Кадровик стучал в дверь. Закаров, еще раз взглянув на строящийся дом, ответил:
— Войдите!
Бирюков, гладко причесанный, лихо отрапортовал:
— Товарищ генерал, по вашему вызову прибыл!
— Подвели вы меня, товарищ подполковник...
— Как понять, товарищ генерал?
— Как! Документ подсовываете на увольнение в запас полковника Сизова. Оказывается, у нас такого офицера нет. Прошу объяснить, почему так случилось?
Захаров намеревался поговорить с Бирюковым сразу, по возвращении из полка, но не смог: его вызвали в штаб округа на доклад о готовности к приему ракетной техники. На поездку и доклад ушло трое суток. Когда вернулся, Гросулов встретил его сообщением о ЧП в артполку. Петр Михайлович был встревожен, говорил о происшествии как о чем-то непоправимом. Захаров приказал ему лично выехать в полк и разобраться на месте, установить конкретных виновников.
— Разрешите, товарищ генерал?.. Полковник Сизов, Алексей Иванович, сорок пять лет, начальник штаба артполка... Есть такой, — сказал Бирюков, впервые видя генерала таким накаленным.
— Верно. Но это не тот Сизов, которого вы знаете. Это другой Сизов, умный, думающий офицер.
— Может быть, товарищ генерал, он и умный, но по анкете, в смысле трех китов...
Генерал побагровел:
— Зарежьте китов и выбросьте их на свалку! Объявляю вам выговор за формальное отношение к служебным обязанностям. Этот случай будем считать последним, никаких китов, только живой человек. Поняли? Идите...
На столе лежала рукопись. Субботин прочитал ее, сделав свои замечания. Генерал взял первую страничку.
«Будет ли война или не будет, применят ли войска или не применят термоядерное оружие, или оно так и останется лежать на складах, обратясь в некий вечный неприкосновенный запас, напоминая людям о своей страшной силе, для армии сейчас это не должно быть вопросом, предметом догадок и бесплодных рассуждений в поисках ответа... Новое оружие грозное, беспощадное и, может быть, даже опаснее, чем мы себе это представляем... Оно — оружие. Это — истина. А истины опасно игнорировать... В свое время пулемет, танки, газы были опаснейшим, наводящим ужас оружием. Войска не только освоили это оружие, но и научились бороться против него, успешно действовать в условиях его применения...»
Захаров запечатал рукопись в приготовленный пакет, вызвал дежурного по штабу и велел отправить в Москву.
— Да, Ирина, надо делать все, чтобы те годы не повторились, — вслух произнес Захаров. — Не повторились во веки веков.
XVДом, в котором жили Крабовы, стоял на пригорке при въезде в село. Гросулов еще издали заметил в окнах свет. Не хотелось ехать прямо в штаб полка, не побывав у Льва Васильевича. Петр Михайлович захватил с собой ружье, наметил воскресный день провести на охоте, совместить приятное с полезным. Собственно, приятного будет мало. Не легко разобраться, найти конкретных виновников, но он рассчитывал на помощь Крабова и был убежден, что тот выложит все начистоту. В общих чертах он знал, что произошло в лагере: сбежал солдат, лейтенант Узлов скрыл этот случай, вовремя не доложил... и разрешили Шахову безвилочную стрельбу. Последнее больше занимало Гросулова. «Что человеку нужно было, ведь знал же: полк не завтра, так послезавтра расформируют, пошел на какие-то почины, новшества», — думал он о Громове. Рассуждая так, полковник пришел к выводу, что Громов не по своей воле рискнул вывести подразделения в лагерь, да еще при этом экспериментировать. Кто-то на него нажал. «Крабов? Он был против. Кто же? Бородин?.. Секретарь партийного бюро. Это уж точно», — решил Гросулов.
Петр Михайлович уже не думал о Громове, почему-то все его мысли теперь были о Бородине. Он вышел из машины, поднялся на крыльцо, постучал в дверь. Открыл Крабов.
— Петр Михайлович, товарищ полковник!
— Как видите, он самый.
— Проходите, товарищ полковник.
Гросулов разделся, набил трубку табаком, басовито спросил:
— Один, что ли?.. Где Елена?
— Сейчас доложу, — засуетился Крабов. — Но прежде поужинаем. Разрешите накрыть на стол? Я мигом. — И, не дожидаясь ответа, побежал в кухню. Минут десять гремел там посудой. Петру Михайловичу, откровенно говоря, есть не хотелось, но он знал, что у Крабова всегда найдется что-то вкусненькое, как у всякого порядочного охотника и рыболова. Именно там, в горных лесах и на озерах, а не в штабе артиллерии, где Крабов проработал три года, Гросулов привязался к этому человеку. Подполковник стрелял из ружья отменно, следы распознавал безошибочно. Охотиться с ним легко, беседовать покойно: обо всем он проинформирует, расскажет и, главное, никогда не возражает, что бы ему ни сказал.
— Пожалуйста, Петр Михайлович, холодная медвежатина, грибки. Разрешите... по стопочке? — Крабов полез в шкаф, в его руке заблестела бутылка «Столичной». — Спрашиваете, где Елена? Сейчас доложу.
Выпили по стопке. Крабов откусил маленький кусочек медвежатины, качнул головой на дверь:
— Наш Громов бал семейный устроил, для солдат чайную открыл. Понимаете, как мы зажили при новом командире. Приходи любоваться, да... нечем. ЧП-то какое! Позор! С Громова как с гуся вода — офицерский бал устроил. Елену я послал в клуб посмотреть на эту компанию.
— А сам почему не пошел? — Гросулов поднялся и зашагал по комнате.
Крабов поспешил ответить:
— Что вы, Петр Михайлович. Я же понимаю, это — пирушка. Потом сами будете меня ругать и стругать.
«Экий ты, братец, осторожный», — подумал Петр Михайлович и спросил:
— Разве я тебя когда-нибудь ругал?
— Учили, а ругать не ругали.
— Учил, — задумчиво произнес Гросулов. — А как Бородин смотрит на этот вечер?
— А что ему? Командир приказал, его дело исполнить.
— Так и должно быть. Однако же странные командиры нынче пошли — вечера организуют, танцульки справляют... И это в то время, когда в полку такое ЧП!
— Громов тяготеет к увеселительной деятельности. Водолазов все на здоровье жаловался, кряхтел, а этот вечера организует... Остается только заместителю по строевой примкнуть к ним — и тогда боевая подготовка, считай, кубарем покатилась. Вот безвилочная стрельба... чистейшая благоглупость! Явное нарушение наставления артиллерии. — Крабов полагал, что сейчас полковник взорвется и начнет допытываться, как же произошло всё это, но, заметив, что Гросулов не слушает, о чем-то думает своем, спросил:
— Разрешите еще по стопочке, Петр Михайлович?
— Хватит. Всю ее не выпьешь, и стремиться к этому не надо. — Он опустился на диван, стал наблюдать, как подполковник убирает со стола. Где-то в глубине души у Петра Михайловича таилось чувство брезгливости к Крабову: вот эти увертки, сладенькие словечки, которые тот расточал в его адрес, вечные жалобы на невезение в службе всегда подмывали Гросулова отчитать Крабова, но он сдерживался. — А я думаю, что во всем виноват ваш партийный секретарь. Почему он дал возможность Громову пойти на такое нарушение? Почему? Ответь мне.
— Что он мог сделать? Вы же, Петр Михайлович, сами говорите: командир — это все: царь и бог, а остальное — ремень от винтовки.
У Гросулова задергался шрам на щеке. Его сухие глаза широко открылись:
— Разве это мои слова?
— Да как вам сказать... Может быть, и не ваши, только Бородин тут ни при чем, — смягчил Крабов.
— По-твоему, командир виноват?
— Конечно, он. Опыта и воли не хватает.
— Ты убежден в том, что Громов виноват?
— Конечно.
— Давай выкладывай.
Рассказ получился длинный, со множеством деталей и совсем неинтересных для Гросулова отступлений. Полковник запомнил только одно: те мысли по огневой подготовке, которые когда-то волновали его самого, лейтенант Шахов, кажется, сумел осуществить на практике. Когда Крабов умолк, он, словно пробудившись, произнес:
— Со второго выстрела, говорите?.. По закрытой цели?..
— Дело-то не в этом, Петр Михайлович.
— Нет, в этом, — сказал Гросулов и махнул рукой. — Ладно, будем спать. Завтра встанем в четыре. Две недели не охотился. Тянет, а потом уж займусь вашим ЧП.
Гросулов лег на диван. Поправляя на себе одеяло, продолжал:
— Генерал Захаров прочитал докладную Громова. Он накануне моего отъезда прислал. Сказал: поезжай разберись, кажется, что-то хорошее начали... Посмотрим, разберемся... По закрытой цели... Это здорово!
Крабов собирался выключить свет, но рука его вдруг опустилась:
— Генерал?! Одобряет?
— Гаси свет, Лев Васильевич, на охоте поговорим.
Крабов щелкнул выключателем и вышел на кухню, чтобы там подождать Елену.
Расследование «узловского дела», как показалось Крабову, шло несколько странным образом. Первый день, это было в понедельник, Гросулов еще кое-как интересовался им: он с пристрастием допросил Узлова. Тот отвечал коротко: «Да, знал, что Волошина не оказалось на огневых позициях, докладывать командиру батареи сознательно не стал, могли бы отстранить взвод от стрельб, а я хотел, как и все, отстреляться в срок и хорошо».
