Не зная тайной причины, привязывавшей так Кармелиту к розану, Камилл желал доставить ей удовольствие и велел одному из комиссионеров отправиться по кратчайшей дороге, тогда как он и Кармелита шли по самому длинному пути; так что розовый куст был на месте раньше их прихода.
Поцеловав дорогой ей розан, Кармелита перенесла его в свою комнату и продолжала осматривать остальное помещение.
Это был прелестный домик, выстроенный наподобие полевых построек времен Марии-Антуанетты. Он был вы строен из земли, кирпичей и необструганных бревен, вокруг него вился виноград, плющ и жасмин; все эти было создано случаем, фантазией.
Внизу помещались передняя, зал, столовая и кухня. Внутренняя лестница вела на террасу, которая, обтянутая полотном, могла служить летней столовой. Снаружи лестница, перила которой были обвиты гигантскими листьями кирказона, вела в две спальни и две уборные. Две комнаты для прислуги дополняли это гнездышко, почти совершенно скрытое в листьях, во мху и цветах.
Посреди сада возвышалось легкое и изящное строение.
– Ах, какой красивый флигель, – сказала Кармели та. – Что мы сделаем из него?
– Здесь поселится Коломбо, – спокойно ответил Камилл.
Девушка отвернулась: она чувствовала, что покраснела.
Понятно, Камилл не раз повторял имя своего друга, но, казалось, это имя навсегда осталось в самой глубине сердца Кармелиты, и она ни за что не решилась бы произнести его. Еще никогда тень обманутого друга не выступала так ярко во всем блеске своей честности.
И Камилл, так жестоко обманув своего друга, собирался еще сделать его свидетелем их счастья!
Не зная всей глубины любви к ней и потому не пони мая, какую громадную жертву Коломбо принес другу, Кармелита все-таки сознавала, что было бы жестоко сделать его очевидцем ее любви к другу.
– Коломбо? – повторяла она нетвердым голосом, – не сказали ли вы мне, Камилл, что он уехал оттого, что вы любите меня?
– Конечно, – отвечал Камилл.
– Раз он уехал, – продолжала девушка, – потому именно, что вы любите меня, значит, и он любит меня.
– Ну, да, – подтвердил Камилл, – разумеется, он любит тебя, милый друг. Но ты знаешь, разлука сглаживает многое. Если он был немного сумрачен, глядя на возникавшую нашу любовь, неужели его дружба к нам не сделает дорогим для него наше настоящее счастье?
Кармелита вздохнула. Разлука изглаживает многие впечатления… Так, значит, думала она, если и Камилл отлучится, многое будет забыто!
Она в задумчивости поднялась в свою комнату.
Эта комната, как две капли воды, походила на комнату Кармелиты на улице Сен-Жак. Камилл меблировал ее точь-в-точь так же: те же белые занавеси, то же розовое одеяло.
Любовники провели тут весь сентябрь; они вставали с тем, чтобы заботиться друг о друге, и ложились с надеждой увидать друг друга во сне. Ни одна минута не проходила у них даром: она казалась созданной исключительно для них.
Они решительно забыли о существовании Парижа, улицы Св. Якова, вообще всего мира и, можно бы сказать, почти забыли Коломбо, если бы мы не могли спросить у Кармелиты отчета о тех вздохах, которые вырывались у нее, когда она закрывала глаза и проводила рукой по лбу.
И в отношении самых необходимых вещей, и в отношении людей они были в равной степени беспечны: им недоставало многих нот, некоторые принадлежности туалета требовали обновления, одним словом, были тысячи предлогов для поездки в Париж, но им было так хорошо в домике в Медоне, что они не решались покинуть его.
Снова показаться на улице Св. Якова, снова войти в дом, откуда, казалось, было взято все, и где, между тем, было забыто столько необходимых вещей, снова дать пищу насмешкам соседей – все это было слишком тяжело для Кармелиты.
Недели две переносили они еще нехватку тех вещей, отсутствие которых сначала и не замечали, но которые, неизвестно почему, с каждым днем становились все необходимее.
Раз вечером они сделали список всего необходимого и решили, что на следующий день Камилл отправится в Париж и купит там или принесет из старой квартиры все, чего недоставало в Медоне.
Камилл возвращался раз десять, наконец уехал. Кармелита следила за ним глазами, пока он был виден. Камилл, со своей стороны, посылал ей бессчетные поцелуи и махал платком. Наконец он исчез за поворотом.
Камилл должен был сесть в первый попавшийся омнибус и часам к двум пополудни вернуться домой.
Мы не станем восхищаться любовью Камилла, мы уже достаточно откровенно не раз высказывались о характере креола, чтобы не иметь подозрений, но провидение уже слишком зло посмеялось над Камиллом.
Едва отошел он шагов на двести от Ба-Медона, как увидел вдали двух черных ослов, на которых сидели верхом две девушки в белых платьях.
XIII. Если обедать, то, конечно, в Париже
Заметив их, Камилл удвоил шаги и уже нагонял их, когда одна из них, случайно обернувшись, остановила своего осла и сделала знак своей подруге сделать то же самое. Камилл заметил это, еще ускорил шаги и через несколько секунд поравнялся с ними. Тогда одна из них встала на стремена, бросила поводья на шею ослу и, рискуя упасть, бросилась в объятия Камилла и крепко поцеловала его.
– О Шант-Лиля, княгиня де Ванвр! – воскликнул Камилл.
– Наконец-то это ты, неблагодарный! – сказала девушка. – Сколько времени я разыскиваю тебя!
– Ты разыскивала меня, княгиня? – спросил Камилл.
– По горам и по долам! И сюда я приехала с тем же намерением.
– Как и я, – сказал Камилл, – я пришел сюда исключительно для того, чтобы отыскать тебя.
– Хорошо, – сказала Шант-Лиля, целуя его еще раз, – Мы встретились, и нам нечего больше разыскивать друг друга… Поцелуемся и не будем больше говорить об этом.
– Не будем больше толковать и поцелуемся, – сказал Камилл, исполняя приказание.
– Кстати… – сказала Шант-Лиля.
– Что?.. Разве мы еще мало нацеловались? – прервал ее Камилл.
– Нет, совсем не то… Позволь мне познакомить тебя с моим ближайшим другом, мадемуазель Пакереттой, графиней де Батуар. Я думаю, совершенно излишне объяснять тебе, что имя ее Пакеретта, а графиня де Батуар…
– Ее титул… Разумеется! Но как ее фамилия?
– Попросту ее зовут Коломбье, – ответила красавица прачка.
– Прибавь, что так называют ее губки, так как любовный шепот не выходит никогда из уст более розовых и свежих.
Щеки Пакеретты мгновенно покраснели, и она собиралась уже опустить глаза, когда княгиня заставила ее устремить их на Камилла, представляя его своей первой фрейлине.
– Господин Камилл де Розан, американский дворянин, – сказала Шант-Лиля. – У него миллионы на Антильских островах и, как ты, наверно, уже успела заметить, полные карманы шутих.
Княгиня де Ванвр называла шутихами остроты, которыми Камилл имел обыкновение пересыпать свой разговор.
– Сознайтесь по совести, куда вы ехали? – спросил Камилл.
– Ведь я тебе сказала! – недовольно воскликнула княгиня. – Мы разыскиваем тебя. Не правда ли, Пакеретта?
– Разумеется, мы ни за чем другим и не ехали, – ответила графиня.
– Как же случилось, – спросил Камилл, – что сегодня вторник, и вы не в вашем водяном замке, пре лестные наяды? Уж не высушило ли по неосторожности солнце ваш замок?
– У нас пересохло во рту, милостивый государь, – ответила Шант-Лиля, щелкая языком. – Если вы действительно такой любезный кавалер, как говорят, вы сей час же отыщете нам уголок, где бы мы могли съесть молока и выпить хлеба…
– Княгиня! – воскликнул Камилл.
– Хорошо! Я сказала обратное тому, что следовало сказать, но я до того устала, что потеряла способность рассуждать.
– Бегу на розыски! – воскликнул Камилл, отправляясь в путь.
Но Шант-Лиля удержала его за край одежды.
– Нет, с княгиней де Ванвр так не поступают, господин Рюжьери! – крикнула она.
– В чем дело, царица моего сердца?
– Она боится, что вы не вернетесь, – ответила Пакеретта, – а нам ведь очень хочется пить.
– Ты сказала правду, Пакеретта, – заметила Шант-Лиля, продолжая держать Камилла за платье.
– Я, княгиня? – воскликнул молодой человек. – Я брошу тебя, я убегу, когда ты посылаешь меня за едой? С кем жила ты с тех пор, как мы расстались, моя милая? Как! Шесть недель разлуки изменили тебя до того, что ты не веришь более в честность де Розана, американского дворянина? Я не узнаю тебя, царица души моей, мне подменили мою Шант-Лиля!
И Камилл поднял в отчаянии руки к небу.
– Ну хорошо, ступай вперед! – сказала она, выпуская из рук фалды сюртука. – Впрочем, нет, – прибавила она, спохватившись. – Было бы жестоко заставить тебя прогуляться два раза по такой жаре, отправимся на розыски вместе. Только постарайся найти моего осла: не знаю, куда он девался, пока мы тут разговаривали. Я дала слово хозяину беречь его.
Осел, действительно, исчез. Напрасно смотрели они на луга, бывшие по обеим сторонам дороги: нигде не было его видно. После продолжительных розысков его наконец, нашли: он улегся в овраге и спал там в тени. Его разбуди ли, и он с покорностью, на которую не все люди способны, подставил княгине свою спину, графиня де Батуар уступила своего осла Камиллу, а сама села вместе с Шант-Лиля. Тогда веселый караван двинулся в путь на розыски фермы, трактира или мельницы.
