тот выглядел свежим и отдохнувшим. Сам же Кунце не выспался и чувствовал похмелье, хотя он выпил гораздо меньше, чем оба Ходосси.
