– Я уезжаю, Кармелита.
Она вздрогнула и быстро подняла голову.
– Как уезжаете?
– Да, нужно ехать.
– Куда же?
– В Бретань.
– В Бретань? Это почему же? Ведь каникулы начнутся только через месяц.
– Так нужно, Кармелита.
Девушка пристально посмотрела ему в лицо.
– Нужно? – повторила она.
Коломбо собрал все свои силы, чтобы произнести ложь, которую задумал еще накануне.
– Этого желает мой отец, – ответил он.
Но губы честного бретонца так не привыкли ко лжи, что он скорее пробормотал, чем проговорил эти слова.
– Так вы уезжаете!.. А что же будет со мною!? – сказала девушка грустно и с прелестным эгоизмом.
У Коломбо замерло сердце. Он побледнел, как мертвец.
Камилл, напротив, вспыхнул.
– Ведь вы знаете, Кармелита, – сказал Коломбо – в человеческом языке есть слово, о которое разбиваются все наши надежды и желания, и слово это: надо.
Он произнес эти слова с такой твердостью, будто их проговорила сама судьба.
Кармелита опустила голову.
Оба молодых человека видели, как на работу, бывшую у нее в руках, потекли слезы.
Тогда в душе бретонца поднялась тяжелая борьба. Камилл по лицу его видел, как сильно он страдал. Может быть, он даже не выдержал бы, упал перед Кармелитой на колени и признался ей во всем. Но в это время Камилл положил ему руку на плечо и проговорил:
– Коломбо, милейший друг, ради бога, не уезжай!
Эти слова вернули Коломбо всю его твердость.
Камилл знал, что делал и какое влияние произведут его слова на сердце друга.
Большего он не сказал потому, что то, чего он хотел, было достигнуто и этими немногими словами.
Вечер прошел грустно.
Только в самую минуту расставания молодые люди заглянули каждый в свое сердце.
Коломбо понял, что любит Кармелиту непреодолимой, страстной любовью. Вырвать эту любовь из своего сердца значило для него все равно, что вырвать и сердце из груди.
Кармелита тоже поняла, как серьезно и сильно любит она Коломбо. Но когда ночью, среди своих девичьих раздумий она стала размышлять о браке, которым, по ее мнению, должны увенчаться все такие отношения, ей вдруг представился вопрос: позволит ли старый гордый граф, чтобы его сын женился на скромной девушке без гром кого имени.
Отец ее действительно погиб на поле битвы в чине капитана. Но эпоха Реставрации положила между людьми, служившими Наполеону, и теми, кто служил Людовику XVIII, такую непроходимую пропасть, что даже Кармелите было ясно, что граф де Пеноель едва ли согласится на брак сына с дочерью капитана Жерве.
Прежде всего ей пришло в голову, что отец Коломбо узнал о том, в какой дружбе они живут, и вызвал сына, чтобы положить этому конец. Мысль эта возмутила гордость девушки, и она решила больше ни о чем не спрашивать.
Последние часы перед разлукой прошли еще грустнее. У каждого из троих друзей не раз замирали слова на гу бах, а на глаза набегали слезы.
Но даже и в эти мучительные часы бретонец ни одним взглядом не выдал душившей его страсти. Он, как молодой спартанец, не переставал улыбаться. Правда только, что улыбка эта была грустная.
Наконец, настал и самый час отъезда. Коломбо дружески поцеловал Кармелиту в побледневшие и влажные губы и ушел вместе с торопившим его Камиллом.
Креол хотел проводить друга до дилижанса.
В зале для пассажиров Коломбо еще раз отвел Камилла в сторону и заставил поклясться, что он станет уважать девушку, которой предстоит быть его женой, до самой их свадьбы.
Камилл с жаром повторил свою клятву, вернулся на улицу Св. Якова и застал Кармелиту в слезах.
Коломбо, уезжая, не сказал, когда вернется и даже вернется ли когда-нибудь. А между тем она так привыкла к его покровительству, так боялась остаться совершенно одна в мире, так мало доверяла рассудительности легкомысленного Камилла, что отъезд серьезного бретонца привел ее в истинное отчаяние.
Когда к ней вошел Камилл, она горько плакала.
При звуке его шагов она подняла голову, но только затем, чтобы взглянуть, не вернулся ли Коломбо.
Увидев, что он один, она снова зарыдала.
Камилл несколько минут стоял в дверях молча. Он понял, что был для девушки гораздо менее дорог, чем рассчитывал. Следовательно, нужно говорить с нею теперь не о себе, а о друге, сообразил он.
– Коломбо поручил мне передать вам уверение в его неизменной дружбе, – проговорил он вслух.
– Что это за дружба! – сумрачно возразила она. – Хороша дружба, которую можно и завязывать, и разрывать, как вздумается! Если бы мне пришлось уезжать, я сказала бы об этом своим друзьям заранее, а не от правилась бы так, вдруг, без предупреждения.
Она забыла или делала вид, что забывает слова Коломбо о письме старого графа.
Камилл понял, что происходит в сердце девушки, осознал все выгоды, которые представляет ему такое ее настроение, если он им воспользуется. Но Коломбо мог написать Кармелите, и тогда ложь его обнаружится, а он знал, что девушка эта простит ему все, только не ложь.
На этом основании он решил, что лучше держаться как можно ближе к правде.
– Поверьте, что его могли заставить уехать только чрезвычайно важные причины, – сказал он.
– Да что же это за причины, наконец!? Если он не сказал мне их, так, значит, они для меня оскорбительны.
Камилл промолчал.
– Послушайте, скажите мне, ведь вы знаете? – проговорила Кармелита с заметным нетерпением.
– Не могу, Кармелита.
– Вы должны, Камилл! Вы сделаете это, если хотите, чтобы моя дружба с Коломбо оставалась по-прежнему сильной и искренней. Вы даже не имеете права допускать меня до того, что я стану подозревать вашего друга. Я обвиняю его, и вы должны стать его защитником.
– Я сам все это знаю!.. Но вы все-таки не спрашивайте меня, почему он уехал… Не спрашивайте ради него, вас самих, меня, да ради всех нас.
– А я, напротив, именно и настаиваю на том, чтобы вы сказали, – вскричала девушка. – Если вы хотите этим молчанием избавить меня от какого-нибудь горя, то все-таки лучше говорите, потому что для меня нет и быть не может горя больше, чем измена друга. Говорите же, хоть во имя честности!
– Вы этого непременно хотите, Кармелита? – спросил Камилл, как бы сдаваясь.
– Я этого требую!
– Хорошо. Он уехал, потому что…
Он остановился, точно был не в силах владеть языком.
– Ну, говорите же, говорите!
– Коломбо уехал, потому что…
– Почему же?
– Ах, как это тяжело сказать! – вскричал Камилл.
– Значит, вы хотите сказать неправду?
– Нет, истинную, чистую правду!
– Так ее всегда можно сказать скоро и смело.
– Коломбо уехал потому, что… я люблю вас! – выговорил он, наконец.
Он имел полное основание остановиться перед словом «я». Он знал, что Кармелита поймет всю силу его эгоизма.
На нее эти слова произвели впечатление неожиданного удара грома. Она посмотрела на него так пристально, что он невольно вспыхнул.
– Камилл, вы лжете, – проговорила девушка. – Коломбо уехал не из-за вас.
Креол поднял голову.
Его обвинили не в том, чего он опасался.
– Нет, единственно из-за меня! – повторил он.
– Но какая связь между Коломбо и вашей любовью ко мне? – спросила она.
– Он боялся, что сам полюбит вас.
– Добрый, чудный человек! – прошептала Кармелита.
Несколько минут она сидела молча, задумавшись, потом обратилась к Камиллу и сказала:
– Оставьте меня одну, друг. Мне хочется плакать и молиться.
Креол почтительно поцеловал ее руку и уронил на нее слезу.
Что вызвало эту слезу? Боль душевная, стыд или раскаяние?
Кармелита этим вопросом не задавалась. Для нее слеза была слезой, жемчужиной, которую горе извлекает из недр безбрежного океана, называемого сердцем челове ческим.
Возвратись к себе, Камилл с удивлением увидел, что у него светло.
Еще больше удивился он увидев в комнате женщину. То была княгиня де Ванвр. Она услышала, что Коломбо уезжает, и пришла сдать его белье. Но бедняжка опоздала на целую четверть часа. Нести белье обратно домой ей не хотелось, потому она и осталась ждать Камилла. Но тот, вернувшись с проводов друга, пробыл некоторое время у Кармелиты и вошел к себе только в половине одиннадцатого.
Очевидно, возвращаться в такую пору одной было неудобно и даже опасно.
Камилл предложил княгине комнату Коломбо. Она сначала воспротивилась, но, сообразив, что дверь в соседнюю комнату запирается на задвижку, решила остаться.
Осталась ли соседняя дверь заперта или нет – не известно.
XI. Бурная ночь
Около одиннадцати часов следующего утра Камилл подошел к двери Кармелиты и в раздумье остановился. Он размышлял о трудности, вернее, даже невозможности исполнить дело, которое задумал.
Он хорошо знал Кармелиту, знал, что ее целомудрие непоколебимо. Следовательно, чтобы победить ее, нужно было употребить прием, выходящий из ряда обыкновенных ухаживаний.
Вся сила Камилла заключалась в его поразительной ловкости. Он давно изучал характер Кармелиты, как генерал изучает неприятельский лагерь.
