Солнце только начинало всходить. Поднявшись на мостик, я увидел его слабые лучи на самом горизонте, затянутом облаками. Над льдами дул ветер около пяти баллов. «Скейт» всплыл почти точно в центре длинного прямого разводья с большими холмами снега по правому борту корабля. Гладкий лед на разводье был покрыт небольшим слоем снега. Такой толстый лед мы пробили впервые. При этом мы не получили никаких повреждений. Всплыв на поверхность, мы оказались крепко зажатыми среди льдин.
Небо было серое, и облака низко нависли над льдами; стоял тридцатипятиградусный мороз — с такой низкой температурой нам еще никогда не приходилось сталкиваться. Справа от корабля возвышались ледяные плиты толщиной в три — три с половиной метра. Их края блестели из-под снега, как изумруд, завернутый в вату.
Дейв Бойд хотел немедленно знать, все ли в порядке и может ли он начать ремонт помпы.
— Как будто все в порядке, — сказал я ему. — Давайте приступим к ремонту. Сколько времени, по-вашему, потребуется?
— Я только что говорил об этом с Уайтхедом, — ответил Бойд. — Мы полагаем, около двенадцати часов.
Во время зимнего похода нам еще ни разу не приходилось так долго задерживаться на поверхности, но почему бы не попробовать сделать это сейчас? Ведь находились же мы прошлым летом на дрейфующей станции «Альфа» более двадцати четырех часов.
Решив сойти с корабля и взглянуть на тяжелые торосы справа от него, я спустился вниз, чтобы потеплее одеться и взять бинокль и фотоаппарат.
Края льдин, нагромоздившихся одна на другую, были очень острыми. Это говорило о том, что лед разрушился совсем недавно. Торосы были высотой около четырех с половиной метров и тянулись на несколько сотен метров вдоль разводья. Я забрался на вершину ледяного холма и оглянулся назад, туда, откуда только что пришел «Скейт». Ничего, кроме ледяных полей, простирающихся до горизонта.
Я попытался сделать несколько снимков, но мороз был слишком сильный, а мои пальцы все еще очень чувствительны после обморожения. Заживали они медленно, и, когда я до чего-нибудь дотрагивался, мне казалось, что я прикасаюсь к раскаленному металлу. Мне трудно было даже застегивать рубашку и зашнуровывать ботинки.
Мы все побывали на льду и прониклись уважением к тому, что может наделать мороз. Как бы тепло мы ни одевались, нам все равно не удавалось укрыть от холода руки и лицо. Некоторые закутывали нижнюю часть лица шарфами, но и они быстро замерзали от дыхания, становились жесткими и не спасали от холода.
На морозе и ветру невозможно было сохранить глаза и нос сухими. Влага стекала по щекам, носу и подбородку и замерзала. Когда у нас была возможность часто возвращаться на корабль и отогреваться, все шло хорошо, но если мы пытались отодрать лед с лица на открытом воздухе, то вместе с ним сдирали и кожу. Такие ранки быстро обмораживались.
Откровенно говоря, я не могу понять, как люди день за днем, неделю за неделей живут при таком морозе. Я искренне восхищаюсь ими.
Когда я вернулся на корабль, в машинном отсеке стоял шум от людских голосов и грохота инструментов. Правый конденсатор и турбины были выключены и изолированы от пропускающего воду сальника. Уайтхед руководил людьми, которые занимались демонтажем рундуков, кабелей и небольших паропроводов, расположенных над мотором. Другая группа людей готовила стальные стропы, блоки и различный такелаж, чтобы поднять мотор.
Проектируя «Скейт», инженеры приложили много усилий, чтобы облегчить доступ к каждому механизму, который, возможно, придется ремонтировать в море. Фирмой «Электрик боут дивижн» была специально построена хорошо продуманная модель машинного отсека. В ней были установлены деревянные модели всех механизмов в натуральную величину, вплоть до трубопроводов и различных мелких деталей. Каждый механизм на этом макете легко передвигался. Перестановку производили до тех пор, пока инженеры «Электрик-боут» не убедились, что не осталось ни одного механизма, к которому не было бы свободного доступа. Их усилия не пропали даром. Конечно, доступ к мотору преграждали многочисленные трубопроводы и кабели, но все эти предметы в случае нужды могли быть легко демонтированы и удалены.
В машинном отсеке я ничем не мог помочь, и мое присутствие только затрудняло работу людей. Поэтому я прошел в свою каюту и попытался отвлечь себя чтением.
Но вскоре раздался телефонный звонок.
— Командир, — сказал Келлн с беспокойством в голосе, — прошу вас подняться наверх.
Быстро натянув на себя теплую одежду, я поднялся на мостик. Еще поднимаясь по трапу, я услышал глухой шум, похожий на отдаленный гром.
— В чем дело, Келлн? — спросил я.
С присущим ему спокойствием он передал мне бинокль.
— Посмотрите влево, на ледяные поля за этими холмами, — сказал он.
На некотором удалении от корабля происходила подвижка льдов. Огромные ледяные плиты поднимались и становились торчком. Потом они медленно сползали обратно вниз. Глухой, похожий на гром шум становился все отчетливее и громче.
Я посмотрел на часы. Было одиннадцать часов двадцать пять минут вечера. Работы в машинном отсеке продолжались около часа. Никаких признаков движения или сжатия льдов поблизости от корабля не было.
Откуда-то, совсем недалеко от корабля, раздался резкий звук, похожий на выстрел из ружья. Пораженный этим, я внимательно осмотрелся кругом, но ничего не заметил. Келлн указал вперед на нос лодки: на льду около нас появилась совсем свежая трещина.
Откуда передавалось это сжатие? Дул довольно резкий ветер, но он не был настолько сильным, чтобы вызвать такую подвижку льдов.
Правда, мне было известно, что сжатие паковых льдов может передаваться издалека. Гигантские силы пришли где-то в движение и ворочают трехметровые глыбы льда, как детские кубики.
Я посмотрел на ледяные поля слева от корабля. Поднимающиеся и падающие ледяные глыбы напоминали волны мертвой зыби. Они неумолимо двигались в направлении «Скейта».
Когда шум ломающегося льда стал громче, льдины в разводье тоже начали медленно двигаться, поднимаясь вверх по бортам корабля. Куски льда упирались в выступающие части надстройки и, царапаясь о металл, скрежетали, как злые духи.
Я едва мог поверить своим глазам. Это было наше пятнадцатое всплытие в Северном Ледовитом океане, и только первый раз мы не могли легко и быстро погрузиться.
— Есть ли кто-нибудь на льду? — спросил я.
— Я приказал всем спуститься в лодку еще перед тем, как пригласил вас, — ответил Келлн.
Значит, все находились на борту, и мы могли бы покинуть это страшное место. Но из необходимых для ремонта помпы двенадцати часов прошел всего лишь один час.
— Разрешите подняться на мостик?
Это были Билл Леймен и Уолт Уитмен. Я махнул им в знак согласия.
— Подвижка льдов производит ужасный шум внутри корабля, — с беспокойством сказал Леймен. — Я хотел бы посмотреть, как это выглядит здесь, наверху.
Лед вполз уже на палубу, покрыв почти весь корпус лодки. С биноклем в руках Уитмен внимательно рассматривал льды за крутыми холмами слева от корабля.
— Это нагромождение не сулит ничего приятного, — заметил он. — Можем ли мы уйти отсюда?
Я отрицательно покачал головой.
— Только не сейчас, Уитмен. Как вы думаете, прекратится ли подвижка?
— Пока нет оснований делать такое заключение, — сказал он предостерегающе. — Я не вижу признаков ослабления сжатия льдов.
Торосы, которые образовались слева от корабля, приблизились к нам по меньшей мере на девять метров с тех пор, как лодка всплыла. Тонкий лед в разводье скрипел, сдавленный двигающимся ледяным полем с одной стороны и неподвижным льдом с другой. Разводье становилось все меньше. Если так пойдет дальше, «Скейт» скоро будет зажат между тяжелыми льдинами, подобно грецкому ореху в щипцах.
Шум становился ужасным. Сильный грохот от движения льдов смешивался с пронзительным скрипом льда в разводье. В воздухе стоял такой гул, что мы вынуждены были кричать, чтобы слышать друг друга.
Я попросил Билла Леймена спуститься в лодку и доложить мне о ходе ремонта. Лед в разводье теперь напирал на корабль с обеих сторон, образуя навес по всей длине лодки.
Из-за торосов слева от корабля медленно поднимались огромные зеленоватые плиты льда. Они становились торчком, как будто собирались броситься на нас. Все это происходило метрах в тридцати от корабля. Шум становился все сильнее и сильнее. Одни звуки напоминали крики роженицы, другие были похожи на низкие гудки ночных поездов.
Билл Леймен вернулся на мостик и доложил, что в машинном отделении только что приготовились поднять большой мотор циркуляционной помпы. Там все было разобрано и ничего не готово к действию. Было одиннадцать часов тридцать пять минут вечера.
