А вот это действительно неловко — начиная с нашего первого свидания внизу страницы ведется счет дням, которые мы проводили вместе. Не часам и минутам, а именно дням.
Ну что, Виктория Ходячий Крах Любовных Отношений, ничего не изменилось, верно? Если поразмыслить, все мои романы состояли на две трети из фантазий и только на одну треть из реальности, а началось все именно тогда. Джейми вовсе не собирался говорить мне, что он меня любит. Если он и хотел что-то сказать, но не решался, так только то, что в бикини я выгляжу как после концлагеря.
Помню, в тот день он пнул комок водорослей, будто это был футбольный мяч. Джейми так обычно решал проблемы. Пнуть по чему-нибудь как следует.
Как и Дэн. Мохнатый будильник, подарок моего отца, он пинком отправил за окно в тот самый день, когда я призналась, что выбросила противозачаточные таблетки.
Бесполезно спрашивать себя, что с ними всеми не так. Лучше выяснить, что не так со мной. И неплохо бы для начала прекратить выдумывать про любовь. Диета в двадцать два года, мечтательная чушь о признаниях в любви…
И что же я делаю восемь лет спустя? Западаю на собственные фантазии про англичанина из Парижа, который если и существует, так только в голове у Билла. А дохлый номер с Лаймом? И я еще воображала, будто ему нужно нечто большее, чем секс в деревенской гостинице.
Хотелось бы мне снова вернуться в те времена с гольфами. Жизнь тогда была намного проще. Я часто выдумывала что-нибудь, но мои выдумки касались главным образом личностей вроде Боба Гелдофа или Дэвида Соула.[17] Тех, с кем я вряд ли завязала бы роман. Или даже случайно встретилась в «Вулвортсе».
Интересно, что стало с Дэвидом Соулом?
Глава тридцатая
Не знаю, как принято вести себя безработным. Это что-то вроде покойника в семье? Может, надо обзвонить всех со словами «Ты только не волнуйся, но…». Или скрыть от всех?
Уже в третий раз, завтракая мюслями, я раздумывала, кто как среагирует на новость.
Джоди с Диди разволнуются за меня до небес.
Мама, скорее всего, предложит пойти к ней в уборщицы.
Папа пришлет денег.
Скотский Адвокатишка из Личхардта наверняка скажет: «А ведь я предупреждал».
А после завтрака произошло чудо. Позвонила женщина из отдела здравоохранения и сказала, что ей очень понравилось мое письмо. Она, правда, не знает, сколько за это заплатят и берут ли там вообще свободных художников, но эту часть я пропустила мимо ушей. Я была способна только на одно: исполнить что-то вроде победного танца в своих черных гольфах (тоже третий день подряд).
Поскольку последние семьдесят два часа я почти ни с кем не общалась, то теперь говорила без умолку:
— Понимаете, я ведь даже анорексию заработала, когда была помоложе. И как раз вчера нашла свои старые дневники, специально отыскала, думала, пригодятся.
— Что ж, Виктория, я позвоню вам, как только мы примем решение.
Судя по ее голосу, она была бы рада вырубить меня каким-нибудь ксилофонным сигналом.
Положив трубку, я чувствовала себя как бегунья Кэти Фримен, поставившая новый рекорд. Да! Наверное, теперь моей безработице конец. Женщина порассудительнее, чем я, подождала бы большей определенности, хотя бы следующего звонка. Но я считала, что у меня уже есть повод для праздника.
И отправилась в парикмахерскую. Дорогую. Под названием «Удача».
Все сотрудники там расхаживали в черных резиновых фартуках с надписью «УДАЧА». Мне предложили белое вино, кофе без кофеина, мятный и ромашковый чай или воду — хороший признак. Может, в один прекрасный день в парикмахерских начнут подавать и напитки покрепче. Они, видит бог, там не лишние. Я познакомилась со всеми: с женщиной, которая принесла мне чай, и с женщиной, которая мыла мне голову, и с мужчиной, что красит волосы, и с парнем, который стрижет.
Парня звали Тихоня. Правда. Тихоня из «Удачи».
Слева на лицо Тихони падала сногсшибательная завеса из обесцвеченных волос. Справа волосы были подбриты и выкрашены в угольно-черный цвет. Сережек у него в ухе было столько, что оно напоминало жалюзи.
— Как вы насчет «готского возрождения»? — спросил он.
— М-м-м.
За кого он меня принимает? Мне тридцать лет, в конце концов. Впрочем, ладно. Многолетний опыт научил меня в парикмахерских на все отвечать «м-м-м», иначе могут и скальп снять.
— Не включишь «Долбаных кровососов»? — обратился Тихоня к своей подружке, которая торчала здесь для моральной поддержки.
Она угромыхала в огромных красных ботинках — клац-клац-клац, — и вскоре из динамиков понеслось что-то, до удивления напоминающее вопли Роджера, которому автомобильная дверца прищемила хвост. Когда подружка вернулась, ее ботинки были сплошь в остриженных волосах. Может, потом они с Тихоней их соберут и сделают с ними что-нибудь готское и ритуальное.
— У вас потрясающие волосы, — заметил Тихоня.
— Спасибо.
— Думаю, здесь надо немного убрать.
Я кивнула. Что еще должен делать парикмахер, если не убирать здесь немного?
«Кровососы» завелись снова. У меня возникло ощущение, будто Тихоня орудует ножницами в такт музыке.
— Обеденный перерыв? — поинтересовался он. Я кивнула. Ну, это же действительно середина дня.
— Постарайтесь не двигать головой, — сказал Тихоня. — А чем занимаетесь?
— Пишу про «Сухие завтраки».
— У-ух! Шутите? Мы их тут обожаем!
— Правда?
Неужели я все-таки трудилась во благо человечества?
— Вы только завтраками занимаетесь?
— Вообще-то я пишу обо всем. Составляю рекламу.
— Может, вам тогда с Невиллом поговорить?
— М-м-м…
Что еще, к черту, за Невилл? И как Тихоня видит, что стрижет, если весь его левый глаз закрыт этими лохмами?
Тихоня позвал Невилла, и явился кудрявый великан с трехдневной щетиной; на нем тоже был резиновый фартук, только белый. Происходи все это в «Стар Треке», Невилл наверняка был бы капитаном космического корабля. Хотя вообще-то все они тут напоминали эльфов из мастерской Сайта-Клауса. Или мясников.
— Как вас зовут? — спросил Тихоня. Кажется, я представилась еще на входе.
— Виктория.
— Невилл, Виктория — писательница. По части рекламы. Это она делала «Сухие завтраки».
— У-ух ты-ы! — Невилл явно был в диком восторге.
Да что такое стряслось с этими завтраками?
— Это те, которые на блевотину похожи, — продолжал он, ответив таким образом на мой вопрос.
— Именно это я на собрании и сказала, — услышала я свой собственный голос. — Что они похожи на пластмассовую блевотину из магазина приколов.
— Мы их обожаем, — повторил Тихоня, едва не отрезав мне ухо.
— Нам нужно, чтобы кто-нибудь про нас написал, — сказал Невилл. — Мы делаем новую брошюру. Вы сколько берете?
— Ну, сейчас я зарабатываю кошке на еду.
Невилл загоготал, слегка обрызгав меня слюной.
— В прошлый раз у нас такой бред получился, — сказал он, становясь за мной и обращаясь к моему отражению в зеркале. — Брошюра с надписью: «Наша „Удача“ принесет вам удачу». Звучало как…
— Звучало как у какой-нибудь «Аббы» в песенке, — перебил его Тихоня. — Кретински.
— Такое название, как «Удача», — произнесла я, стараясь говорить серьезно, — вообще-то можно и не обыгрывать.
— Ну да, вот и я так подумал, — сказал Невилл.
И как ему и положено было по роду занятий, тотчас на что-то отвлекся. Наверное, кто-то утонул в раковине.
— Оп-па! — воскликнул Тихоня.
Потом меня перехватил мастер по окраске волос. Он окончательно убрал постдэновскую рыжину и высветлил несколько прядей с боков.
Тут освободился номер «Космо», я ухватила его и прочла свой гороскоп.
— Уран расширит ваши горизонты, вы можете добиться всего, — прочитал мастер через мое плечо.
— Это и ваш? — спросила я.
— Ага. Я Близнец. И вы Близнец?
— Да.
После этого говорить было особенно не о чем, — в конце концов, если у нас и оказалось что-то общее, так это только любовь к гороскопам. И тут мастер сказал такое, что у меня клацнули зубы.
— Кажется, я действительно расширяю горизонты, — пробормотал он. — Перехожу в свободные художники. Вообще-то это мой первый день. Первый день свободы. — И он хмыкнул.
Я еще удивлялась, почему это он не носит резиновый фартук, как все остальные.
— Вот это совпадение, — медленно проговорила я. — Я теперь тоже свободный художник.
— Кайф. Посидите минут двадцать под лампой, а потом Тихоня все закончит. Вам чай или кофе?
Я смотрела на себя в зеркало. Свободный художник. Расширяю горизонты. Свободный художник… Интересно, проводят еще конкурсы на звание Деловой женщины года?
Забавно, конечно. Только-только государственное учреждение проявило ко мне слабый проблеск интереса — и вот, пожалуйста, брошюра для парикмахерской под названием «Удача». Но ярлык, который я сама на себя сейчас навесила, мне нравился. Вся история с Бобби тут же перестала казаться катастрофой. Появилось ощущение, будто наконец-то я делаю что-то правильное. И что самое странное, я больше не боялась быть одна.
