ведь англичане, прознав о русском агенте, действительно не упускали его из виду.
16 декабря Макнил докладывал Пальмерстону: «Поступила информация, что Викович миновал Каип, оттуда, в сопровождении эскорта, выделенного персидским правительством, отправился в Джовейн и далее в Кандагар. Я выяснил, что этот человек получил письма от персидского правительства с рекомендациями ряду афганских владетелей… получил от шаха денежные средства… в лагере к нему отнеслись с большим пиететом… вручили подарки определенной ценности»[388].
Однако никакими документальными доказательствами того, что англичане пытались помешать Виткевичу добраться до Кандагара или даже устранить его, мы не располагаем. Российского посланца подстерегали в засаде наемные убийцы? Едва ли. Его появление англичан обеспокоило, но не до такой степени. По замечанию Макнила, понадобилось время, чтобы британцы сообразили, насколько это серьезный противник[389]. Это в полной мере обнаружится спустя два-три месяца, а в октябре-ноябре Виткевич таковым еще не воспринимался. К тому же Бернс вел успешные переговоры в Кабуле и могло показаться, что удача наконец-то отвернулась от русских, а Виткевич в любом случае уедет из Афганистана ни с чем.
О том, что капитан Ост-Индской компании с конца сентября обосновался в Кабуле, Ян узнал, находясь в Кандагаре. Говорили, будто Бернс прибыл в Кабул в сопровождении четырех английских офицеров и 60-ти сипаев, а для перевозки подарков ему понадобилось 420 верблюдов[390]. Это, конечно, было преувеличением, в отсутствие прессы любое мало-мальски значащее событие на Востоке обрастало невероятными слухами. По дороге в Кабул, которая заняла у него около года, британец успел погостить у целого ряда азиатских правителей, к которым перешла львиная доля подарков, и количество верблюдов существенно сократилось. Но все равно трудно было сомневаться, что он располагал достаточными средствами, чтобы порадовать эмира и склонить его к переходу в британский лагерь.
Понятно, что главную роль играли не подарки, а трезвый расчет, которым руководствовался Дост Мухаммед-хан. Из России, к которой он обратился за помощью, ответа все не приходило, а Бернс уже заявлял о готовности Ост-Индской компании и Лондона пойти навстречу его запросам. Как вскоре выяснится, английский офицер во многом действовал на свой страх и риск, надеясь переломить упрямство начальства, которое делало ставку на Сингха и Шуджу. Он предполагал, что если достигнет конкретной и выгодной для Великобритании договоренности, то генерал-губернатор Индии не станет ее дезавуировать. Что из этого вышло, мы еще увидим, а пока у Виткевича имелись реальные основания для тревоги.
Прибыв в Кандагар и встретившись с Кохендиль-ханом и его братьями, он обнаружил, что их намерение заключить союз с Тегераном поколеблено, и это – результат «обработки» Бернсом Дост Мухаммед-хана. Кандагарцы получили письма от эмира и от Бернса, в которых им предлагалось воздержаться от участия в российско-персидском проекте, не помогать шаху в осуществлении гератской операции и вообще – не ссориться с британцами.
Виткевич не стал опускать руки, принявшись убеждать Кохендиль-хана с братьями не спешить с выводами. Он подчеркивал, что русский царь и шах едины в своих помыслах и поступках, а по своим возможностям, мол, значительно превосходят англичан, во всяком случае, в военной области. Некоторые подробности нам известны от Роберта Лича, младшего офицера из миссии Бернса, которого тот отправил в Кандагар с разведывательными целями, для противодействия персам и русским. Необходимую информацию Лич получал от Мехрдиль-хана, который, как Хаджи Агасси и некоторые другие афганские и персидские вельможи, вел двойную игру – обычное дело в политических интригах.
По сведениям Лича, Виткевич уверял кандагарцев, что в военном отношении русские сильнее англичан, которые являются, в основном, «торговой нацией Европы», и подчеркивал: хотя британская цивилизация – более древняя, чем русская, Россия «просыпается» и расширяет свое влияние в мире путем территориальных приобретений и заключения новых союзов. Он обещал кандагарским ханам помощь деньгами и оружием в их борьбе с сикхами с целью присоединения Мултана и Деражата (район в центре нынешнего Пакистана), а также Синда, выходящего на берега Аравийского моря (территория на юге современного Пакистана). На это пока еще независимое княжество, где правила династия белуджского племени талпур, зарились как кандагарцы, так и англичане, и синдцы вполне могли сделать выбор в пользу Кохендиля с братьями, как меньшего из зол.
Шах, по словам Виткевича, готов был выделить 150 тысяч рупий для Кандагара, Кабула и тех местностей, которые перейдут под их контроль. Такого рода содействие подразумевало, что афганские ханства не станут возражать против своей зависимости от Тегерана и Петербурга[391].
Кандагарцы ненавидели и боялись Камран-хана и Шуджу и опасались, что даже если они примкнут к британскому лагерю, то станут легкой добычей этих хищников. Тогда не видать им Герата как собственных ушей. Ян ловко использовал это обстоятельство, чтобы добиться расположения владетелей Кандагара, о чем не замедлил поставить в известность Симонича.
В письме Виткевичу, отправленном из Тегерана 24 февраля 1838 года, посланник написал так: «С большим удовольствием получил я донесение Ваше из Кандагара. Желаю сердечно, чтобы дальнейшее Ваше следование имело также счастливый конец, – и ожидаю, как Вы можете себе представить с большим нетерпением, новых от Вас известий»[392]. Это письмо Ян получил только 19 апреля, уже находясь в Кабуле. Об отлаженной почтовой связи в Афганистане в те времена не мечтали, корреспонденция доставлялась с оказиями и порой эти оказии долго не подворачивались. Понятно, что за несколько месяцев нового, 1838 года, произошло немало важных событий, и Виткевичу было чем поделиться с главой русской дипломатической миссии. Но об этом рассказ впереди, вернемся к хронологии событий.
Покинуть Кандагар Виткевичу оказалось непросто, хотя принимали его как дорогого гостя и уважаемого посла. Как писал Мэссон, братья-ханы попытались задержать русского офицера, возможно, на достаточно длительный срок, пока не завершатся кабульские переговоры с Бернсом и не будет внесена окончательная ясность в ситуацию. Другими словами, посмотреть, кто возьмет верх: русские с персами или англичане. При любом раскладе пребывание в Кандагаре Виткевича как фактического заложника можно было использовать с выгодой для себя.
Если верить Мэссону, то Ян вновь, как и в Бухаре, во время прощальной встречи с кушбеги, продемонстрировал свой взрывной характер. «Швырнул наземь свои бумаги и пригрозил местью со стороны русского императора»[393]. Но, наверное, не только это сыграло свою роль, кандагарцы, в конце концов, сообразили, что как раз для «прояснения ситуации» его визит в Кабул и переговоры с эмиром весьма желательны, если не необходимы.
В письме Перовскому от 25 ноября Виткевич упоминал о своем намерении покинуть Кандагар на следующий же день, но, судя по всему, указанные проблемы его
